День рождения

… Даже ночью небо здесь не было чернильно-синим. Легкая светлая дымка, цветом напоминающая топленое молоко. С легким голубым оттенком, воздушное, оно напоминало время перед рассветом на Земле. Не хватало только приятной зябкости. Дэйзи даже передернула плечами, словно ее кожи коснулся легкий ветерок… Здесь же – всегда одинаковая температура. Ровно – тепло. Умеренно.
Странно, что Дэйзи в последнее время часто думает о Земле. Мысли соскальзывают куда-то, уносят в прошлое… Но ей, в общем, больше не о чем думать. Тогда какая разница – о чем?..
Дэйзи смотрела на небо. Спать не хотелось. В своем жилище она чувствовала себя защищено, даже уютно… но странная тоска, тревога мешала спокойно спать. Может, потому что скоро наступит день? Не совсем обычный – день ее рождения… Про который она с чего-то вспомнила, а ведь предыдущие десять лет благополучно забывала… Ей тридцать пять.. Или тридцать шесть? После того, как она покинула Землю (звучит, как «Покинула город» - странное несоответствие слова и масштабов), она перестала считать свои годы. Само собой так получилось. Без напоминаний в виде открыток, букетов и подарков, без шума и вечеринок это все перестало иметь значение. Да и имело ли – подумала Дэйзи.
С равнодушия все и началось… Еще там, на Земле. Равнодушие не одной только Дэйзи – оно было чем-то вроде одного ничтожного пенса в общую копилку – а всех. Всех людей (кроме Лоры, естественно). Предприимчивый французский ученый прямо так и сказал: «Равнодушие». Никто не ахнул. Все согласились с ним. Ждали чего-то нового. И получили ведь. Целую планету в пользование. Ее давно обрабатывали и возделывали на случай какой-нибудь природной катастрофы. Катастрофа назревала вовсе не в природе. А в людях.
Так случилось, что люди стали искать одиночества. Или хотя бы не очень густонаселенного уголка. Болезненно морщились от звуков. Передергивались, если к ним кто-нибудь обращался. Дэйзи сама была такой. Особенно лет в двадцать. В отцовской фирме выбрала самый дальний кабинет. Почти не выходила из него, задергивала жалюзи окна, чтобы не видеть яркого солнца, приглушить шум, доносящийся с улиц. Жаль, что закрыться там было нельзя. От Лоры. Родной сестры, склонной к болтовне и сочувствию. Лора стремилась никого не обнести вниманием и заботой. Дэйзи она приносила в перерывах кофе и печенюшек, сигарет, пересказывала новости и сплетни, не замечая откровенного раздражения сестры. И равнодушия.
Дэйзи вздохнула. Слово «равнодушие» ей почему-то не очень нравилось. Ей казалось, оно означает «ровные души». Прилизанные, гладкие, укатанные, как асфальт. «Равные», «ровные»… Надо же, она помнит такие мелочи…
Словосочетание это пришло ей на ум после свадьбы с Ричардом, настоящим душкой, по мнению окружающих (и Дэйзи так считала – до поры до времени). Роман, свадьба – все это не окрашивалось в воспоминаниях Дэйзи в розово – золотые тона, но нравилось ей. Почему бы не Ричард (особенно такой душка? И это «душка» - «душа», которой не было – резануло сейчас Дэйзи)? Лишь через год семейной жизни Дэйзи поймала себя на мысли, что муж ее раздражает. Хотелось отделаться от него, от посиделок с друзьями, пикников, как когда-то от назойливой заботы Лоры. Но Ричард сам вскоре отдалился. Отошел на задний план, Дэйзи подозревала, что в его сознании она примерно там же. Иногда, просыпаясь ночью, она вдруг вспоминала свое невнимание к родителям, холодность к мужу, и обещала себе завтра же стать более теплой к ним… Но наутро новое глухое раздражение овладевало невыспавшейся Дэйзи, и ночные раскаяния казались мелкими, как пылинки.

И так, подумала Дэйзи, вели себя все, кого я знала. И кого не знала.
Вот тогда и наступило время триумфа того умного француза. Он был одним из самых известных ученых на Земле. Дэйзи этим не интересовалась, была равнодушна к науке, ее открытиям и достижениям. То, что земляне покоряли космос, было ей так же интересно, как прошлогодний снег. Но о французе и его программе заговорили. Он предлагал начать жизнь с чистого листа, на другой планете. Там создавались все условия для жизни. Жизни в одиночестве или в узком кругу родных. Нет – массовости! Нет – толпе! Да – тишине и одиночеству! Одиночество… возвращение к природе, к дикой свободе, к автономности… чистота воды, воздуха, мыслей… отсутствие шума… Все это соблазняло. И в итоге стало реальностью.

