Путь Грааля. Глава2

Глава 2. На востоке.

Многие хотят возвыситься, но если осмотреться вокруг, то можно понять, насколько мы малы и несовершенны. Человек по своей природе слаб – у него нет врожденных средств защиты, которые имеют животные: зоркие глаза как у птицы, теплый мех как у медведя… Всё чем человек обладает – это стремление возвыситься, как будто нет другого пути в жизни, и он пытается своим пытливым умом обойти законы, которые ему не под силу – законы выживания.
  Чем выше – тем сложнее подняться, высоко в горах кислорода становиться меньше – и лишь сильный может подняться на вершину. Если взглянуть на высокую гору, то она поразит в первую очередь своей острой вершиной – своим пиком, касающимся облаков, а зачастую пронзая их. Горы – ближе всего к небу; пройдя до вершины можно постепенно впитать энергию гор – понять их от начала и до конца. Лишь наверху хранится мудрость и чтобы эту мудрость перенять – недостаточно просто по волшебству оказаться на пике, лишь постепенное восхождение, понимание более простых истин поможет приблизиться к вершине. А после восхождения можно осмотреться вокруг – увидеть далеко идущие горы, долины, расщелины… Там мир открывается в более широком свете, а тебя определяет способность оглянуться – но понять что либо не получится, если не сможешь почувствовать свободу, которую ты получаешь от этого зрелища.
  У подножия горы, не тратя силы для того, чтобы возвыситься, сидел офицер византийской армии. Гора, приближаясь к основанию, сливалась с небольшой поляной, за которой следил византиец. На поляне располагался небольшой отряд, которым и командовал наблюдатель. Днем солдаты жгли костры, на ночь их тушили, чтобы огни не были видны врагу, а с рассветом старались жечь древесину, издающую меньше дыма. Поляну разделяла горная речка, очень изменчивая своим характером, но в этом месте она была тихая и спокойная, а по мелководью можно было пройти на другой берег, где заканчивалась поляна, а за ней начинались лесистые горные склоны. Войска на этом месте стояли уже несколько недель и охраняли переправу. Для солдат проходил простой быт, командиры старались уменьшить их невзгоды и лишения. Сами офицеры в нескольких местах, недалекие друг от друга, располагались в небольших шатрах. Сам командующий, который наблюдал со склона за расположением отряда и за местностью, старался быть ближе к своим солдатам, но и не мог далеко отходить от своих младших офицеров. Командир имел не самый высокий чин в армии, но был близок к императору Алексею Комнину из-за своего древнего рода, который служил Византии и императору несколько веков.
  Сам командующий имел презрение к врагу, преданность императору, но самое главное – любил свою страну. Внешностью и характером он был мужественен, мог навеять страх на своих врагов в битве своей к ним беспощадностью, его любили солдаты за то, что к ним был близок духом, уважали за силу и умение взбодрить во время боя. Командир не умел кричать на своих солдат, но в тоже время проявлял строгость к нерадивым. Солдаты и младшие офицеры звали своего командира дружественно Евстафием, обращаясь к нему за советом или за помощью, и общались с ним на равных, не взирая на разность чинов.
  Евстафий больше всего не любил светские встречи, да и византийская знать относилась к нему настороженно, императорские генералы старались найти у него слабые стороны, приукрашивали его поражения, не отдавая должного внимания его победам. И, все-таки, командир добился немалого чина в армии, но численность войска ему вверенного была не по его чину - всего не более пятисот солдат с отрядом из несколько десятков всадников.
  На возвышенности недалеко от византийского лагеря была сооружена дозорная башня из бревен. На башне находилось двое дозорных. Один из них спешно спустился и побежал в сторону командующего.
  - Господин - обратился он, еле переводя дух после небольшой пробежки – «турки, кажется, недалеко разбили лагерь, и часть их движется в нашу сторону.
  - «Сколько раз тебе говорить – не называй меня господином!» – ответил Евставий. Основная масса отряда состояла из давно проверенных солдат, офицеры высших чинов каждого знали в лицо, но были в отряде и молодые солдаты - пополнение, которые не могли сразу перестроить свой быт и отношения к офицерам, которое им прививали в армии. Конечно, офицер должен показывать свое превосходство ради дисциплины, но как считал Евстафий это ведет к ненависти низших чинов, а уважение может быть показное. Причем, командир сам отбирал людей в свой отряд – и был уверен в каждом солдате и офицере, а наводить дисциплину показными словами он не считал необходимым. -   «Где сработал сигнал?»
  - С левой стороны.
  - Скажи офицерам, чтобы поднимали солдат, а я поднимусь, осмотрюсь.
