Вечерний хоккей

Поэма

(вольные ритмы)

Великолепной команде «Волга» 60-х гг.
Прошлого века

1.

Русский зимний вечерок.
Скор и слишком темноват он –
словно с тушью пузырёк
опрокинули на ватман.

Белый плотный снег, а над –
тьма, разливом быстрой туши,
и настояна она
на ядрёной русской стуже.

2.

Но над стадионом – жёлто.
Зарево в полнеба!
Ста мартенам подошло то
зарево вполне бы!

И ещё над стадионом –
прямо как над бастионом –
катится валами рёв,
рёв такой, что будь здоров!

3.

Там сейчас хоккей.
В разгаре
календарный важный матч.
И болельщики в ударе,
хоть нейдет в ворота мяч.
Запахнувшихся потуже,
тысячи их, стар и млад
/а гулять в такую стужу
даже кошкам не велят/.

На трибунах встали боком,
в необидной тесноте.
Опоздавшие, так те –
По краям, в снегу глубоком.

Оседлали весь забор
безбилетники.
Ай-яй-яй, какой позор:
есть сорокалетние!

Разместились пацаны
на деревьях голых.
В пазухах припасены
голуби – до гола.

Что там сук, в конце концов!
Есть места повыше.
Вон их сколько, сорванцов,
на железной крыше
четырехэтажного
учрежденья важного!

Ну, а этот в чудо-позе –
быть бы фотоснимку! –
на стоящем паровозе
да с трубой в обнимку!

И над теми, что стоят,
и над верхолазами
сто прожекторов –
ряд в ряд –
смотрят огнеглазыми
чёрными драконами –
не прогнать иконами!

Смотрят все – не оторваться, -
смотрят все приклеенно,
смотрят тысяч, верно, двадцать
на поле хоккейное.

4.

Поле ты, большое поле,
не простое – голубое.
Всё ты – словно из зеркал,
где огни роятся!
Поле – удали раздолье!
Расписное! Вихревое!
Ведь не зря поэт сказал:
«Есть где разгуляться!»

5.

Наши в этом матче – синие,
приезжие – красные.
Синие, конечно, - сильные,
и красные – классные.

Если наши прорываются
и уже в чужой штрафной –
сотни возгласов сливаются
в рёв единый штормовой!
В данный же момент, однако,
зрители безгласны.
Это значит: контратака
красных.

6.

Мчится голову сломя
красный «край» вдоль бортика.
Встречен клюшками двумя –
вывернулся чёрт те как!
Дальше!
И даёт на выход
капитану пас – на!
Сделал синий клюшкой выпад,
не достал… Опасно!

Вылетел их капитан
грозной красной птицею
на ударную позицию.
Хоть защита по пятам –
клюшки взмах быстрый…
Как выстрел!

Кое-кто закрыл глаза.
«Где там мяч? В воротах? За?»
«Что, сосед, сдают нервишки?»
Но без страха страж ворот.

Бросился, как кот на мышку,
сцапал мяч,
скользит вперёд.
Вот метнул что есть силёнки –
прямиком на клюшку Лёньки!
Тот рванулся,
двух прошел…

«Ай да Лёня! Хо-ро-шо!»

Словно в душу сыпет жар вам –
так «десятка» мчит с мячом!
Только выдох белым шарфом
вьётся за его плечом!

А за Лёнькой сквозь защиту
трое наших – во всю прыть!
Пас Олегу – он, как биту,
клюшку держит,
он открыт…
«Ну же!»
По трибунам – ток…

«Что это, зачем свисток?!»
«Кто-то, видимо, сгрубил…»
«Вне игры!»
«Кто, синие?!»
«Ихний бек с Олегом был
на одной ведь линии!»
«Ну, судья-а!»
Рванулся ввысь
несусветный дикий свист!

Вероятно, на Венере
вздрогнули покойники.
Сотни граждан по манере
Соловьи-разбойники.
И – «Судью на мыло!»,
«С поля!»
«Съел бы, гладкого, без соли!»
«Да ему пасти лишь коз!»
«Он в игре ни бе, ни ме, ни…»
«С ихним тренером, прохвост,
лопал водку под пельмени!»
«Это вы уж наобум…»
«С перчиком пельмешки, чай?»
«Да чтоб у него на лбу
вырос… перчик невзначай!»
«В два аршина!»
«Нет, поболе!»
«С поля-а-а!»

7.