… Дэйзи помнит то ощущение детской, щенячьей радости, которое охватило ее на Сайленсе (так назвали планету Тишины). Ей стало легко, она, подпрыгивая (это в тридцать-то лет, такое ребячество!), шла за Ричардом, Лорой, родителями, и, пока те разбирались с документами, улыбалась, улыбалась… У группы людей, прибывшей с ними, тоже посветлели лица. «Там  солнечно», - вспоминала Дэйзи лекции о Сайленсе, на которые ходили все счастливцы, перебиравшиеся сюда. Вспоминала фильмы, трансляции с видами природы и рассказами о домах, ждавших переселенцев.
Никакие трансляции не могли передать яркость голубого неба и зеленой травы, мха, высоких гор с белыми шапками, синих воронок в долинах… Дэйзи в первый день битый час стояла на холме у их дома, не отрывая глаз от природы. Она была почти земная – но чище. И воздух был чище, он приятно обжигал ноздри, и Дэйзи никак не могла им надышаться, как будто только что была на краю смерти; спаслась, и острое ощущение жизни заставляло улыбаться… Когда ее окликнул Ричард, улыбка медленно погасла. Дэйзи нахмурилась. Постояв пару минут, что-то обдумывая, она развернулась и медленно пошла к дому…
Решение вынашивалось пару дней. Дэйзи словно надеялась, что привыкнет. Прислушивалась к себе. Решительное «нет» так и пульсировало внутри.
… Она помнила огромные, удивленные и обиженные глаза Лоры, родителей, опущенные уголки губ отца,  когда она объявила о своем решении. Все молчали минут десять. А потом Ричард подошел к фастфону (устройству, напоминающему телефон), нажал кнопку call – центра и попросил средство передвижения для Дэйзи. Так она уехала от них. В отдельный дом. Жилье тут было построено на большом расстоянии друг от друга. Дэйзи радовалась, что ее дом оказался очень, очень далеко от родных – все близлежащие были заняты…

Она не общалась с ними ни разу за прошедшие пять лет. И не тянуло. Наслаждалась тишиной и свободой. Продукты и необходимые вещи заказывала в том же call-центре. Три раза в неделю робот доставлял все необходимое. Вот и сейчас Дэйзи услышала еле уловимое жужжание аэромобиля. Небо становилось нежно-лимонным. Скоро настанет день.
Дэйзи поднялась, потягиваясь легонько, прошла к двери. Распахнула. Пакет с продуктами. Ничего больше. Дэйзи вспомнила, как на Земле в день рождения ей присылали цветы и поздравления… Она встала, прислонившись спиной к косяку. Прищурилась на нежную дымку.
Ричард… Лора… Родители… Что с ними? Интересно, забыли они ее, начали все «с чистого листа»? Или остались в своей грусти по ней, по Дэйзи? Может, тоже все разошлись в разные стороны? Вряд ли, Лора этого не допустит…  Лоре нужно о ком-то заботится, усмехаясь, подумала Дэйзи, такая уж она… Неравнодушная… Или это видимость, иллюзорная теплота? Может, они не вытерпели тишины и бросились в родной шум, грязный воздух, пессимизм, раздражительность? Она запретила им искать с ней встречи – автономность же, самостоятельность, независимость…
В первый раз за пять лет Дэйзи ощутила сомнение. Что ей делать? Как она раньше была такая решительная? Отчего-то хотелось перемотать пленку назад – на какую-нибудь из ночей, когда она давала себе невыполнимые клятвы… Забыв про пакет, Дэйзи вернулась в комнаты. Постояла у фастфона. Call-центр, незаменимый и великий.
- Справочник, - быстро сказала Дэйзи на механическое приветствие. – Ричард Смит. Лора Улмайер. Питер и Энн Улмайер. Спасибо…
Лихорадочно повторяя номер, она нажимала кнопки…
- Да? – услышала Дэйзи сонный голос. Это была Лора. – Я слушаю?
Дэйзи вдохнула. Выдохнула. И быстро, быстро заговорила, как потерявшийся ребенок, задыхаясь, почти крича, не замечая, что слезы текут по лицу, по шее, за ворот платья…