Чудной старик Сократ

ЧУДНОЙ СТАРИК
                /СОКРАТ/

венок сонетов

Памяти Льва Леонидовича Фомина

Каркас

Тогда и солнце было помоложе,
и в городах водились шалуны.
Один старик, к примеру, корчил рожи
и в общем жил, как будто он –
с луны.

Но жили близ и граждане построже,
достойных, важных замыслов полны.
А тот старик, несносен, невозможен,
добро б кривился лишь
иль, скажем, ныл –

нет, сыпал он на всех вокруг вопросы,
вопросы – как зловредные репьи.
Да кто б спустил такому старику-то?!

И в Суд явился он, урод курносый,
своей же речью приговор скрепил
И осушил легко стакан с цикутой.


1.

Тогда и солнце было помоложе
и всё, что есть под ним, само собой:
уж если и озёра,
в дрёме лёжа,
являли ивам ласковый прибой,

уж если и луга налёт пороши
приветствовали радостной росой,
уверены, что ветер крылья сложит
пред кроткою и радужной красой…

Тогда циклопы,
Без больших усилий,
утёсы двигали.
По перелескам
сатиры шастали.
С утра хмельны.

Кентавры с гиком по степям носились.
Наяды в заводи сигали с плеском.
И в городах водились шалуны.


2.

И в городах водились шалуны,
забавней, право ж, чем по косогорам,
в кустах и на равнинах заливных…
Хоть это нелегко, представим город,

где кровли зданий соединены
канатами,
дабы по ним с задором
туда-сюда сновали плясуны!
А то комедии игрались –
С хором,

без исключенья вставшем на котурны
и в масках ос иль… облаков!
И так
шалили безобидно,
хоть несхоже,

не только юные лихие дурни,
но и мужи, как говорят, в летах.
Один старик, к примеру, корчил рожи.


3.
Один старик, к примеру, корчил рожи,
окрестной потакая малышне.
И детский заполошный визг,
восторжен,
был всех зазывных возгласов слышней.

Случайный недоумевал прохожий:
«Зачем, к чему, мол, делать пострашней
лицо,
которое и так похоже
на виденное только в страшном сне?»

Да, выглядел старик тот неказисто:
весьма курнос, плешив и большерот /но
глаза, хоть и навыкате, умны/,

по улице афинской каменистой
передвигался как-то чужеродно.
И, в общем, жил, как будто он –
с луны.


4.
И, в общем, жил, как будто он –
с луны:
не пас, не крал и краденое даже
втихую не скупал за полцены,
чтоб самому нажиться при продаже.

Он отдал в руки цепкие жены
хозяйство всё,
от кур и коз до пряжи,
тем самым ей в обязанность вменив
чихвостить мужа в праведнейшем раже!

Порой с утра надрывный женин крик
знай бушевал над изгородью хлипкой,
казалось, прутья тонкие корёжа.

И этой ругани внимал старик
с довольной поощрительной улыбкой…
Но жили близ и граждане построже.

5.

Но жили близ и граждане построже,
которых углядев издалека,
мальцы вдруг ощущали,
что негоже
визжать и кувыркаться, и плескать

в лицо друг дружке с лужи придорожной…
И жёны граждан тех,
хоть и слегка
высокомерны были,
осторожно
однако приучились облекать

в слова своё святое недовольство…
Да что мальцы, что жёны!
Если зримо
стушёвывались даже валуны,

и гордый клён склонял в поклоне ствол свой,
когда те граждане шагали мимо,
достойных, важных замыслов полны.

6.

Достойных, важных замыслов полны
в любое время дня,
а не наплывом:
следить, к примеру, дабы белены
не подложил бы кто быкам бодливым

иль чтоб петух отменной белизны
был обезглавлен под напев сонливый –
такою жертвою ублажены,
не выжгут боги, мол, родные нивы.

Да что петух!
Не жалко бы коров
пяток свалить на жертвенный тот камень,
да не поместятся, увы…
И всё же

тем гражданам достойным портил кровь
не ужас пред быками и рогами,
а тот старик, несносен, невозможен.

7.

А тот старик, несносен, невозможен
на вдумчивый бесстрастно-трезвый взгляд,
однако же,
нисколько не встревожен,
бродил среди лотков и колоннад –

как вызов всем,
кто важен и ухожен,
и чьи сандальи даже не пылят…
Его ж хитон был будто из рогожи
и сплошь с цветными пятнами заплат.

