Рассказ

Утро, я люблю его за то, что оно начинается. Утром за окном на горизонте может всплыть солнце, но сегодня был тот день, когда этого не случилось. За окном лишь стояла пора зимних забав и замёрзших пальцев. И кому-то это доставляло радость, но явно это были не те люди с лопатами. Вдоволь полюбовавшись ими, я стал собираться в школу.
  Вскоре, покинув квартиру, вспомнив, что дверь закрыта, я вышел из подъезда,  который ежедневно ужасал своей тлетворностью. Я выбрал пригодный, приготовленный людьми с лопатами, путь до школы. В небе было бледнее, чем на земле, на которой местами лежал грязный старый снег, в конце месяца он умрет с вновь выпавшим. Я на это надеялся. Но пока он ещё был в силах раздражать и веселить многих.  Я шёл медленно, наслаждаясь каждым шагом, отталкивая от себя мысль, что мне сегодня, как и в любой другой будничный день, придется изрядно, по большей части бесполезно, посидеть на стульях, сменяющих друг друга по звонку согласно расписанию,  или в худшем случае постоять, упорядоченно нанося мел на доску или слушая чьи-то бредни. Но остальные прохожие явно намеревались это сделать. Причём независимо от рода деятельности и прожитых лет, все суетливо спешили продолжить вчерашний день, ничем не отличающийся от предыдущего, такого же никчёмного. Их не волновало ничего, кроме того, что они не начнут заниматься этим вовремя.   
С новым, к зависти остальных медленно проделанным, шагом, я заметил, что снег откровенно таял на глазах, скрывающейся под ним, кошки. Может, её звали Барсик. Она тоже, как и снег таяла, разлагаясь, вытянув лапки без какой-либо грации.  И своим трагизмом Барсик досаждала идущим. Невольно в их сердцах нарастала жалость, но внешне это выражалось лишь в осторожном, с грустью брошенном, взгляде. Потом резко возникала гримаса отвращения, взгляд становился прежним, отвлечённым, и снова судорожно был устремлен на часы.
Тем временем я приближался к школе. Её фасад был выполнен в духе классицизма, снаружи  здание действительно имело вид храма знаний, не считая задымлённого сигаретами угла и анархических символик на стенах, на которых также хранились иные исторические записи и зарисовки. Тот, кто это делал, вышел из этого здания. Поэтому знаниями внутри даже и не пахло. Большинство их усердно прятало за фривольным поведением, и лишь единицы не вызывали сомнения о наличии у них мозгов.
Звенел звонок. Для одних он был поводом затушить сигарету, другие договаривали несвязанную, непристойную чушь, но все, медленно и быстро находили свой стул и силы просидеть на нём без малого сорок пять минут без сигарет, сплетен и остальных нездоровых вещей. Я редко садился вовремя, тем самым одновременно избегал и приковывал к себе взгляды. Миновав кузнецу мировых новостей, именуемой вахтой, я мерным шагом двигался в класс, предвкушая что-то особенное от урока обществознания. Тем более что его преподавал новый учитель, девушка, Мария Анатольевна Хрупкина,  которая недавно с отличием высидела нужный срок в пединституте. Постучавшись, я в извинительном тоне спросил:
- Маш, извини. Я войду?
Она стояла у доски с полненьким телом и  безразличием к услышанному, однако в классе кто-то отреагировал лёгким смехом. Поправив громоздкие костыли для глаз, очки, которые на её милейшем лице были таким же инородным предметом, как булыжник в детской, она отвела голову в сторону отсиживающих, и продолжила объяснять новую тему. Я принял этот жест за согласие, и направился вдоль стены к своему месту за последней партой.
Моим сопартником был как раз тот  человек, в котором не приходилось сомневаться, хотя он и давал редкие поводы. Родители назвали его гордым именем Александр, но он был Сашей. Я тихо сел рядом с ним, не привлекая внимания. Саша поприветствовал меня взглядом и, со сдержанной улыбкой и рассудительным тоном, сказал:
- Макс, может, прекратишь ломать комедию? Я, думаю, хватит, ты итак изрядно позабавился.
- Ты вправе думать не правильно,- спокойно отреагировал я.
- Вот опять… блещешь остроумием... Прояви уважение!
- Что за тема? – поинтересовался я.
- Мораль, – недовольно и лаконично ответил Саша, и добавил, -  Ты никогда никого не слушаешь.
- Я уже всё слышал и ещё я сегодня видел в снегу дохлую кошку. Она стала со снегом почти единым целым. Такая же грязно-белая и холодная. Вполне естественно, что люди замечали её. Мы же распознаём в зеркале свой облик, среди остальных предметов и текстур. И среди снега мы увидели что-то до боли знакомое, родное, это сразу бросается в глаза. Как и наимельчайшее тёмное пятно на белой рубашке. Кто-то сделает вид, что не заметил или обречённо воспримет это как данность. Большинство же смотрит на себя с отвращением. И лишь немногие пытаются что-то исправить.
