Виктория...

По длинным улицам, отёсанным дождями
Великий Лондон разливался красотой,
Ночную мглу испепеляя фонарями,
И извергаясь утром серой суетой.

Всходящее неспешно солнце разбивало
Черно-оранжевую корку пустоты.
И население внезапно оживало:
Автомобили, пешеходы и зонты...

Спеша куда-то, натыкаясь друг на друга,
Слепым потоком разбредались вдоль дорог.
Осипшим шумом вдруг наполнилась округа,
Где каждый жаждал к офису явиться всрок.

Но здесь, едва ли слышно между гулом сует
Гитару с перекрёстка Фрит и Бейтмен стрит:
Бедняк, тянущий блюз, по женщине тоскует
И лишь о ней самозабвенно говорит.

И всякий раз с рассвета до заката ноет
В его груди на самом сердце старый шрам.
Блюзмен, умолкнув на минуту, снова взвоет
И с новой силой воспоёт прекрасных дам.

Одежда тощего заросшего артиста
Писала грустную картину бытия,
Бесчудной жизни джазового гитариста
С кисой для милостынь, без тёплого жилья.

Когда садилось в кроны старых черноталов
Светило, ускоряя в воды Темзы сбег,
В вечернем золоте пустеющих кварталов
Певец неспешно продвигался в свой ночлег.

Он шёл, минуя бары, где течет работа,
Вдыхая ароматы кофе и сигар,
И всякий раз у клуба джаза Ронни Скотта,
Стоял, внимая и теряя речи дар.

Вонзаясь жадным взглядом в глубь витрин стеклянных,
Он видел столики с сидящими людьми,
Господ богатых, а порой немного странных,
И сцены край за распростёртыми дверьми.

Все гости изредка шептались, обсуждая
Талант певца, что к ним, на сцену выходил.
Курили, пили, важно в креслах восседая,
В конце кричали, чтоб биг-бэнд не уходил.

Бедняк влюблялся в каждый отголосок ноты,
Едва услышанный, едва пронзивший тишь,
Кочуя с ним то на огромные высоты,
То в море, в озеро на Кубе, то в Париж.

Особо сильно восхищала гитариста
Джаз-леди званая - Виктория Джейн Стил,
Чей сакс терзал нещадно бедного артиста
И память медленно с усладой ворошил.

Хотя, красавица не часто выступала,
И сквозь стекло не видно милого лица,
Бедняк, всё глубже проникая в стены зала,
Шептал безумно её имя без конца.

Концерт заканчивался, гости расходились,
Блюзмен, от горя обессилив, брёл домой.
Поспать, подумать, чтоб печали испарились,
Ведь завтра снова целый день на мостовой.

Однажды утром на знакомом перекрёстке
Стоял лишь гул всегда спешащих англичан,
И тишину не рвали блюза отголоски,
Никто не пел, особо сильно раздражая горожан.

Пустое место до заката ожидало
Гитары звук и голос бедного певца.
Надежду с каждым часом всё быстрей теряло -
Ведь ни один не видел местного творца.

В тот час в джаз-клубе Ронни Скотта начинался
Концерт, как каждый вечер долгих двадцать лет,
Как впредь, вход в десять, неизменно, открывался,
Как впредь, над сценой загорался яркий свет.

И люди спешно занимали ложи в зале,
Не всем хватало красных кресел и столов,
Сидели только те, что столик заказали,
Тем самым выделив себя из простаков.

Спустя минуту становилось много тише,
Все ждали выхода оркестра и певца.
Одни заказывали, чтобы быть чуть выше
Других, кто просто ждал, раскрыв свои сердца.

На стенах зала в виде памятного списка
Висели фото выступавших здесь персон.
Среди других была и та саксофонистка,
В которую блюзмен отчаянно влюблён.

Она сидела на высоком табурете,
Бросая свой печальный взгляд куда-то вдаль.
Медь сакса ярко выделялась на жакете
Бездонно чёрном, как изысканный хрусталь.

Её глубокими лазурными глазами
И рыжим отсветом каштановых волос
Безмолвно любовался человек с усами -
Тот, что сегодня средства в жертву все принёс.

Цирюльня, баня, столик в клубе и одежда
Вмомент до пенни обобрали бедняка,
Но он готов на всё, его ведёт надежда
На то, что встретятся они наверняка.

Весь вечер пели и играли музыканты,
Весь вечер пили и шептались господа.
Концерт закончился и кланялись таланты -
Блюзмен внезапно испарился вникуда.

На утро звук гитары озарил округу,
Как солнце светом озаряет города.
Блюзмен жалел о том, что не обрёл подругу,
И знал, что в клуб он не вернётся никогда.