Старые, очень старые стихи

Стихи о грусти

Молчишь и куришь. Медленные руки
Передвигают по столу карандаши.
Ни до какой тебе не до науки, -
Вернулось горькое движение души.
Та старая, зачёркнутая сказка,
Восторженные, нежные слова…
И жесткая, реальная  закваска
Уже не в помощь. Ноет голова
Немного после долгой хмурой ночи,
Гора окурков в блюдечке растёт.
А дни короче, с каждым днём короче.
И сумрачно и нежно снег идёт.
Зачем встревожены воспоминанья,
Зачем забытые  вернулись  дни?
Молчишь и куришь. Странно -  миг, касанье,
Чужого счастья беглые огни.
И слышатся сквозь сумрачные блики
Восторженные, нежные слова...
Летят через окно ребячьи крики,
Летят снежинки. Ноет голова.

Издалека

Давно не ждём ни слова, ни привета,
Давно к нам путь забыли почтальоны.
И светлый праздник лёгкого конверта
Не помним мы в краях сих отдалённых.
За сотни вёрст от нас грохочет мир.
Его стандарты мы  переиначим.
По графику выходим мы в эфир,
А просьбы в голосе гитары  прячем.
Не старики ещё и не юнцы -
Живём, работаем. Не все нас понимают.
Пусть врут о нас газетные столбцы,
Пусть дома нас прилежно забывают.
Пурга, полгода ночь, далёкий дом.
От восклицаний все газеты тают.
Всё так. И всё не так. Но мы идём.
И свет несём.  И тени исчезают.

Обрывок письма

…Я из тех, кому делают больно
(Как,  должно быть, это приятно!)
И нарочно, а чаще невольно,
И друзья, и родня, и приятели.
Я – хоть ранок в душе и довольно, -
Не могу не простить им этого.
Не могу делать людям больно.
Я жду мира, любовью согретого.

Август-сентябрь  1966. Село Никоново Новосибирской области

Отъезд

Усталый закат прислонился спиной
К немытым стёклам окна.
Гитары бренчат вполструны за стеной,
И дремлет в пыли тишина.
По одеялу раскидан хлеб,
Конверт надорван и смят…
- Здесь книга лежала, не видел, где? -
…Скользящий, сторонний взгляд.
Ещё минуты. Я выйду в пыль.
Стану на щели крыльца.
Да, наша краткая сказка–быль
Рассказана до конца.
И грузовичок утащит свой шум
За белый крутой поворот.
И жёлтый листок –
След берёзовых дум, -
На плечи мои упадёт.
Под павшей листвой ручей холодит.
Я воду сотру с лица.
Когда под ногой песок заскрипит,
Гитары ударят с крыльца.

***
Под облаками, средь полей
Дышу я воздухом отчизны.
И жизнь не режет меж бровей
Мне складку горькой укоризны.
Моя рука уже груба,
Походка тяжелей и твёрже,
И словно небо, голуба
Вода, и в снах спокойных ложе.
Когда-нибудь вернусь домой
Из этих мест, внезапно близких,
В мир сутолоки городской
И потолков стандартно низких.
Отмыты руки добела,
По вольной жизни правим тризны…
А в зеркале – на лбу легла
Морщина горькой укоризны.

***
Туманы ходят хмуро,
Грохочет птичья рать.
Вот конь бредёт понуро,
Вот скрипнула полать.
Хлеб влажно тяжелеет.
Белеет молоко.
А солнца круг алеет,
И облакам легко.
И на шершавых досках
Щербатого стола
Лежит твоя ладошка,
Упряма, тяжела.
Ей этот мир доступен,
Он создан для неё.
На облаках – уступом –
Восхода остриё.
Легко летят туманы,
Светила не тая.
Не сны и не обманы,
А родина моя.

***
Здравствуй, Талица-река!
К «реке» рифма – «глубока».
Ну, а Талица – мелка,
Ну, а Талица – узка.
По реке по Талице
Гуси расплываются,
Ветви нагибаются,
Под воду спускаются.
Там, в зелёной тишине,
На покатом, скользком дне,
Рыбы ходят как во сне
Под лучами на волне.
Мне бы лучиком скользнуть,
В водорослях  утонуть,
К согнутым ветвям прильнуть,
Глаз тревожных не сомкнуть.
Мне бы знать – кто здесь пройдёт?
Кто в тиши кого зовёт?
Руку кто кому сожмёт?
Губы чьи к губам прижмёт?
Тише, сердце, не стучи.
Если больно – не кричи.
В этой сказочной ночи
Всё молчит – и ты молчи.
Эх ты, Талица-река!
Всё же ты чуть-чуть мелка.
Тень моя в воде легка.
Над водой доска узка.
Я иду – не пошатнусь,
Не иду – бегу, смеюсь,
Спросят что-то – отшучусь.
Но со мной всё та же грусть,
Что волной звенит в реке,
Тенью меркнет вдалеке,
Шепчет ветром в тростнике,
Мышью шарит в уголке.
С нею мы одни, одни…
Гаснут на селе огни,
И качаются в ночи
Две звезды, как две свечи.