Его ступни, всегда босые,
толком
отмыть бы удалось за сутки разве –
так закорузлы были и черны…

Добро б он был малоимущим только,
добро бы просто стар и безобразен,
добро б кривился лишь
иль, скажем, ныл.

8.

Добро б кривился лишь
иль, скажем, ныл.
чтоб граждан, чьи сердца не из металла,
растрогать: ветерану-де войны
жить в бедности постыдной не пристало.

Хитон-де так изношен, что видны
пригодные когда-то причиндалы,
и вынужден-де будет он штаны
носить, как варвар самый захудалый.

И погреб-де давно, по сути, пуст:
там мотолыжка козья,
малость жмыха
и ячменя,
что уж пророс и сросся…

Добро б так тихо ныл и даже пусть
слезу выдавливал и носом шмыгал –
нет, сыпал он на всех вокруг вопросы!

9.

Нет, сыпал он на всех вокруг вопросы.
Вопросы ж разнятся с тех давних пор.
Спросили бы, почём на рынке просо,
услышали б ответ, правдив и скор.

Спросили бы, кто вывалил отбросы
на без того замусоренный двор,
«Не знаю», - буркнул бы сосед гундосый
и тотчас же забыл бы разговор.

Но от вопросов кой-каких так просто
не отмахнуться,
не стряхнуть,
как осыпь
песчинок, капель иль иных крупиц.

От тех вопросов зуд,
как от коросты!
Они нежданно цепки, те вопросы.
Вопросы – как зловредные репьи.

10.

Вопросы – как зловредные репьи,
такие вот:
возможны ли без знаний
добро и справедливость?
сколько знатных
мужей с орлиным зреньем ослепил

вдруг гнев?
и только ли занятны
сказанья?
а тщеславие и пыль
вредны нам не равно ль?
а разве внятный,
спокойный диалог не вид стропил

в выстраиваньи истины?
а судьи
кто в Аттике?
а бедняков толпа
всегда смиренной будет иль покуда…

Вопросами такими старый чудик,
впрямь как репьями,
граждан осыпал!
Да кто б спустил такому старику-то?!

11.

Да кто б спустил такому старику-то
из тех,
кто сам со всех сторон хорош?
Кто из отцов примерных иль святош
с ним не желал бы разобраться круто?

Ведь спозаранку возле баламута
порою колготилась молодёжь,
их обожаньем искренним окутан,
казался вдруг он чуть ли не пригож!

Однако ж есть терпению предел.
И в управленье всяких дел сквалыжных
зареяли воронами доносы.

Чудак, узнав, наверно б, поседел,
когда бы не был лысым, как булыжник…
И он явился в Суд, урод курносый.

12.

И он явился в Суд, урод курносый,
хоть искричалась жёнушка: «…Не смей!»
хоть мрачные, зловещие прогнозы
давал один из молодых друзей

и уговаривал укрыться от угрозы…
Весною,
в самый солнечный из дней
встал пред Судом высоким низкорослый,
босой, в хитоне латанном злодей.

И к смерти старика приговорили.
И про себя шептали сотни судей:
«Ну! Кайся слёзно, старый ты дебил!

И – приговор смягчим…»
Но и без крыльев
вознёсся осужденный и, по сути,
своей же речью приговор скрепил.

13.

Своей же речью приговор скрепил,
оторопевшему Суду поведав,
что он имеет право на обеды
бесплатные,
поскольку-де лепил
людей по мудрым божеским заветам…
Его,
взъярясь,
пустили б в миг в распыл!
Да надо было подождать до лета,
когда б священный тот корабль приплыл…

И на побег без малого талант
друзья собрали,
обойдя Афины.
Но стражник запросил вдвойне, паскуда.

Собрали и вдвойне…
Но арестант –
«Я чту законы», - произнес повинно.
И – осушил легко стакан с цикутой.

14.

И – осушил легко стакан с цикутой,
причем блеснули –
вот те на! –
глаза
ребячьим любопытством: что там – за?
За жизнью,
за земной?
Глухой закуток

иль осиянный многолюдный зал,
иль…?
А друзья молились двое суток,
чтоб ожил он на краткий срок
и, чуток,
о послежизньи что-нибудь сказал…

В те давние забытые года
гетеры нежные заласкивали струны
и лепестками устилали ложе.

А меж столпов отечества тогда
мелькали старики с душою юной…
Тогда и солнце было помоложе.