  Дозорный побежал к шатрам передать приказ Евстафия. А командующий не торопился, он тщательно обдумывал все свои дальнейшие действия и не самым быстрым шагом дошел до дозорной башни и поднялся наверх. Впереди открывался хороший обзор близлежащих гор, полностью закрытых лесами; свой размах показывала буйная река, которая вдалеке срывалась по наклонной вниз и стремительно текла по каменистому дну. Только на небольшом участке, который был закрыт горами, река приобретала спокойный характер, и тут ее можно было перейти вброд. И этот спокойный участок разделял надвое небольшую долину, наполовину заполненную лесом, лишь по нескольким тропам можно было попасть в эту долину. Все тропы на противоположном берегу просматривались дозорными и у подножия горы находящейся к северо-западу от лагеря, из-за верхушек деревьев к небу поднимался густой черный дым.
На плоской крыше раздался удар –  на нее резко приземлился орел, грозно вцепившись когтями за один из сучьев накрывавших крышу, поверх которых лежали ветки с засохшими листьями, и гордо выставив грудь вперед, быстро задвигал головой в поисках добычи.
  - Все ясно, турки решили пойти с севера – заключил Евстафий. – Если увидишь четкие передвижения турок, дай знать– обратился он к дозорному, оставшемуся на башне.
  Тем временем простой солдат, который не выпускал копье из рук подошел к речке и зачерпнул ладонью прохладной воды. Он поднес руку ко рту – вода своей свежестью и прохладой открыла свой сладкий вкус, освежила голову. Солдат несколько раз зачерпнул воду ладонью, потом сомкнул обе ладони, брызнул воды себе на лицо и на голову.
Неподалеку семеро солдат наблюдали за противоположным берегом. Кто-то из них стоял, кто-то сидел на каменистом берегу. На той стороне взволновалась стайка птиц и резко взлетела вверх, в тот же миг орел, сидевший на крыше дозорной башни, взлетел, перелетел речку и спикировал на стайку птиц. Через мгновение в когтях хищник нес жертву к себе в гнездо.
  Все солдаты и офицеры в лагере задвигались: кто был без оружия – вооружились, кто спал – проснулись, кто уже держал оружие – встали в строй. Перед самой рекой образовалась живая стена из сотни копейщиков, за ними готовились встретить врага несколько линий лучников. В отряде Евстафия практически не было тяжеловооруженных солдат, мало кто из них имел доспехи, защищавшие от порезов и стрел. У каждого имелся короткий меч, кроме того, лук или копье. Каждый солдат наготове держал деревянный круглый щит, закрывавший половину тела, лучники наготове держали тетиву, а щит надевали на спину, чтобы достать его в ближнем бою. Оставшиеся были построены в две колонны, которые готовы были отбросить врага назад в реку в случае прорыва. На крайний случай за склоном был спрятан отряд конницы. Каждый всадник был облачен в кольчугу, к седлу привязывался меч, голову каждого защищал круглый шлем. В руке всадник держал длинное копье, которое заставляло расходиться в стороны вражеский строй.
  Солнце уже пригревало, на реке начинали играть отблески. Ветра практически не было слышно. Раздавалась повсюду грозная, пугающая тишина.
  На противоположном берегу послышался шорох, треск веток, зашумели тихие, отдаленные голоса. Из леса начали показываться пешие турецкие воины, головы которых покрывали тюрбаны. Турецкие копейщики на противоположном берегу встали в две линии, оставляя некоторые промежутки. Вскоре эти промежутки заполнились турецкими всадниками. Туловище всадников закрывала кольчуга, поверх которой были натянуты кожаные доспехи, кольчуга также закрывала всю голову, кроме лица. Поверх кольчужного капюшона, голову покрывал красный тюрбан. По сравнению с разношерстной компанией пеших воинов, по-разному одетых, вооруженных и защищенных, всадники выглядели гораздо красивее и ярче. Скорее, это был элитный отряд турецкой армии, со своими пешими слугами. Практически у каждого турецкого солдата имелся щит, лук с большим колчаном стрел, у многих копья, а воины побогаче при себе держали еще и ятаган (искривленный меч) из превосходной стали.
  Турки с противоположного берега пустили первые стрелы, практически никого не задев из византийцев  – солдаты успели укрыться щитами, да и не всем стрелам хватило сил долететь через реку. Тогда турки вошли в реку. Вода доставала груди' воинов, им было сложно передвигаться по дну – мешало течение реки. Свои щиты турки подняли над головами, но внимание их было сосредоточенно на воду, чтобы не оступиться.