***
Над прозрачной водой ветви низки и тонки,
По ребристой струе хлопья пены скользят.
Это моются после работы девчонки.
Как птенцы, на плотинке над речкой сидят.
Загорелые спины и белые груди,
Грязь на шеях, коленках, локтях и щеках.
Вы сюда не придёте, недобрые люди.
Не вспугнёте пичужек в прибрежных кустах.
Брызги, смех, разговоры. Вечернее солнце,
Как оранжевый заяц, сидит за холмом.
И бегут, и толкутся струи переборы
Под забрызганным, мыльным, весёлым мостком.

Октябрь 1966

***
Как непонятна мне свобода!
И рук кольцо – не размыкать?
Не любишь. Ледяную воду
Отчаянья боюсь глотать.
Боюсь вздохнуть,  - нежданный холод
Сожмёт мне сердце рамкой льда.
Короткой фразы грубый молот
Дробит мелькнувшие года.
Как всё печально – в этом царстве,
Где володеть ты б вечность мог.
Но ветру встречи не скитаться
Над перекрёстком двух дорог.

***
Нет, не вернёшься больше ты
По этой узенькой тропинке.
С осинок катятся листы.
На лужах – тоненькие льдинки.
Прозрачная усталость леса –
От долгих сумрачных забот.
Печального дождя завеса
В печальном шелесте встаёт.
Как осень гневно и покорно
Свою сжигает красоту!
Как тропка узкая упорно
Бежит к тебе – и в пустоту.

Ноябрь 1966

***
Ты понимаешь – тает! Понимаешь – тает!
И по-весеннему сырой в вершинах шум.
И осень осторожно отступает,
Снимая с сердца сети серых дум.
Почти не верю этому – но тает!
Чернеют в сумерках намокшие следы.
Набухший снег, смирившись, оседает,
Густой и дырчатый, и серый от воды.
Открою форточку. Нет, это правда – тает?
В лицо мне – влажной свежести ответ.
Как мягко тающую тьму пронзает,
Дробясь в тумане, окон тёплый свет.
Пунктир капели к ночи не стихает.
Ноябрь. Зима давно уже в пути.
А здесь всё так невозмутимо тает,
Как будто не она должна прийти.

Зима 1967 (четвёртая после отъезда из Снежинска)

***
Какая нынче тёплая зима!
Одна блуждаю по пустым дворам.
А может, вся я снежная сама?
А может, сердце приспособилось к снегам?
Какая нынче снежная зима!
Какая нынче звёздная зима!
Какая она грустная, зима.
И я одна. И всё себе сама –
Сама и друг, и недруг, и семья,
Сама воспоминания змея…
Лежит на инеях сверкающая мгла.
Зима над городом. Четвёртая зима.

***
Посередине января
Как чистый лист, земля бела.
Последний пепел декабря
Вчерашняя пурга смела.
Всё – чистота и тишина.
Всё – как в волшебном детском сне.
Я неумелостью полна
Писать по этой белизне.
Ещё закована рука,
Ещё не светел робкий ум.
И не вздымается строка
Поверх пластов тяжёлых дум.
Долготерпение кругом.
Раздумья лба ещё не жгут.
Но хрупким льдистым молотком
Тревожит ветви бег минут.
Но нетерпеньем новых дней
Пылает зимняя заря,
И ждут снега – листа белей, -
Посередине января.

Март-апрель 1967

***
Ночные частушки
Эх, стихи мне писать -
Строчки не рифмуются.
Эх, грехи мне считать –
Губки не целуются.
Ну, ударюсь в разгул –
С хмеля тошнота.
Ну, в тоску убегу, -
Держит суета.
Над наукой седеть?
Девки  - не мыслители.
Лирной славы хотеть?
Не велят родители.
Мне б из города в лес –
Не найду дороги.
Мне б хоть малых чудес –
Вывелись все боги.
Ах, куда бы, куда
В восемнадцать лет?
Ах, как беда.
И уже рассвет.

***
Как хочется писать стихи!
Смирять мучительные строчки.
Унять, разнять свои грехи,
Над всеми «i»  поставить точки.
Но дни, как рысаки, легки.
Грехи неясными забылись.
Победы были. Вот стихи
Меж делом как-то не родились.


Июнь 1967

Мои былые подвиги качает
Усталой памяти зелёная волна.
Мои бытописания листает
Совсем уже седая старина.
«Как мало прожито, как много пережито!»
Но плакать надо мною погоди.
Надеюсь: не разбитое корыто,
А золотая рыбка впереди.

Август 1967

Я выйду в тихий старый сад,
В неразрушимое молчанье.
За облаками жив закат,
Спокойно света угасанье.
От шума звуки отняты
И тишины не нарушают.
В идущем сумраке цветы
Под росы головы склоняют.
В большое небо, в бархат туч
Навеки тополь ветви врезал.
Из низких окон жёлтый луч
Несмело улицу прорезал.
За огородом – чуждый двор,
Сиянье люстр через гардины…
Тревожный красный разговор
Во тьму бросают георгины.

