***

                Поют скворцы наш, ублажая слух,
                К скворечнику зовут своих подруг.
                Квартирным и они испорчены вопросом,
                Один шикарным домом завладел,
                Другой остался с носом.





Ах, осень, осень - тысячи картин,
Одна прекраснее другой.
Я  клок оставшихся седин
Закрашу желтой хной,
И буду осени я сын,
обязанный давать отчёт
Как уходящих снов прекрасен лет.

В подсоленной воде сварю картофель,
                Добавлю лук, морковь, петрушку
                И с гравилатом  соль старушку.
                Супец что надо вышел у меня,
                Все витамины  сохраня.

Гроза слезами не пролилась,
Она в обиде затаилась;
Ворчала долго и сердито,
Цедила капли через сито;
Потом ушла, чтоб где-нибудь пролиться
И на кого-то  всласть уж набраниться.









                Догорает костёр,
                Ветер дым разрывает в клочья;
                Я один у костра тёмной ночью.
                Уходящего жаль и не жаль,
                Навалилась усталость;
                Это так незаметно ко мне подошла
                моя старость.

 

Ещё одно крушенье,
И порт ещё один не принимает,
Ещё одна собака
Хвостом мне не кивает.




Золотой олень рассыпал блёстки,
Закружив, понёс их ветер
И попалась ты на радость или  горе
в золотые сети.
И тебя, лишь солнышко пробьётся
Сквозь метели и туманы,
Обнимает и целует страстно
Золотистый ветер пьяный.
И цветёшь ты как подсолнух ярко,
Озаряя солнечно и жарко.

Мелькала осень желтизной,
монистами играя,
И листья, по ветру пуская стаей.
Какая выставка!
Куда там Пикассо,
Винсент, и  даже сам Лотрек!
Мне осень освещала мой серый век.

«Мне было сорок лет, когда он послал меня осмотреть землю; и я принёс ему, что было на моём сердце»…
                Библия

В нём горечи было больше, чем радости.
И тогда он разгневался на меня:
«Как ты мог смотреть и не видеть?
Слушать и не слышать?
Неужели, мир перевернулся и  стал  черным?
Неужели седина, что пробивается в твоих волосах, ничего тебе не подсказала?»
Нет, ответил я:
Я видел и хорошее и плохое, но плохого было больше.
Я видел бедность и богатство, но бедности  было больше.
Я слышал смех и видел слёзы, но слёз было больше.
И тогда он  прогнал меня от себя, сказав:
…
Мне жаль, что ты глуп. Прочь с  глаз моих!»


Монгольские глаза смеются,
Глядят и ждут…
На дальней грани памяти
Они нашли уют.







Не выдумка:
Аллах, Христос и Будда!
Они все были!
Не их вина, что их забыли.




Не жалеют капитаны,
Ни о рифах, ни о странах;
Не жалеют о штормах,
Разбивают что всё в прах.
Что им страсти, что им  бури
В белокипенной лазури?
Но жалеют капитаны,
Что без них скучают страны;
Что давно их ищут бури,
В белокипенной лазури.
Что под чаек крик надсадный
Не горит маяк отрадный,
Что на мысе Тарханкут
Им сирены не поют,

                Предопределена судьба
                И только случай,
                Висит над нею грозовою тучей.

Не люди - деньги правят миром
И крутят всех в бараний рог.
Зелёный флаг полощет над сортиром,
Он - наш и царь и бог.
Безумцы мы и верим в тряпку,
В прилизанные речи болтунов;
А деньги, усмехаясь из подвалов,
Считают свой улов.
Ах, боже, скучно, скучно это,
Непросто быть скотом,
Непросто быть ещё при этом
с самим собой борцом.


Смотрел и свежести  твоей был рад,
И губы полные и светел взгляд,
И потому  попятился назад.



Есть горб и одышка,
Спонтанно боли возникают
И силы поминутно тают.
На крайнем доме аист поселился,
На колесе гнездо он свил.
А мой сосед совсем уж спился
И ночью хату подпалил.
Теперь живет – ну, чисто барин!
С восходом солнышка встает
И росы утренней зари без меры пьет.
Другой сосед богатство умножает,
Не курит и не пьёт:
Не потому, что этого не хочет,
А потому, что  жмот.
Петух, паскуда, спит подолгу,
Из-за него и я подолгу сплю,
И мысли все, как таковые,
К ядрёной бабушке гоню.





