запах яблок

сие было написано в году 1995 (плюс минус год) при поступлении на режиссерские курсы, да так и вот где-то лежали, пока сегодня вдруг не нашла. Ничего править не стала, оставила, как было. Вспомнила, что это был реальный мой сон... если можно так сказать:)





ЗАПАХ ЯБЛОК

«Я ехала в метро и вдруг, посмотрев на сидящих передо мною людей,
всем существом поняла, что ничего этого нет.
Ни этих людей, едущих неизвестно куда и зачем,
ни поезда, ни города, ни меня.
Ничего этого нет на самом деле.
Как сон.
Мне захотелось проснуться.
Но я не смогла.»


- Что ты видишь, когда закрываешь глаза? Закрой. У меня почему-то трава фиолетовая и розовая. А роса не переливается разными цветами, а просто жёлтая, красная, голубая, зеленая… Жалко, что на самом деле все не так красиво.
Солнце светило мне в глаза. Я зажмурился. Мы лежали с братом под деревом и брат болтал безумолку.

Я молчал. Отец сосредоточенно возился с мотоциклом. Мама, тихо напевая, ходила по поляне, всматриваясь в траву.

Все было обычным, все были такими же как всегда, но что-то было не так. В их лицах, глазах, словах…. Настолько не так, что внутри похолодело. Я открыл глаза.
Солнечные блики плясали на листьях от ветра.

Когда смотришь снизу вверх, кажется, что дерево верхушкой упирается в небо. И сквозь трепещущие листья небо кажется  резным.

Я приподнялся на локтях и стал разглядывать лицо брата. Он, закрыв глаза, говорил и говорил, а солнечные блики и тени от листьев прыгали у него на веках и щеках. Губы двигались, нос, почему-то тоже.

Что же не так… мне было непонятно. Иногда нападает такое, когда все кажется непонятным , странным. Самые простые вещи. Зачем? Почему? Это дерево, солнечные блики на лице брата, нос, разговаривающий вместе с губами и запахи… Вот-вот! Запахи! Острые, яркие. Осенью пахнет. Желтеющими листьями, холодом и теплом одновременно.

Почему брат спросил, что я вижу, когда закрываю глаза? Он, наверное, и сам не знает. Но это тоже странно.

Совсем близко, ветер медленно несет паутину, она концом зацепилась за волосы брата и осела у него на макушке. Брат говорил о том, как жаль, что лето закончилось и надо идти в школу.

Я поднялся. Захотелось закричать во все горло, чтобы зазвенело в ушах!
- Ты что! Спятил! – вскочил радостно брат. Теперь мы орали вместе.

Отец не обратил на нас внимания, а мама засмеялась. Мы побежали наперегонки до мамы. Она побежала от нас, отбросив палку и подняв подол юбки. Смеясь и крича мы бежали по лесу, ветки хлестали по ногам, рукам, лицу. Впереди мама, смеясь и крича, ловко уворачивалась от веток.

Она выбежала на поляну, здесь мы с братом догнали ее и хохоча упали в траву. Брат, задыхаясь от бега, возился в траве, фырча снимал с лица налипшую паутину. Мама тоже задыхалась, но не от бега, я знаю, а от восторга. Она вся сияла. Лежа в траве, раскинув в стороны руки, мы с нею вслушивались. Она лучше кого-либо понимала меня. Молча, только глазами. И вот сейчас, я только затаился – она тут же замерла и положила руку на плечо брата, чтобы тот перестал двигаться. Все гудело внутри. Сердце стучало везде – в висках, ногах, руках. Я увидел, как жар поднимается от наших тел прозрачной пеленой.

Я был легкий , как паутина. Если сейчас подует ветер, мы улетим. Я и мама. Она чувствует то же, что и я. Знаю это. Мы никогда не говорим.  А зачем?  Зачем нам слова, объяснять то, что и так понятно?Она знает, что я летаю во снах, знает, почему я смеюсь и почему тоскую. Она знает, почему я молчу.
Все говорят, что это болезнь. Все родственники заставляли маму водить меня по врачам. Мама вначале поддавалась им, а потом заявила всем при мне, что не будет больше меня никуда водить. У меня все нормально со слухом, связками и т.д., и я просто сам не считаю нужным разговаривать. А раз так, то когда будет необходимость, я заговорю. Они посчитали мою маму сумасшедшей, что-то говорили ей наперебой, а она их не слушала, смотрела мне в глаза, спрашивая, - права она или нет.
Она была права…

Небо превратилось в бесконечность.

-Мама, а почему трава фиолетовая и розовая, когда смотришь на нее закрыв глаза?, - спросил брат.
- Потому, что она такая на самом деле, - шепотом ответила мама.

Я закрыл глаза. Тишина. Тишина вокруг и внутри. Сколько мы так лежим. И лежим ли… Где мы? И трава ли касается моей руки. А есть ли  я на самом деле? …

Я слышу как шуршат жучки в траве, пробираясь сквозь бурелом травяных стволов… Жужжат мухи, пчелы… Хватит! Так с ума сойти можно.
Когда я поднялся, оказалось, что я лежу один, а маму с братом, оглядевшись, увидел на яблоне. В стороне, сквозь ветви, был виден разрушенный дом. Здесь, оказывается, когда-то жили.