Лето-осень 1967

***
Река тысячелетняя.
С обрыва – деревца.
Моя влюблённость летняя
В смех смуглого гребца.
Река играет струями
И зеркалом дрожит.
Молчанье с поцелуями
Мне, верно, ворожит.
А я себя не мучаю
Набегами страстей.
Сгрызут ещё по случаю
Сто тысяч совестей.
Но - там, где долго снег идёт,
И зимы – снегирём,
Где ветров серебро грядёт
За златом-сентябрём.
А ворожба не сбудется,
Спокоен мой гребец.
Уеду – всё забудется,
Простимся – и конец.
Конец беспечной радости,
Излукам-берегам,
Плодам кислейшей сладости
И матовым утрам.
Прости, река зелёная.
Что толку в ворожбе?
Но, снегом утомлённая,
Я вспомню о тебе.
Ослепят зубы сахаром
И плечи -  чернотой.
Ивняк кудлатым знахарем
Согнётся над водой.
Эх, утлое судёнышко!
Навстречу - ветра зябь.
Монеты сыплет солнышко
На голубую рябь.

Одна строка Шекспира

В.Ф.
Во мне живёт упорная любовь,
Не знаясь с горькой логикой событий.
Она уже не губит жаром кровь,
Но нить её – важней всех прочих нитей.
Она мне, как костёр в глухую ночь,
Протягивает длань тепла и света.
Я вовсе не прошу её помочь
И не ищу – зачем?  - её совета.
Она сама выводит жизнь мою
На свет и теплоту, и меркнут муки.
Я без неё и песни не спою,
Не протяну приветственные руки.
А дни бегут. За  частоколом дел
Как отличить поэзию от прозы?
Любовь отмерит точно мой удел,
Вонзит шипы и разбросает розы.
В ней нет вершин над бездной пропастей.
И я пред нею ниц не упадаю.
Она – не вихрь стремительных страстей,
А просто смысл. Теперь я это знаю.
Ей гимнов ни к чему белиберда,
Она отринет россказней затею.
И нет невзгод, а есть одна беда:
Уйдёт любовь. А я жива лишь с нею.

Сентябрь-октябрь 1967

Конец – через год. Позабыты все слёзы.
Опять беззащитными стали берёзы,
Но рву я тоску, словно льды – ледокол.
Окончился год. Как цунами, прошёл.
Кончайся, моя ледяная эпоха!
Пусть тяжким был путь, и без боли – ни вздоха,
Но всё позади, и дышать – хорошо.
Окончился год. Словно полночь, прошёл.
Ушли мои лютые зимы и стужи.
Тетивы души стали тоньше и туже,
На них, словно стрелы, - дороги вперёд.
Год старый уходит. Год новый идёт.

Апрель 1967 – март 1968

Ты свистни мне под окошком
И будь терпелив – подожди.
Постой, не томясь, немножко.
Сквозь шторы меня гляди.
Лишь эти минуты, эти
Ты вспомнишь скорой порой
Во взрослом, серьёзном свете
Со взрослой своей судьбой, -
Как ты стоял, как дышалось
И весело, и тяжело,
Как сердце грубо толкалось
И билось в моё стекло.

Июнь 1967 – март 1968
Попытка песни
В.Ф.
То ли дождь, то ли нет дождя.
То ль забыла, то ль жду тебя…
Ты спешишь ли ещё ко мне
Или счастлив в чужой стороне?
А года-то бегут, бегут,
Мою память не берегут.
Кто-то здесь и в ином краю
Будет помнить  песню мою.
Но кому ни пою, грустя,
Каждой стрункой я – для тебя.
Никакие другие сны
Не закроют былой весны.
Сквозь снега и сквозь стук дождя
На дорогах ищу тебя…
Ты идёшь ли ещё ко мне
Или счастлив в чужой стороне?

Сентябрь 1967 – март 1968

На реке Десне

Река меня не вдохновляла,
Стихов не говорила мне.
Я по теченью уплывала,
Ни зги не видя в глубине.
Десна мне снов не навевала,
Не будоражила мой сон.
Меня всё это не смущало –
Был краток отпуска сезон.
Купанье, солнце, витамины,
Парное – с пеной – молоко.
Шли в клубе старые картины.
Дышалось, думалось легко.
И сердце билось ровно, скромно,
Как плод, вбирая жар лучей,
В преддверье тяжести огромной
И тьмы мучительных ночей.

Март 1968

Кончается воскресенье.
Я дел миллион не успела.
Я столько всего хотела,
Что было головокруженье.
Я книг собирала стопы,
Задачников путала дебри.
Но ног моих лёгкие стопы
Порхали, как крылья колибри.
И кто-то мои порядки
Унёс на попутном ветре…
Молчат в темноте тетрадки
Этюдов в суровом метре.
А мне – волшебство, круженье,
Весна, - где же взрослые годы?
Кончается воскресенье,
Мучитель и пленник свободы.