ОНО

Отчаянно цепляясь за мгновенье,
в грядущее глядим исподтишка,
по-воровски — его же у себя
крадя во имя жизни или просто
благополучия, чтобы всё было,
как у людей. Из выхлопной трубы
пары сиюминутности выходят,
а позади и впереди — миражи.

Что ж требовать, чтоб люди перестали
собою быть? что могут единицы
возвыситься до виденья, — за это ль
их презирать? или себя корить
за то, что день прожит не так, как надо,
как виделся он в утреннем сознанье?
А час, лишённый тяги, на весу
дрожит, не в силах стать весомым или
преодолеть земное притяженье.

Мечтаешь в зимний вечер, изнывая
по ландышам в лесу, по землянике,
а летом, разумеется, по снегу —
тот, позапрошлогодний, был хорош,
да ты тогда был занят возведеньем
хрустальных замков, но громады эти
не выдержали яростного солнца,
а ныне сплошь по неземной пустыне
бредёшь, мечтая о тепле земном,
но смог бы ты не разрушать хотя бы,
не сокрушать того, что строят люди?
И смог бы этот путь проделать снова
со знаньем нынешним и, стало быть,
один, на тяге собственной во все
пуститься тяжкие, поскольку знаешь
теперь по крайней мере, что никто
с тобой не в силах тяготы делить?
А безнаказанно сбивать с пути
нельзя — за всё собой заплатишь,
или невинных за себя платить заставишь.

2.
“Темна вода во облацех”, а слово,
меж двух миров блуждая, отражает
их свет и мрак — пока не прорастёт,
живёт без тела, плачет без души,
без языка глаголет и смеётся
без радости — никто его не видит.

Сначала призрак, отголосок, голк,
в сознании гнездится до поры:
смеётся с пересмешником, с кукушкой
аукается, ночью плачет с выпью,
живя в тебе, тебя лишает сна,
а наяву ты спишь; лишает тени
и отнимает у тебя — тебя,
и выпивает каждый день по капле,
и заменяет кровь ядрёным ядом —
сначала незаметно, но потом
узнать не могут близкие тебя,
и ты проходишь, ими незамечен.

Но сам себя ты узнаёшь всё лучше:
когда не в силах осветить других,
Оно до дна души все закоулки
прощупывает гулким эхолотом,
и потому твой каждый шаг рождает
на все лады звучащую пустыню —
гул, отголоски, хохот, шёпот, плач,
но стоит оглядеться — ты один
и вновь несёшь свои миражи людям —
уже смиреннее, не притязая
на то, что сможешь их привычный мир
перевернуть, расширить или в слове
хотя бы им явить самих себя.

3.
Как первый день был ясен, тьма чиста
над бездной; не было ещё затмений —
светила, как светильники, светили
и Слову отзывались, коим были
наречены в начале; твердь была
незыблемой ещё, зелёной зелень,
когда незамутнённая заря
вставала, отделяя мрак от света.

А мы блуждаем в сумерках, но всё же
тебе привиделось однажды это —
так что ж роптать, что только отголоски,
оттенки, отблески, полутона
остались от видений тех — по ним
сверяй померкшие теперь пространства,
неси огонь и не гляди назад.

1993