Сон

Вечерняя заря в ожидании
 Нашего последнего возвращения,
 Так как Смерть уже нарисовала
 Три шестёрки около светящих маяков на холме.

Тьма, обнажись,
 Каскад твоих нисходящих юбок покрывает жаждущий алтарь.
 Кроваво-красные губы всё ещё
 Никак не насытятся, пришло время действовать решительно.

Мы приветствуем тебя с распростёртыми объятиями – распятые...
 Резня.

Молнии замирают семёрками в небе,
 Надругаются над миром,
 Грехи, низвергнутые с Небес,
 Теперь оскверняют Ад.

Там, где трагедия не приемлема ни в теории, ни в реальности...

Последние молитвы повисли в воздухе,
 Каждая из них обращена к их собственным безвольным и растоптанным спасителям,
 Связанным там, где осмеливаются быть лишь искалеченные стервятники.
 Голгофа отхаркнёт очередной крест, чтобы похоронить очередную неудачу Господа.

Когда-то леса разрастались,
 Взлелеянные Матерью-природой,
 А теперь величественные кедры всего лишь дрова для костров,
 Освещающих грядущее зло,
 В то время как Её дети забавляются с лезвиями,
 Слепые и покрытые шрамами.

И восходит Луна, осветив Её
 Трещины, широко ухмыляясь, так, что все звёзды прячутся,
 И освещает наш путь
 Назад, по осколкам разбитого стекла.

(Мы приходим подобно громовым раскатам,
 Подобно пенящимся потокам, опустошающим всё на своём пути,
 И рвём на части зубами Кракена
 Всех тех, кто слишком слеп, чтобы увидеть...)

Там, где трагедия и во сне, и наяву пересекается...

Безумные, сорвавшиеся с цепи,
 Наш гнев подобен чуме в эту эпоху алчности,
 Сеем раздоры, развязываем войны, чтобы пожинать
 Ужасный урожай, чтобы затмить порочное отступление.

Выжженная Земля возрождается,
 Корчась в муках из-за последнего, кто остался в живых,
 Того, кто не стоит и проклятия
 Сардоника, который захлебывается собственной слюной.

Ну и кто теперь смеётся последним?
 Исполнятся ли клятвы любви до гроба?
 Заткнулись уста священных коров,
 Лицом в пыли на отравленной земле...