Саша задумался, а Мария стала демонстративно наносить мел на доску.
- Я назвал её Барсиком.
На лице Саши сложилось подобие улыбки, и он сухо заметил
- Это же не женское имя, это ненормально.
- Саша – тоже не вполне нормально. – с такой же сухостью, без пренебрежения постарался сказать я.
Маша вывела на доске слово «Мораль» .
- Жаль, что сегодня пустует Наташин стул.
- К чему ты это, Макс? – с удивлением, но скромно поинтересовался Саша.
В этот момент Мария восторженно говорила следующее:
- Мораль  это один из основных способов нормативной регуляции действий человека в обществе; особая форма общественного сознания и вид общественных отношений. Мораль охватывает нравственные взгляды и чувства, жизненные ориентации и принципы, цели и мотивы поступков и отношений, проводя границу между добром и злом, совестливостью и бессовестностью, честью и бесчестием, справедливостью и несправедливостью, нормой и ненормальностью, милосердием и жестокостью…
Закончив, она, с сияющим лицом и добрым голосом, спросила:
- Может, кто-нибудь добавит или поправит меня?
- Я могу возразить, это может сделать чуть менее  половины присутствующих здесь и сейчас. Но с вашего позволения, Мария Анатольевна, я буду первым.
Для Марии мой ровный голос звучал как из загробного мира, но я был на последней парте, и потому как она продолжала молчать и теряться в догадках, я стал приближаться к доске.
Маша сглотнула и осторожно сказала:
- Мы слушаем..
Класс действительно был весь во внимании.
Немного собравшись с мыслями, я начал:
- Жаль, что сегодня отсутствует Наташа, у неё всегда и на всё два увесистых аргумента. С её помощью, мой ответ морали выглядел бы внушительнее. Но и этого будет вполне достаточно, - сказал я, и…….. стянул с себя штаны….
Мария учащённо задышала, видимо волнуясь, что не найдёт ничего в защиту морали. Все внимательно вникали в мой ответ, их отвисший рот издавал некоторый звук, его слышно, когда кто-то чему-то сильно удивляется, но сейчас он звучал в пользу моего ошеломляющего ответа. Прошло немало времени, как появились первые кто пришёл в себя, и с  двух парт покатился истерический смех с одобрительными хлопками, но большинство сидевших пребывало в шоковом состоянии. Не выдержав, красная Мария поскакала на каблуках к двери, и уже хотела схватиться за ручку, как передней распахнулась дверь, на пороге стояла Наташа:
- Извините, Мария Анатольевна, я оо…- раздался тот самый одобрительный звук.
- Ничего. Ты не представляешь, как ты вовремя! – с лёгкой насмешкой произнёс я, и издал тот же звук -  Оо… теперь мой ответ воистину впечатляет! Маша, как вы считаете?
Она в слезах умчалась по коридору, учащённо цокая каблуками. Вслед я вполне доброжелательно прокричал:
- Мы же хотели поговорить о морали, Мария, куда Вы??
В классе воцарилась тишина. Неожиданно, её нарушил Саша:
- Макс, ты сошёл с ума?
- Я пока не уверен.
- И более того, - уже серьёзно продолжил он, - Я не побоюсь выразить общее мнение, я вправе сделать это. Макс, ты не прав!
- Ты вправе поступать глупо.
- Он явно хотел сказать что-то ещё, но вдруг зазвучало школьное радио, обычно оно звучит в знаменательные дни, и сегодня, можно полагать, был именно такой день. Звучал спокойный, мужской голос директора:
- Максим, подтяни штаны, и зайди в мой кабинет, нужно серьёзно поговорить.
Я не сразу понял, радоваться ли мне тому, что его голос прозвучал в каждом классе школы, но с подтянутыми штанами я отправился в его кабинет.
Директор был большим человеком, что свойственно его работе. И широту его возможностей всякий раз доказывал его стул скрипом под этой широтой. В прошлом году его жена умерла от рака, после чего он стал реже улыбаться, работать и быть трезвым. Его неотъемлемая черта - умение разговаривать, он  асс  в ораторском искусстве, но с той трагедии оно померкло, как и многое в его жизни. Не знаю, что заставило его явиться на работу сегодня, вероятно, он спасается бегством от мысли о самоубийстве, которая, так или иначе, довлеет над его опьянённым сознанием. Сейчас директор пытается погрузиться в работу, делая вид, что всё в прошлом, но…