Нестройный оркестр для моей души. Партитура. Том 2

Однажды утром они пришли и выпотрошили его мысли. Просто так, ни за что. Только потому, что они всегда приходили утром.
Им аккомпанировала скрипка, надрывно и тонко. Она визжала и скулила, как раненая собачка, и это было совсем не похоже на ту скрипку, которую он помнил с детства, которая будила его прикосновением струн. Раньше струны были острыми, они рвали кожу, но не причиняли боли, не лезли в душу и не потрошили мысли. Но ничто не вечно, и струны со временем тоже пришли в негодность... Думаете, стало проще? А вы знаете, как это – тупым ножом по сердцу?
Вы ничего не знаете, а он знал... Он корчился от боли, а они наслаждались. Изощренные пытки были их родной стихией. Сначала они перекрывали доступ к кислороду, давая ему возможность ощутить на себе ничтожность крошечной рыбешки, отторженной океаном, брошенной на берег, как ненужный хлам, и оставленной там умирать без права на суд и следствие, с правом лишь продолжать молчать и хватать жабрами последние пьянящие глотки кислорода. Затем они жадно наматывали на нож серебристые витки памяти, и он, как дешевая марионетка на подмостках захолустного театра, смешно дергал ручками и ножками и нелепо кивал головой, как-то совсем не попадая в такт скрипке. И лишь только потом они вонзали нож в самую сердцевину его мыслей, и это становилось апогеем всех мучений, боль захлестывала его с головой, его тельце дрожало и билось в отчаянных судорогах – а они пили теплую темно-бордовую жидкость, и не было ничего на свете слаще этой соленой жидкости, потому что все хорошее рождается только в муках...
Он плакал, но винить было некого.
Да и незачем, ведь он знал, что это произойдет.
Да, он знал, что все меняется: иногда люди взрослеют.