Эх, болельщики!
С лиловым,
кумачовым и бордовым,
и пунцовым, и багряным,
и багровым и кирпичным
румянцем горячим!
С коренным российским словом,
и драчёвым, и бедовым,
и перцовым – эх! – и пряным,
жаль, порою неприличным,
просто жеребячьим.

Вам судья – вот так! – противен,
отточил он, циник,
не какой-то зуб, а бивень
на команду синих.
А для красных приберёг
Сто улыбок милых…

Да, суди хоккей сам Бог,
Кричали б: «На мыло!»

8.

Что за зрелище! В дни мира
парни рубятся сплеча!
Клюшки – в щепки!
И всё мимо,
мимо малого мяча.

Мяч у нашего «восьмёрки»,
в гуще стелющихся тел.
До чего ж «восьмёрка» вёрткий –
Всю защиту завертел!
«Ну! Давай скорее пас!!» -
рявкнул рядом рьяный бас.
Да куда там! Разве слышит?
Знай по льду восьмёрки пишет.
Семерых обвёл наш Вова,
сам себя – восьмого…

«Дал бы пас! Единоличник!»
«За собою уволок
всю защиту… Звёзд столичных –
как щенят…»
«А я бы лично
сходу – в верхний уголок!»
«Здесь-то все мы – хвост морковкой,
а пусти туда, на лёд…»
«Вынь-ка стопочку. «Московской»
нам сейчас зятёк нальёт.
Граммчиков по двадцать-тридцать,
Чтоб маленечко взбодриться».
«Не-е-ет.… Вот игрывали встарь:
заливали ртутью клюшку,
вратарю пущали юшку…»
«Ну, за то, чтоб их вратарь
проглотил сейчас голушку!
Ух!»
«Гляди, гляди-ка! Снова
обмотал троих! Ай, Вова!»

9.

По такому по морозу
да глоток «её» - ух, смак!
Если же превысил дозу,
не взбодрился ты, а смяк.

Как вон тот, к примеру, парень,
тот, с глазами окунька.
Просто чудо, как затарен:
булка, кильки полкулька,
«бомба» /рвёт живот в клочки!/ -
коньячок «Три свёклочки»…
Что же видит он, болезный?
Что зашелся визгом:
«Жми, Иван, на всю железку –
до деревни близко!»?

Также жахнув самогона,
уж не сей ли чудодей
рассмешил средь мотогонок,
как средь ярмарки,
людей?
Мчались гонщики по кругу,
треск стоял до облаков…
Вдруг взопил он: «Лёнька, штуку!»,
нос просунув меж носков.

Он и тут на пузе б юзом –
только тесно, не упасть.
«Дай ему!» - визжит.
Арбузом
не заткнуть такую пасть.
Что ему до голубого
завихрения атак?
Для него хоккей – лишь повод
освинячиться вот так.

10.

А на поле, между тем, -
да простит мне комментатор,
что воспользуюсь цитатой, -
до предела взвинчен темп.
И виной – не биотоки
от трибун огромно-громких,
а неслышный спор жестокий
у ледовой кромки.

Там – мишень для кривотолков –
на скамьях завьюженных
два хоккейных старых волка,
тренера заслуженных,
примостились с виду кротко –
лишь на лапы дуют
да скребут на подбородках
щетину седую.

Хоть с свистком судейским первым
сквозь заморские «консервы»
взгляд вперяли лишь на поле –
в сине-красной заварухе,
в каждом пасе,
даже в фоле
видели друг друга.
И пришли одновременно
к следующему выводу:
надо бросить на замену
свой последний выводок.

Тех юнцов ушастых двух,
прямиком от школьной парты,
у которых от азарта,
гордости и робости
так захватывает дух –
как над пропастью!

11.

Первым через бортик низкий
прыгнул, как зайчоночек,
паренек с девчоночьей
кличкой – Лизка.

Над трибунами – как осы –
зароились вмиг вопросы:
«Кто? Из юношеской? Краем?»
«Лизка? Девка?! Ну, остряк!»
«С ходом?»
«А не проиграем?»
«местный парень иль варяг?»
«Есть ли у него невеста?
Какова на личико?»
Массе, в общем легковесной,
лишь фамилия известна
/по ней-то и кличка/.