Когда первый турецкий пехотинец достиг середины реки, византийцы пустили свои стрелы. На реке, будучи недавно прозрачной, показались красные пятна. Тяжело раненные турки не могли держаться на ногах и захлебывались в реке, кого-то турки смогли вытащить на сушу, но несколько следующих волн стрел полностью деморализовало большую их часть и враг византийцев начал отступать. Некоторым смельчакам удалось достичь противоположного берега, и они вступили в бой с византийской живой стеною. В реку зашли турецкие всадники. Они крепко держались в седлах своих коней, которые стремительно их переправляли на другую сторону реки. Приблизившись к византийцам, всадники, находившиеся еще в воде, выпустили свои стрелы в ответ вражеским лучникам. Трава, недавно будучи ярко зеленой, была примята падавшими на нее телами, земля начала в себя впитывать ручьи лившейся крови. Силы первых турецких смельчаков постепенно таяли, в тот момент, когда к ним на помощь пришли солдаты второй волны, ряды которых также поредели во время переправы от византийских стрел. В ряды сражавшихся пеших турецких солдат вставали всадники, которые меняли свои луки на прочные и звонкие мечи. Византийцы сражались стойко, к ним присоединялись лучники, доставшие свои мечи.
  На берег вышел очередной отряд турок. Воины были ослеплены яростью от вида погибших и мучавшихся от ран их товарищей. Турки собрались в «кулак» и солдаты в один голос, прокричав «Аллах Акбар!!!», ринулись в атаку. Византийцы не выдержали натиска, и в их рядах образовалась брешь. Командующий византийцев Евстафий, сражавшийся бок о бок со своими солдатами, приказал отходить. Теперь в бой ринулись обе византийские колонны, чуть было нарушивших строй турок, но новая волна переправившихся, которым не мешали уже византийские стрелы, закрыли брешь.
  Византийцы прижали турок к берегу, пройдя немного вперед. Небольшая полоска берега, захваченная турками, не давала разогнаться их всадникам, византийцы резали ноги, пронзали копьями… их коней, добивая упавших с них солдат.
  Внезапно византийцы, прочувствовав необходимость неожиданного тактического маневра, начали отступать с поля боя. Турки не сразу поняли свое преимущество, но, не отставая начали преследовать врага. Оба строя разошлись, по всей долине протекали одиночные схватки, некоторые византийские солдаты удерживали по два три турка. По уловленному заранее сигналу, из-за склона с топотом копыт ринулись в атаку византийская конница. Всадники стремительно разрезали строй турок.
  Бой продолжался уже несколько часов – свет Солнце успел охладеть, а речные блики потускнели. Речное течение уносило дальше по поверхности сгустки крови. По свободному от леса пустырю на византийском берегу доносились стоны раненных.
Элитные турецкие всадники, осознав трагизм ситуации, повернули обратно и уже второй раз переправлялись через реку, только уже на свой берег. Турки какое-то время прикрывали отход своих, немного задержав византийскую конницу, но византийская пехота, перестроившись, с яростным боевым кличем вдавилась в ряды мусульман, и враг бросился спасаться в реку.
  Уставшие и мокрые от пота византийцы не стали преследовать турок. Они вновь начали строить свою оборону. Командующий был ранен стрелой в левое плечо, также с правой кисти текла кровь, ему оказывали помощь, но Евстафий не терял своего боевого духа и прочно стоял на ногах, мог еще держать меч и сражаться в бою.
Когда противоположный берег затих, и стало ясно, что турки не полезут в новую атаку, византийцы начали оказывать помощь своим раненным, командующий приказал подсчитать потери и собраться на открытом месте у подножия горы. Сам пошел на перевязку. Врач посоветовал командиру отлежатся, но он не согласился и посчитал, что лучше всего будет прогуляться и тщательно осмотреться.
Уже практически стемнело, в шагах ста от берега реки поляна плавно переходила в гору, у подножия лежали большие валуны, на которые можно было удобно присесть. Евстафий, теряясь в мыслях, направился уединиться к этому месту, именно здесь он и решил собрать совет самых закаленных вояк. Левое плечо горело, руку врач привязал к телу, чтобы обездвижить плечо и не беспокоить рану. Правую кисть покрывали окровавленные бинты, если долго рукой не двигать, то пальцы немели, но боль не беспокоила.
К месту совета первым пришел Сиунгур, сильный воин, пришедший с севера на ладье. Воин лишился дома, его изгнал собственный народ. Сиунгур мог взяться за оружие и истребить мятежников, но не хотел бессмысленных потоков крови и принял изгнание, которое с ним разделили шестьдесят самых близких воинов. Когда ладья прибыла в Константинополь, Император принял желание северянина поступить на службу. Прошло уже несколько лет, но с тех пор в северном отряде осталось не больше десяти человек – многие погибли, но кто-то решил отойти от службы, воспользовавшись щедростью императора после нескольких сражений. Но сам Сиунгур сильно подружился с Евстафием и произнес клятву умереть вместе с ним, либо закончить службу после окончания войны.
