E pur si muove!

          Вот беда получилась, так беда. Мало того, что и ночь сама по себе была тёмной, як пятки у сатаны, так ещё и туман выползнем выполз на дорогу, с колючих забок, та с глиняного яра. А до хутору ещё верста, як и не две. И говорил же Опанас поперёд того Хролу, мол, не заночевать ли нам во дворе у пана Млыновского? По такой темноте и ногу в лисей норе неровён час вывернешь боком и чоботы собьешь о косогоры. Так нет же, суров настоянием с крепкой горилки дьяк Хрол Скрынька, как и упрётся, так и двумя волами с задуманного не спихнуть. - Не хочу, - говорил он певчему церкви Всех Святых, шо стояла в сельце Шевлудяхи близь городка Хмылёва, Опанасу Чорночобиту, - не хочу, - говорил он, оставлять свою молодую жинку, одну ночевать в хате. В такую чёрную ночь, всякая паскудная нечисть норовит поохотиться за слабосильными православными душами. А ну как снюхается баба с нечистым? Так и на мне грех великий будет. Мать-то её, уже давно с самим чертом знается, всяк в хуторе теперь знает шо она ведьма, а уж Хрол понял, как только оженился. Да и какая ему аттестация, спать на панском дворе, на прошлогодней соломе рядом с глупыми коровами? Наверное, он не бурсак какой, а дьяк рукоположенный!

          Вот так и шли они, хватая друг друга за полы колючих свиток, и запрягали глаза в темноте, отхлёбывая горилку из штофа зелёного венского стекла, шо пожертвовал пан Млыновский вместе с серебряными мадьярскими дукатами, за то, шо не уронили-таки войтовского сынка вниз головой, при крещении в наливную серебряную купель. Батюшка Селивёрст уж больно был шатким на ногах, видно с дальней дороги, сплошь уставленной бусурманскими шинками с буряковой горилкой. Батюшку на конец службы отправили ночевать в комору, где пока за недостатком свежего урожаю, лежали старые коровьи кожи да драгобичские попоны начисто съеденные молью. А Хрол с Опанасом воздавали хвалу новокрещённому младенцу до самых поздних петухов, пока и чарку в руке не стало видно. Так и пошли наугад, прощупывая дорогу, где хватая руками за ветки чернобыля, где топая каблуком по плотной земле. А уж давно бы и хутору быть пора, а дорога всё не кончается и не кончается. Как бы так до самого Хмылёва не дойти, вишь-ты как нечистый дорогу длиною растянул! Так бы и неизвестно сколько ещё пришлось рвать шаровары по колючкам, шо растут на любой киевской и хмылёвской дороге, да стала нападать на дьяка Хрола безутешная тоска. Чи от того, шо жинка дома одна осталась, чи от того, шо горилка из штофа так и не кончалась, а может и просто от слабости ножной. А только сошёл он со своего пути, лёг под кустом колючего терена, да так и задремал, положив чумазый кулак под нечесаную голову. А тут уж и Опанас присел на свою спину, а ну, не бросать же дьяка в темной степи.

          Сколько времени прошло, никто не считал. Это хай в бурсах время и гроши считают. А только когда открыл дьяк глаза, то увидел он над собой небеса ангельские. Небо чистое и звёзды что твоя роса на яблуневых листах. И от такой красоты захотел он поднятся на ноги и воспеть хвалу архангелам за их подённую работу. Попытался он встать, но центрокрутная сила земли закружила его и опрокинула навзничь. И звёзды над ним, взявшись за руки закружили свою песню як девки в гаю наплетя себе васильковых венков. Непонятно, что имел в разумении дьяк, голову ли свою непохмелёную или другое что, но он светло улыбнулся и вслух сказал, - А все-таки она вертится!

          За много вёрст от пропахшего вишнями и конским потом сельца Шевлудяхи, в далёком иностранством королевстве, ровно через месяц после такой тёмной для Хрола и Опанаса ночи, двадцать второго июня, одна тысяча шестьсот тридцать третьего года некий астроном, по фамилии Галилей, каялся в совершённых грехах стоя в церкви Святой Марии коленопреклонённым перед судом инквизиции. Не хотел каятся, а каялся. А когда своим смирением заслужил прощение и получил индульгенцию за крамольные мысли, о вращении земной тверди, то встав с колен, тут же поспешил оправдаться перед собой за свою старческую слабость. Негромко, но очень внятно произнёс уже знакомую нам фразу, - А все-таки, она вертится!

          Хто его теперь знает? А ну не спи в ту ночь певчий Опанас Чорночобит на голой земле крепко прижимая ополовиненный штоф, скинув чоботы и укрывшись старой свиткой и имей при этом он при себе перо, хотя бы с маленьким клочком пергаментной бумаги, шобы запечатлеть эти знаменитые слова, может быть и говорили бы сейчас люди добрые вспоминая об этом. – А вы знаете хто это сказал? По всему божьему миру и сейчас известно! Это Шевлудяховский дьяк - Хрол Скрынька сказал! Большой философ!