11

Вселенские ставни, лязгнув, отворились.
Он первенец.
То чердаку подобен – тих, то не скромен словно поезд.
Кузен его, врач, материалист-эстет,
На резкий вопрос о Боге, за ухо дернул.
“Поганый сорняк!”
Обиженный, в сад выбежал сквозь коридор.

Сердцевина июня. Сад зеленел. Кривили спины рябины.
Заросли боярышника надрывались птичьими голосами
И пруд поглощал (цвет)ов изобилие.
На противоположном берегу пруда девчонка-
                Материной подруги дочь-
Блестела, сияла и мялась;
Оранжевых кудрей дождь на плечах.

В тени ив, трубкой дымя, сидел в кресле отец-генерал.
Сам себе, или легкому ветру в листве, произнес,
                Шевеля бакенбардами:
“Не хорошо, не хорошо… Мы грешники
И деяний своих добрых сами же и не заслуживаем”
Дисциплинирован, поэтому тайны хранил.
Например, как придавался сладострастию с теми, с кем не следовало.
Истинный игрок в слабоумие.

Юнец, тем временем, достиг ауры улыбки рыжей нимфы.
Одна лишь встреча прошлым летом,
А чувство такое, как будто что-то их роднит.
Она заливается смехом и ныряет в траву.
Он бросает во след  ей всю свою пылкость.

Кажется, она впитывает в себя аромат окружающей флоры.
Движенья легки. Кожа - облака, страшно коснуться.
Платьице вертится калейдоскопом - пьянящий гипноз.
Он весь во власти – разбирай по частям,
Хочешь продай, хочешь, убей – ни единого слова против.
Их лица близко, искрится ток.
Утопают в зеленом море под шелест листвы и оркестр насекомых.
Меж губ три сантиметра,
Два сантиметра,
Один…

Сад стрелой пронзает голос матери.
Кошкой извилось лицо у мальчишки;
В тени дерев отец закрывает глаза.
Мать – в одной руке полы платья, в другой - письмо;
Глаза безумны, волосы растрепаны-
Кричит:
 - Адам! Адам! Она твоя сестра!

Вздрагивает рыжих волос стог.
Исступление и испуг в глазах у Евы.
Все замерло, лишь разливается по саду
Кузена громкий хохот.