Но отдельным дядям дошлым,
с весом оттого большущим,
ведомо о его прошлом,
настоящем и грядущем.
Отвечают, что и как.
Вес в любом ответе.
Мол, в детсад он на коньках
прилетал как ветер!
Мол, в три годика и в пять,
обходясь без ладушек,
палкою любил гонять
мерзлый конский катушек.
На виду у всех, мол, вырос,
но в команде он в тени,
ибо там – как ни гони –
зависти прижился вирус.

Но, хоть он и скромный мальчик,
всё ж удел его не сер,
и ему уже маячит:
во всю грудь «СССР»!

12.

А виновник пересудов,
накренясь немного вбок,
прочертил по льду покуда
полукруг, как ястребок.

Тут в возникшем тарараме
по краю как ринутся
синие под номерами
10 и 11!
Лёвка – Лёньке, Лёнька – Лёвке,
мяч – как на верёвке!
А накат! Какой накат!

«Будет штука, будь я гад!»

Лизка, словно звонкой шпорой
сам себе наддал: айда!
Ослеплён сверканьем льда,
но учуяв каждой порой
миг,
сверкающий сто крат,
миг,
что словно в сто карат,
мчится центром…
Тут – прострел!
Сходу клюшкою пригрел
он вконец забитый мяч
и – циркач нашёлся! – вскачь
по-над клюшками,
колотушками
промелькнул…
«Ура!»
«Типун…»
Кое-кто решил с трибун,
что в ворота прямо внёс
Лизка мяч.
Чёрта! Снос!
Лишь конёк блеснул – торчмя…

13.

Свист!
Увы, сей рудимент
частый аккомпанемент
для хоккейных пантомим…

Сам судья застыл скульптурно,
а защитники пред ним
выражают чувства бурно.

Руки – сложены у сердца
покаянным крестиком,
руки – клюшкою, осердясь
лупят лёд /не треснет как?!/,
руки – будто бы вилок
рыночной капусты или
с жаркой кашей котелок –
шлем хоккейный обхватили.

Но судье ништяк, суров он.
Словно из гранита,
у двенадцатиметровой
отметки стоит он.

Ну, а пострадавший поднят
с береженьем – как хрусталь.
Вот – знать, милость то Господня –
на коньки он твёрдо встал,
вот уже, чуток хромая,
покатил, бесценный…
Тут кончается немая
Сцена.

«Хоть и Лизка, а герой!»
«Ну, а что я говорил вам?!»
«Вась, забьют и – по второй?»
«Кто пенальти бьёт?»
«Гаврилов!»
«Был свисток ведь.… Ну же! Ну!»
«Чую, братцы, голу быть…»

Гол!
Рванулись в вышину
крики, свист и голуби!
Аж у черных у драконов
зенки лезут  из орбит…

«А судья судил законно».
«Говори! Силен арбитр!»
«Точно! Лучший, слышал я,
средь арбитров мира он…»

Что ж, бывает и судья
реабилитирован.

14.

Матч к концу.
И при отливе
синих /тренерская воля/
зрители посуетливей
двинулись вдоль кромки поля.
Двинулись бочком на выход,
взгляды ж к полю все приклеены –
жаждет люд дорожных выгод
и моменты все хоккейные, -
до последних! –
как горчицу,
взять себе на ужин тщится!

«Время! Время, эй, судья!» -
выкрики несутся.
«Время! По кремлёвским я
ставил…»
«Эй, не суйся
со своим будильником!»
«Хочешь подзатыльника?»
«Бросьте! Ведь победа, други…»

Да, судья уж вскинул руки
и последний дал свисток,
чуть не в пять минут длиной.
Кончен матч.
Его итог
1:0.

15.

Толчея.
В толпе обмяться
рады все, как дети.
Пар дыханья и румянца
разнокрасноцветье.
Смех, галдёж.
И даже слышно
песенку урывками.

В стороне, в сугробе пышном,
парочка – кувырк! Аминь?
Нет, поднялись – белые,
обалделые.
То ли спелым снегом,
то ли белым смехом –
только фырк да фырк!
И опять – кувырк!

А у выхода напор
знатный…
«Охренели!»
Глухо крякает забор,
сдюживая еле.

«Жмитесь, девушки, поближе,
чай, жена не близко!»
«А судью нельзя облыжно…»
«Если бы не Лизка…»
«Дядь, куда ты так?! За водкой?»
«Нагонять Америку!»

Кто на остановку ходко,
кто неспешно к скверику,
кто домой, кто до продмага –
в пику тьме и холоду
растекаются, как магма,
зрители по городу.