- Сколько бойцов ты потерял за время сражения? – обратился командующий к Сиунгуру.   
- Двое сложили головы где-то возле реки, трое смогут продолжить биться только, если дать им отлежаться дня четыре, набить животы и дать ранам затянуться. Кто-то может держать меч, только стиснув зубы и превозмогая боль от сегодняшней усталости и мелких ран. Практически никто не может драться с прежней прытью ближайшие дни.
- Как дела у ваших солдат? – спросил командующий у офицеров подошедших только что и занявших свои места.
- Продовольствия осталось на неделю, в отрядах царит усталость, не все могут держать в руках оружие – заключил Антоний, правая рука и заместитель Евстафия. Он сел напротив командующего, справа расположился Власий – руководитель конного отряда и Феофилакт, который отвечал за снабжение войск, а в бою руководил действиями лучников.   
- Мы должны драться до последнего, сложить свои головы во славу императора, если отступим – турки могут проникнуть в тыл нашей армии – взорвался Сиунгур.
- Я уважаю твою храбрость, но будет мудрее сохранить силы и лучших воинов до более светлых времен – перебил безудержную речь Евстафий. – Шансов, что мы победим в  этом бою, нет. Если никого не останется, кто смог бы удержать вражеские орды, тыл по любому останется уязвим.
- Генерал Максимилиан сказал держаться пока сможем – вставил свое слово Антоний. – Я думаю, наша позиция не представляет большой важности, скорее наш отряд отвлекает турков от более уязвимой точки. Иначе у нас в руках была бы больше припасов и солдат, хотя бы, сотен пять. Не рассчитывает ли Максимилиан на то, что мы останемся в этом ущелье на вечность ради не понятной цели?
- Если наша позиция и дает превосходство, то до той поры пока мы владеем ей – заключил Евстафий. – Завтра турки предпринят более яростные атаки и нас опрокинут, а если Максимилиан об этом не узнает во время, то всю армию ждет катастрофа. Мы отступаем. Феофилакт, отправь самых быстрых всадников – пусть предупредят Максимилиана, что мы отходим.
Офицеры отнеслись к приказу с пониманием и поспешили собирать отряд в путь, впрочем, если бы они чего-то и недопоняли, то слова оказались излишними и не поколебали бы решимость командующего. Лишь Сиунгур некоторое время безмолвно стоял и смотрел на Евстафия вопрошающим взглядом.
- Скажи мне, Сиунгур, почему люди убивают друг друга толпами, а даже самые безжалостные хищники дерутся друг с другом за превосходство и не имеют цели покончить с жизнью своего соперника? – спросил Евстафий, указывая взглядом на небо, где сошлись в воздушном бою два орла.
- Я вырос в войне, я жил в войне, и не признаю другой смерти, кроме как пасть в бою – никогда не задавался подобным вопросом, но никогда не видел, чтобы хищники убивали друг друга.
- Не кажется ли тебе, что человек слаб? Ему нужен лук, стрелы, меч… Без оружия человек перед любым хищником – жертва.
- Война – моя жизнь. И никогда я не чувствовал себя жертвой перед любым хищником.
- Сиунгур, ты счастливее меня, твоя жизнь всегда рядом с тобой, а моя вдали от меня – Евстафий вспомнил о своих детях, жене, об отце, который четыре года назад погиб на войне, о матери, которая еще жива и воспитывает внуков.
- Я всего лишь наемник, практически всех, кого знал – погибли, я хочу к ним, они часто к себе зовут в моих снах – неужели это ты называешь счастьем – ответил Сиунгур,  от начала и до конца понимая слова Евстафия, который ему часто рассказывал о своей семье.
- Я уверен, ты обретешь свое счастье, храбрый воин.
- Нет, я слишком горд, чтобы молить Бога о пощаде. Те, кого я лишил жизни раньше отведенного им срока, сняться мне в кошмарах. Это не выносимо – а порой через их крики пробивается голос дьявола, он хочет забрать меня.
- Если дьявол хочет тебя забрать, то еще не забрал. Мы уходим отсюда, а для тебя война окончена – я расскажу императору о твоих подвигах, и он тебе подарит прекрасную рабыню, с которой проживешь остаток своей жизни, а, может, успеешь еще за это время Богу подарить больше, чем у него отнял.
Повсюду послышался лязг металла, солдаты брались за оружие. Шатры и палатки оставались на месте, чтобы турки не начали атаковать отходивший отряд. Офицеры приказали жечь огни, и под покровом ночи византийцы уходили по тайным тропам к главным силам.