It don t come easy...

Нежны новорождённые стихи.
Спеленуты, рассеяны, тихи;.
Творения неловкая короста
ободрана, но прозвучать непросто,
еще полунемотствуют они,
младенцу несмышлёному сродни;
переживая все болезни роста,
дурачатся и фыркают: “хи-хи…”.
В грядущее забрасывают сети,
пророчески незрячи и глухи;;
себя перерастающие дети
в стройнящем синтаксическом корсете.

*

… сторукий бог ручьев свои рога склоняет.
Арсений Тарковский.

Талант пуглив, руглив и угловат.
Не гневайтесь – ведь он совсем ребенок.
Ему коленки вывихнул назад
дух кузницы – кузнечик, жеребенок.

Пылает горн. Он пьян, измучен, гол.
Обуглен ум, задымлены; глазницы.
В щипцах от жара корчится глагол,
искрятся рифмы – резвые девицы.

Согреты все, лишь он один продрог
на сквозняке меж горном и пространством.
Проказлив бог – согнув в бараний рог,
его рогатым дразнит окаянством.

Он скалится, – в уста вложив персты,
засвищет угрожающе и жутко,
всю тридевять эвклидовой версты
вместив в топологичность промежутка.

Согласия не ждёт его душа.
Безгласия страшна ему пустыня.
Пусть грешен, без гроша, но, мел кроша,
он отрешён созвучьями простыми.

В кромешной тьме нащупывая слог –
истерзан мозг, таранящий преграду.
Нехватки слов упорствует порог:
Эдипу - сфинкс, врата - немому аду.

Но – стук в висок. Из камня брызнет сок –
вся желчь и ярость разорённой жизни,
вся соль из глаз, всех горестей песок
хлестнут грозней, грязней и укоризней.

Досужий отрок, не кроши стихи.
У музы нрав вараний, рот пираний.
Занятной столько в мире чепухи.
Тиранит, ранит божий рог бараний.

*

Слово лязгает громом в разрывах зарниц,
в рёве шторма и шёпоте лилий;
алой вязью змеится в устах озорниц,
отражается просверком в студне зениц
ослепительной и;скристой пыли.

*

Ночь храпит, темно и грозно
смерть ломает антраша.
Выдыхает пар морозный
изумлённая душа.
Не тужи, наляжем туже,
нам постромки по плечу.
Звёзды смотрят в наши лужи –
я о них лишь хлопочу.
Я и сам звезда. Шучу.
Снисходительно ворчу:
“Исцелися сам, врачу”.

*

Монолог Машиной души.

Есть в суффиксах таинственная прелесть.
Милёнок мой выпячивает челюсть.
Душа парит застенчиво и зыбко:
«Я – заинька, тростиночка, улыбка…»

*

Стихи рождаются из пасты,
из-за ушей, подмышек, касты
и из отсутствия ея;.
Стихи, как плесень, вездесущи,
стихи, как Каин, проклятущи,
а строчка, в сущности, змея.

Скажи: “Твоя…”, – ведь ты моя.
Теперь наклей на губы пластырь,
в глазах коварства не тая,
покорна будь – ведь я твой пастырь,
а ты – подстрочная змея.

*

А я, как некогда Боэций,
цежу в супце крупицы специй,
но жизнь безвкусна и пресна.
Хотя бы скрупул перца, тмина,
гвоздики, фенхеля, жасмина.
Скользни в постель мою, Коринна,
нетерпелива как весна.

*

Сократу.

Угрюмой мысли сжатая пружина
дрожит, нетерпелива, и нажима
не терпит, огрызаясь и урча;

но мысли, размягчённые покоем,
сумняшеся ничтожны, и на кой им
читателя, советчика, врача.

Всем ополченцам жёсткого режима,
нашедшим, что немногого мы стоим,
хочу пожать я руку сгоряча.

*

Совет исписавшимся.

Уткнитесь в чью-нибудь подмышку
и, водно-солевой баланс
нарушив, заливайте в книжку
рассол из жидковатых станс.


http://www.litprichal.ru/work/89157/