Мама попросила принести корзину. Яблоки спелые, огромные. Вокруг все было заполнено запахам яблок.
Пробиваясь сквозь кустарники, деревья и паутину, я нашел тропинку. Отец спросил, куда мы пропали и надо уже возвращаться домой. Я взял корзину и пошел обратно. Отец вдогонку крикнул, что сейчас придет.

Корзина была уже почти полной, а я все осматривал дом, обжигаясь о крапиву. Деревянный, старый. Покрытый с одной стороны плесенью и мхом. В дом я не пошел. Стоя на ступеньках посмотрел внутрь. Пахнуло холодом и гнилью. Труп. Этот дом – труп. Он – пустой. Мертвый. Стало не по себе. Я повернулся спиной к двери, но почему-то быстро повернулся обратно. Показалось, что там кто-то есть и смотрит. Мне стало тоскливо. Такое чувство бывает, когда дождь – осенний, мелкий, нудный, серый.

Он идет в темном проеме окна, и там, за окном холодно, страшно, одиноко, а ты сидишь в тепле, свет лампы освещает твое отражение в оконном стекле… но от этого тепла и света делается еще тоскливее… будто эта комната, где ты сидишь – одна посреди вселенной – темной, холодной, безучастной, и там идет мелкий серый дождь…

Я побежал к маме и брату. Они сидели на дереве и бросали друг в друга китайскими яблочками. Увидев меня,  стали бросаться в мою сторону, а я уворачиваться. Солнце светило в глаза, и я видел яблоки, когда они подлетали совсем близко.
Пришел отец, взял корзину полную яблок и сказал: «Хватит, поехали».

Вот день и окончился. А я все ждал чего-то…

Мы сели на мотоцикл. Мама с корзиной сзади. Мы с братом посредине, между родителями. Надели шлемы. Брат стал гудеть. «У-ух-уууууу…». Мама, сказала, что у него сосредоточенный, смешной вид, и спросила, почему он мычит, когда одевает шлем? Она знает, почему, просто ей весело и хочется подурачится. Она тормошит меня, притягивает к животу, я хватаюсь за брата, а он за отца. Мы несемся по дороге. Прямо у меня перед глазами шлем брата, краем глаза вижу серую ленту асфальтовой дороги. Асфальт мелькает все быстрее и быстрее. Как летим. И машин нет. Летим! Летим!
Легко так стало. И совсем не чувствую, что сижу на мотоцикле, и кто-то меня держит, и что я держусь за брата.

Вдруг мы остановились. Перед нами было странное розовое здание. Я огляделся и ничего не понял. Когда мы успели свернуть с большой дороги?

Никакого асфальта уже не было, только небольшая дорожка среди высокой травы и деревьев, которая вела к этому розовому дому.
Мама почему –то сразу стала серьёзной, и все стали серьёзные и тихие. Мы пошли к дому. Тропинка стала узкой, а потом вообще пропала, и папа шел впереди среди высокой травы, прокладывая нам дорогу.

Странный дом. Нет ни дверей, и за окнами ничего не видно. Как пустой. И все травой заросло. Мы обошли дом вокруг. «что мы тут делаем, поехали домой», - тихо заныл брат. Мы нашли вывеску, на которой было написано: «Библиотека иностранной литературы». Рехнуться можно. Посреди леса – «Библиотека иностранной литературы». Я посмотрел на маму. Теперь она была впереди и решительно направилась к вывеске. Подойдя ближе, мы нашли дверь. Мне стало страшно, как у разрушенного дома,там в лесу. Даже запах холода и гнили почудился. Но мама открыла дверь и мы вошли.
Оказалось, там много людей. Они ходят из залы в залу. Кто чем занимается.  Мне не понравилось, что  не мог ничего прочитать – везде было написано не на нашем  языке. Мимо нас прошел старичок, сутулый с белой бородой. За ним – толпа. На нас никто не обратил внимания, будто нас нет. Старичок что-то говорил, но я не понял на каком языке. Где-то кто-то кому-то сказал: «Не мир несовершенный, а мы несовершенны и видим только своё несовершенство в мире». Я стал вертеть головой, чтобы увидеть, кто говорит. Среди незнакомого языка это было понятно, но еще более непонятно.  И что такое «совершенно» и «несовершенно»… И почему они на нас не обращают внимания?

Мама повела нас куда-то по коридорам. Мы шли и оглядывались по сторонам. Оказалось дом просто наполнен людьми, и везде горели люстры.  А с улицы и не видно… Комнаты имели несколько дверей и соединялись, все двери были распахнуты и люди переходили из комнаты в комнату. Снова тот же старик с толпой беседует. Я увидел его слева, в дверном проеме, пока мама что-то искала в картотеке.