Трактор, волокуши,
Счастья тонны.
Эх, ты мамочка,
Я – зелёный!
Накренились кроны,
Ни страны, ни трактора;
Время волокушей
Вдруг заплакало.








                Я встретил микро мир.
                Ещё вчера в него не верил,
                Теперь же он во мне ожил.

Тоску одиночества,
Скажи, кто разрубит?
Коротки те мгновенья,
В которые нас любят.
Коротки те мгновенья,
Когда мы кого-то любим,
И бесконечно время
В кое себя мы губим.

Двадцать и семь свиристелей,
Ей богу, не вру,
Сидели на самом юру.
Молчали, не пели,
странные были свирели.


Да, измельчал народ,
Молчит,
плевки глотает;
Зато судьбу свою
Вперёд намного знает…
Запомнит Он
И наградит…
И что тогда какие-то мученья?
А то, что плюнул Он,-
Не всякому - везенье.









                Грибы я отварил в подсоленной воде,
                Потом тушил их долго с луком,
                От запаха, сходя с ума
                и подвергаясь страшным мукам.
                Укроп пахучий, зелень, гравилат,
                С картошкой отварной!
                Умри, любой салат!


Коль не убили,
Значит, и не ценен.
Не травят - значит подходящ,
А коли и в глаза не колют,
То значит, и не зряч.
Чтоб в этом мире прожить не задаром,
Лишь под стрелой и стой,…
А жизнь?
Эх, правы, стары люди!
Есть бесконечный бой.

                У околицы, у обочины
                Вилы ржавые приторочены…
                Глаз сорочий,  словно павлиний,
                Флаг развевается синий.
                В нём иных цветов не замечено,
                Вилы  согнуты старой  женщиной.
                Ей и хочется, и не можется,
                Ах ты, женщина острожница.
                Белый флаг и полоска красная,
                Не она в этом мире несчастная.
                Купол неба - сусальное золото;
                Переплакано, перемолото.
                И разбросано и расколото;
                Из под век седых  смотрит молодо.
                Хата в землю вросла, счётчик газовый,
                Да талон на житье выдан разовый.


 

                На пожарище жук прилетел -             
                Огнепоклонник.
                Чисто в квартире,
                Сверкая, блестит пластиковый подоконник.
                Пылают, трепещут потоки огня,
                Кому-то и это печаль,
                С любовью прощаться -
                Всегда бесконечно жаль.
                Зарядку я сделаю, выпрямлю стан,
                Лицо  подниму,
                В пожаре погибло не всё,
                Свидетель – душа тому.
                Из сонма друзей найдется такой,
                Который развеет тьму;
                Не я ли счастливейший из людей?
                Отдать бы своё  кому.



                Ушёл последний эшелон,
                И розовый закат печален;
                Ты опоздал - мне чайки прокричали.
                Я вспомнил:
                Эшелон ушел,
                А в нём мои все вещи и привычки,
                И скудный провиант,
                И соль и спички,…
                И никому ненужные теперь,
                От быта старого отмычки.


И к винограду осень подошла,
Повисли  обезлиственные руки,
Познав все увяданья  муки.

















Крикнет узник,
Никто не услышит.

Полоска неба  мелькнула.
Может птица,
А может и тень.
А может,
Ушел мельтеша,
Ещё один день.
А может и год торопливый,
А может, и жизнь промелькнула,
А может… судьба ненароком,
В своё воплощенье взглянула.

                Страдалец  и счастливец Осип…
                Ну, что от нас останется разумных?
                Москва, трамваи А и Б –
                Маршруты гениев безумных…
                Марина, где твой Пастернак?
                Где свет? Одно лишь отреченье.
                И по безумному кольцу
                К посмертному движенье…
                Их было много, гениев потёмок,
                Свечу держащих в темноте,
                Живущих сложно в простоте.



Вчера ты пел, 
Твой волос вился;
Сегодня - сед и долу наклонился.
Зачем на юной ты женился?




Вол плуг тянул по борозде,
Споткнулся потому,
что слишком уж старался
И потому повскоре он 
на живодёрне оказался.
Мораль:
Усердием не станешь ни живее,
Ни богаче,
И жаль, что вол не может жить иначе.