И грубой жизни оболочка...

И грубой жизни оболочка,
где едок пот, кровь солона -
для мира грёз - отсчёта точка,
изученный отказ от дна,
равняющего с грязью правых...
Среди огромных декораций
несуществующего братства -
мне тщётность лозунгов видна...
Не дай вам Бог вдруг оказаться -
там, где - не в силе идеалы
и выживают лишь оскалом,
и для обманов речь дана -
вот почва радости бессонной
над скрытой от шумих строкой -
рождающейся на балконе
перед лицом всенощных кронных
Богослужений - под шальной,
в ажуре лиственном сквозящий,
не изготовленный рукой
земной -
высокогорный бриз -
таящий -
реальной свежести сюрприз...
Под шелест листьев -
говорящий
с душой родной мне - не одной,
я становлюсь до срока
чащей -
над пилами и топорами ветрами горними шумящей,
во времени прошедшем - вящей...
Подхвачен тягой
корневой,
сквозь всё, что лживо и жестоко,
красноречиво сутью лисьей,
отважно денежной бумагой -
отвагой платною чужой,
мой дух высоковольтным током
сквозит незрим, как Божье око,
что сердцем искренно любимо -
присутствует неопалимо
во времени родства всех стран
людских понятий - вне формаций,
в которых за чужое драться,
народным набивать карман,
и перед жиром пресмыкаться,
увы, реальность - не обман...
Жизнь грубая известна мне,
но жизнь иная существует
в любой эпохе и стране -
над морем бед -
свет
негасимый -
любимый
верою
Везувий,
хранимых в сердце детских лет,
цветущих маками на сером
и становящихся в безвременьи бесчеловечном -
времён всех эрою,
поющею о вечном.
Средь коронованных безумий,
как рыба в кровном водоёме,
лишь дух, что не горит в огне -
резвиться может в окоёме
небесно-детских представлений,
всё остальное - корм агоний,
возможность резвости движений
тел, чьи сердца - в духовной коме,
мой стих - сквозь это -
напряженье,
отказ от тленных развлечений,
от выморочных награждений,
от сладкозвучия прикрас,
он - путь, а не повтор сказаний,
он тяготит обычных вас,
но вас - в огне всечеловечески прекрасных,
вневременных,
внерегионных
дерзаний духа -
через неслышащее мира
жира
ухо,
через невидящий его, заплывший спесью глаз,
он в шестикрылой силе -
в силе
подъять над явью злых утрат -
надкронно,
небосклонно,
кровно,
сквозь факт о ждущей всех могиле -
в распятый и воскресший сказ
о том,
что в детстве мы любили
и предавали иль хранили
потом,
мой стих - зиндан
для всех любителей
иудовых -
расхожих
"трали-вали...",
но для хранителей
живого чуда
сакральной дрожи
перед глаголом
с мукой идеала -
он - дом,
он - оголённый провод воли Божьей...
Откланяюсь на том -
поэт
посмертно-правой школы,
поющий кронами земными,
воскрешая не одно родное имя
с набитым глиной ртом -
о сказочном,
что есть,
как честь,
что не мираж,
когда - вдали,
мой стих - не роза
над салонной вазочкой -
он музыкою сфер восставшая из гроба -
жизни проза,
он - в рукопашной схватке ловкость перед злобой,
он там, где "шито-крыто"
над убитым
праведником -
взор пиита
в оба,
он выживает не по правилам -
по разговору звёзд,
пустыней внемля Богу,
образуя мост,
соединяющий два космоса
немёртвым голосом,
я, как песок
барханов Казахстана,
прост
и тоньше многих остальных
земных
висков
мой -
в грёзах видящий себя мембраной
времени,
змеящийся тоской
острожною
сквозь шов
шекспировского чепчика
висок...