И вдруг старик повернулся к нам и сказал: «Если вы ищите (тут сказал непонятное слово, я не запомнил) то прошу присоединиться к нам». Брат обалдел. Он уже привык ничего не понимать, что говорят. И тут вся толпа ушла, а старик оказался около  нас и принялся объяснять историю российского государства. Я рассматривал пол. Он был весь разноцветный, как в царских дворцах в Петербурге, куда нас родители возили зимой. Только там все больше завитушки были, а здесь треугольник в квадрате, только другого цвета, а потом что-то похожее на большой цветок.
Брат отвлек меня от пола, бешено дергая за руку. – Смотри, смотри! – шипел он, показывая глазами куда-то вверх.
Я посмотрел.
На стене, у потолка, кино было.
То ли война, то ли… тут я услышал, что говорит старик, который теперь оказался самым  главным здесь, только мне об этом никто не говорил, я теперь сам знал. Всё, что говорил этот старик, изображалось под потолком. Я повертел головой – откуда кино. Ничего не нашел.

«Ну что, я думаю, вы еще вернетесь, - сказал старик. Мы шли по коридору, из двери в дверь, сквозь комнаты. Вышли на улицу. Старик помахал нам рукой и сказал, что будет ждать. Мотоцикл заревел и мы снова неслись по асфальтовой дороге.

… Оказывается шел дождь, а я и не заметил, как асфальт стал мокрым. Вдруг что-то случилось, я не успел ничего сообразить, как мы закрутились на мотоцикле, завалившись влево. И уже лежа на боку, мотоцикл продолжал крутиться по мокрому асфальту.

«Мы разбились», - пронеслось в голове. И что-то похолодело внутри.
Но когда открыл глаза, то увидел, что мотоцикл лежит на обочине один, а мы, все вместе,  на дороге. Мы молча поднялись, папа снова завел мотоцикл, повернул его, и мы поехали обратно.
И снова подъехали к тому розовому дому.
Только почему теперь он был не розовый, а серый, и травы не было,
а везде были асфальтовые дорожки, фонари какие-то старинные горели,
и двери превратились в крыльцо с колоннами.
Нас увидели в окно, засуетились, и на улицу выбежали люди. Нас встречали, как долгожданных гостей. Среди них старка не было.

Дальше как-то смутно помню. Снова залы с люстрами, только изменилось все здесь, как в другой век попали. Свечи горели, книги лежали в коричневых старых переплетах, и запах был… так старинные книги пахнут,когда их листаешь быстро-быстро…

Потом, помню, нас завели в какую-то комнату, старик, тот самый, откуда–то появился, и, ничего не говоря, стал смотреть на стену. Мы повернулись.
На белой стене появилось кино.
Красивая, раздетая женщина входила в воду. Она смеялась. Потом эта женщина шла по пояс в воде, с каждым шагом погружаясь все глубже и глубже. Мы знали, что ей надо добраться куда-то и она спасена, но она зачарованно все шла и шла, и даже когда вода дошла до глаз, она не прекратила идти. И мы, как завороженные потоком воды, смотрели, как она совсем погружается в воду. Это была жена старика, и она давно умерла.

И вдруг старик сказал, что мы разбились на мотоцикле. Папа, брат и я сейчас очнемся около мотоцикла, где разбились, а мама останется здесь.

Папа повернулся и пошел, брат за ним, а я повернулся к маме, она, завороженная, смотрела на стену, где уже она входила в поток воды.

Я понял, что это сон, а когда проснусь, мама умрет. Я закричал.
Звал маму идти с нами. Но она не повернулась.
Я понял, что только мычу.
Мне стало страшно проснуться и не увидеть большее ее.
Кто-то говорил, что смерть нестрашно, это всего лишь переход: заснул – проснулся в другом месте.
Мне было все равно до смерти.
Я не хотел в тот мир без мамы.
Меня что-то душило, горло сжало, как ошейником.
«Мама», - прошептал я. Она вздрогнула…

… Мы рвали яблоки в саду. Спелые, огромные. Мама забралась на яблоню и смеясь кидала в меня мелкие яблочки, а я уворачивался. Солнце светило мне в глаза, и я видел яблоки, когда они подлетали совсем близко.
Папа сказал: «Хватит. Поехали». Я остановился.
Было такое впечатление, что это уже было когда-то.
Я посмотрел на маму. Она улыбалась, спускаясь с дерева.
Казалось, что все стало нереальным, и что сейчас вот-вот что-то произойдет. Не знаю что.

Мама вдруг сказала, что день такой замечательный и что ей еще не хочется возвращаться домой, и, если папа не против, то пусть отвезет яблоки домой, а она и мы с братом пойдем через лес короткой дорогой.

 Не знаю, что со мной случилось, стало так горячо и больно в груди… я со всех ног бросился к маме, уткнулся лицом ей в живот и плакал, плакал навзрыд, шепча: «мама, мама…»... Мама встала на колени, стала успокаивать меня. Гладила по голове, что-то шептала на ухо. Папа и брат стояли и смотрели на нас. А мама тихо говорила мне, что я, глупый, как мог подумать, что она оставит нас одних. И что она любит нас.

Я плакал и видел, как сквозь слезы искажается мир, только свет и тени. А волосы мамы пахли яблоками. И внутри, в моей голове, звучала музыка, или мама тихонечко напевала, качая меня из стороны в сторону.

И везде был запах яблок, зелени и солнца.