Сказка про куликовскую битву

Степями примчалось вражьё-помело,
круша и сжигая нещадно село,
то ржа, то по-тюркски ликуя: «Ого!»,
татаро-монгольское иго-го-го-го.

Злодеи огурчиков взяли бадью,
отняли татары коней и... адью
с забитой коровой, прибравши козу.
Мерзавцы умчались, готовить азу.

Сельчане послали к трём бОга-тырям,
наказ: запретить азиатский бедлам.
Пора прекращать на Руси беспредел,
довольно сидеть на печах не у дел!

И. Муромец-витязь пока был не пьян,
сгрёб стрелы в колчан, (лук, он, тот же наган),
составил с Алёшкой отряд партизан,
а третий – Добрыня, был позже добран.

В поход отобрали коней... у родных.
Дорога.., распутье.., глядь: камень-гранит.
Все спешились, пИсать, поесть пироги,
стал повод распить пузырёк на троих.

На камне записка для путных людей:
Направо пойдёте – лишитесь коней;
Налево – путан повстречает отряд;
А прямо – трёхглавый ударит вам в зад.

– Известное дело, везде говорят:
Монголы, татары конину едят.
Придётся, ребята, направо идти,
и оным путём изуверов найти.

В пути пелось: и про берёзовый сок;
кто девушек сколько и вдовушек смог;
про русское поле, цветы васильки;
и где набирать, обсуждалось, полки.

В лесу повстречался Кощей-ветеран.
Сыграли на бабе-Яге в преферанс,
чтоб деньги сложить на изгнанье татар.
Но после игры разгорелся «базар».

Бессмертный продулся и ... фигу в людей:
«Нет денег, Ильюша», кричал: «Хоть убей!».
За что получил от Добрыни удар,
Попович «почистил» кощеевский бар.

– Сивухой наполним ракеты катюш,
устроим татарам этиловый душ, –
сказал воевода и к Богу взмолил,
чтоб дождь самогонный в ордовье пролил.

«Катюшами» были у бабы-Яги,
отборные авиа-птичьи полки.
Она в гУсей-лебедей влила первач,
в чертей Ярославный, веля, вылить «плач».

Повёл на атаку "дождем" лейб-гусей
копьём подтолкнутый Горыныч-злодей.
Чтоб он на лету не украл птиц на суп,
Илья позаплёл шеи змея в косу.

Друзья, с ними Дмитрий пока не Донской
татар воевать, притащились гурьбой.
Навстречу попёрся к ним злобный Мамай
с Ягайлом, поднявшим на русичей хай.

Были и в русском предатели братстве:
Тверь отказалась с Мамаем тягаться:
Мол, прежде на Волге столицу родим,
Афоню Никитина миру дадим.

«Ишь ты: корифея! столицу! родим.
Князь Мишка, останешься с Тверью один!
Пол тыщи пройдёт лет, средь ваших долин
спечётся твой тёзка – калининский блин».
 
Так размышлял перед битвой кровавой
князь Дмитрий – маршал-бугор очень бравый.
"Без твЕричей всыпим татарам под хвост,
а Мишку я позже свезу на погост".

И вот на поляне собрались полки
Московских, и всех басурманов стрелки.
Разило сивухой в обоих войсках:
Сильнее в татарских, от русских слегка.

Чтоб с русским на встречу крупней был амбал,
Мамай Челубея из войска прислал,
тот лбы, как орехи, любым расшибал.
Но наш Пересвет его матом послал...

Послал к голубым челобоя, бранясь,
и фомкой булатною в шлем его хрясь!
Да сам рядом с ним вдруг упал, как чурбан,
не раненым! В жопу всего лишь был пьян.

Ведь он перед дракой пол-литра принял
Без закуси, вот оттого и упал.
Когда же поднялся, лежачих не бил,
И даже по-русски врага осенил.

И бой развязался! Нас, тысячи душ,
кололись, боролись, рубясь не за куш.
И насмерть с князьями стояли за Русь:
Украинец, финоугор, белорус.

Момент был, когда враг сминал нас в комок,
однако бойцам фокус Кио помог:
Из утлых шатров вышло двадцать полков
и конница. С раной же хан был таков.

Не просто досталось Руси то «Ура!» –
Непрядва от крови была вся бура.
На поле слеталось семь дней вороньё,
бойцов схоронить всех мешало хамьё.

Почтили товарищей, спящих в земле.
Их помянуть приказали и мне.
Чтоб знал и поляк, и словак и мадьяр,
кто их - европейцев, спасал от татар.

Позднее Илюша и Дмитрий Донской
устроили пир, а коням водопой.
Алёша Попович, Никитич крутой
Подались с дружиной в недельный запой.

И я, летописец, на пире том был,
мёд с водкой и пивом до усмерти пил.
А всё, что на закусь к столу подавалось,
с утробы моей целый день изрыгалось.