Баллада о судовой команде

Ну вот, и ты собрался в путь.
И ты отважился хлебнуть
Мужской романтики глоток.
Присядь, поговорим, сынок!
Прими напутствие поэта,
Что морю душу запродал,
Не обойдя и четверть света.
Его седая борода
Знавала всё: морские дали,
Восторги встреч, разлук печали
И Южный Крест, и Орион,
И бесконечный горизонт
От Антарктиды до Словении,
От Сингапура и до Кении.
Он маме изменял не раз.
Однажды от зелёных глаз
Сошёл с ума, иссох как тень,
Рогат как северный олень
И глуп как пень.
               Зелёна Змия
Алкал набраться от души...
Эй, сердце, только не спеши,
Не спотыкайся в аритмии! -
Забудь кошмары чёрных дней,
Не трогай памяти о ней!
               
Сынок, ты слышал много песен
Про необъятный океан.
Теперь послушай как он тесен:
Тайфун, торнадо, ураган
Бледнеют перед теснотою,
Когда матросскою толпою
Слепые камеры кают
По трое-четверо забъют
И направляют к Кергелену
В субантарктические воды –
В тех коммуналках Диогена,
В той тесноте пройдут полгода.
И повезло, когда сосед -
Не меланхолик-самоед
Нелепых не задаст вопросов;
Не доморощенный философ,
Он не впряжёт своих коней 
В карету версий-ахиней;
Не жрёт сосед одеколона
И даже каплей самогона
Готов по-братски одарить.
Да что тут много говорить!
Случалось обитать в каюте,
Где днём ещё найдёшь покой,
А ночью - вовсе бесприютен.
То не каюта, - клуб ночной...

А члены клуба, между прочим,
Уверены, что жить им в Сочи,
Знай только прикуп! Вчетвером,
В зубах зажаты сигареты, -
Над преферансом...Дым – столбом!
И так – до самого рассвета.
А ты усталый и несчастный
Охрип от ругани напрасной
И дышишь гарью мизеров,
Не мыт, не чёсан, нездоров.
 
Ещё один типичный случай,
И кончим этот разговор, -
Я тему подыщу получше:
В команду затесался вор.
Известно, море...очищает.
Что ни скажи, а всё ж одной
На корабле живём семьёй:
Кают никто не закрывает,
Не прячет тощий кошелёк
Ни под подушку, ни в чулок.
Но люди группами живут:
Сегодня  мотористы пьют,
А завтра  палуба гуляет, -
Здесь даже вахты  разобщают
В какой-то мере.

В атмосфере,
Где быт покоится на  вере
В Достоинство и Чистоту,
Ворьё успешно: там ли, тут
Часы пропали, пара баксов.
Поскольку Холмс и доктор Ватсон
Бессильны,  судовой комсорг,
Модель интриги соблюдая,
Првозгласил, что он – боксёр.
А  вора он подозревает
В тралмастере... Тот был судим...
Судим?
   За что?
        Ну... я не знаю!
Поаккуратнее вы с ним!...
Я верил. Глуп и я бываю.
Так по-шекспировски понёс
Свой крест оболганный тралмастер –
Достоинство не терпит слёз!
Катился рейс. Копились страсти,
Сушился порох... Час придёт, -
И кто-то спичку поднесёт.

А в остальном недели эти
Ползли привычно: тралы, сети,
Подвахты, сауна, кино,
И уж конечно, домино,
В кают-компании – аккорды,
В библиотеке – тоже клуб.
Комсоргова лоснилась морда:
И активист, и правдолюб,
По-кировски жирком облитый,
Он обретался в рыбцеху.
Ходил слушок, что наверху
Ему пророчат - в помполиты.
Да, видно волею светил
Он сам себя опередил...

Прошли полгода  по минутам...
Гостеприимные каюты
В замках... Торопимся домой...
Два океана – за  кормой.
А справа аравийский берег
Следит за нами, - молчалив,
Суров, нехожен и немерен,
Встаёт из моря вечный клиф.
И зажигает душный вечер
В пустыне газовые свечи.

Прошли Синай, за ним – Суэц...
И мы – в канале, наконец.
Идём в составе каравана,
Забыв кипение страстей,
Мелькает посреди барханов
Лес труб  и  рубок, и снастей.
И наша палуба отмыта
До блеска. А по берегам
Ползёт, войною позабытый,
Навстречу нам железный хлам:
Вот танк горой металлолома,
Вот покорёженный понтон –
Картина штурма и разгрома.
И  тишина  со всех сторон.

А на корме  араб-задира
Твердит, что руси – карашё,
Израиль – плёхо. А ещё
Он предлагает сувениры:
Нефертити, Тутанхомон,
Богов забытый пантеон,
Брелки, браслеты, кошельки.
Поодаль мнутся моряки
Как символ кризиса и краха. 
«Давай штаны! Берём рубаха!» –
Базар бурлит.
            А помполит
Невинный бартер запрещает.
Его обходят, избегают,
Ворчат беззлобно «чёрт принёс!» -
Грядёт коммерческий психоз:

Как на липучую бумажку
Садятся мухи, на рубашку,
Что у тралмастера ж  и спёр,
П р и л и п  комсорг. Страстей костёр
Заполыхал... Его зовут
В рыбцех...И грянул самосуд!
Жестокий, страшный, справедливый,
До цвета, что синее сливы, -
Не за рубашки и часы,
Но за недели, дни, часы,
Что жили мы в кошмаре склочном -
Его бы разорвали в клочья!
Но тут вмешался в мордобой
Тралмастер – окатил брандспойт
Толпу зверья в жестоком клинче –
И зашипело пламя линча.

А оскорблённый паренёк
«Кишку» отбросил и залёг
Один  в каюте.
   В грозной жути
      Застыл рыбцех...
Вошёл стармех,
окинул мудрым взглядом всех,
брезгливао бросил, что «боксёр»
сегодня схлопотал за всё.
И выдали ему сполна:
Невест таким мурлом пугать!
Ну и довольно с пацана! -
И припечатал «вашу мать».

Не ведалось, что через год
Тралмастера волна слизнёт
В Антарктике. И над водой
Повиснет похоронный вой
Десятка ржавых кораблей.
А через два – умрёт стармех.
И только в памяти моей
Не потускнеет, как на грех,
Тот самосуд без приговора...
И всё ж, отдам Златые Горы
За все мозоли на руках,
За джигу в грязных кабаках,
За то, как ищет Одиссея
Его сварливая жена!
Благославенны времена
Моей недолгой одиссеи
Прервал безжалостный вердикт.
В нём медицина говорит,
Что отгулял Синбад по свету, -
«Мотор не тянет»!
Песню эту
тебе, сынок, передаю
у Ойкумены на краю!
             Керчь, 1989