Первой, последней и единственной...

Мужчина запоминает трёх женщин:
первую, последнюю и единственную.
Расхожее мнение.

Первой, последней и единственной.

Элегантна – буквально спросонок.
Безупречна – в любую жару.
Подле ног твоих, юркий лисёнок,
я кружусь, словно лист на ветру.

Круг сужая спиралью тугою,
под подол заглянуть норовлю.
Я твоей несказанной ногою
все печали мои утолю.

Ведь от стоп и до ушек ракушек,
до тебя надрезающих губ,
до скрывающих их завитушек –
ты желанна – неймёт только зуб,

Лафонтеном к тебе приурочен,
и Крылов, хоть и мог, не помог.
Виноград твоей прелести сочен.
Кисть изящна. Храни тебя бог.

*

To the single, extraordinary, tender…

Прилежно ноготь покрываешь лаком.
Небрежно прядь отводишь ото лба.
Упрямица, как встарь, до ласки лаком,
угрюмо помню – кто моя судьба.

Прольётся лак. Всплакнём. Прильнём к длиннотам.
Стремглав отхлынет наш недолгий всплеск.
Стеклярусом остолбенелым нотам
кровавый лак придаст гротескный блеск.

Как много крови в человечьем крове.
Обугленной. Толкающейся в лоб.
Как стар наш мир. Как сир. И в каждой брови
надгробных дуг бугрящийся сугроб.

Не хмурься. Всё пройдёт. Ведь всяк – прохожий.
Расхожим лаком колкость облеку.
Минуя память, сжившуюся с кожей,
я каплей лака в прошлое стеку.

*

Ирине

Земную жизнь пройдя до половины,
я очутился в долговой тюрьме.
Кармину рот вверяй, глаза сурьме,
свой день грядущий карме, дань суме,
грех сласти греховоднице хурме.
Судьбину принимая как лавину,
не лги, отдай долги, как в горловину,
скользни в долину. Не позволь чуме
тщеславья, лести, вероломства, сплину
тебя разъесть. Всегда держи в уме
свою Ирину – как Челлини глину –
её укутай в страсти мешковину.
Вслух Мериме читая, консоме
себя питая, не позволь кретину
кислотным соком омертвить картину.
Беги. Таись. Молчи. Как субмарину –
её души святую сердцевину
храни – как Дионис хранит храмину.
Реестр друзей слагая в буриме,
плоди врагов. Не подставляй им спину.
Вкушая лето, помни о зиме,
и, выплетая жизни макраме,
не допусти, чтоб был порок в тесьме.
Так, что ещё? Постой, давай прикину,
последний quarter до небес подкину:
орёл иль решка? Да, пиши в письме
лишь то, что можно сплетнице куме
доверить. Дай, я языком раздвину
губ сомкнутых и скрытных сердцевину.
Как славно. В бытия кромешной тьме
приди ко мне. Тебя я не покину.

P.S.
Напишут в нашем общем резюме,
что мы ценили плоть, но не мякину.

 *

Ирине.

Недаром тени движутся у окон,
любая тень оплачена вполне.
Свет обегает распрямлённый локон,
рассеиваясь в сонной тишине.

Недаром в темноте хиреют звуки,
сроднились темнота и тишина.
И ты к мыску вытягиваешь руки,
струением чулка поглощена.

Все замерло в преддверии развязки,
течёт беззвучно вечности песок,
скользит по шёлку кружево подвязки,
чуть выгнут шёлком схваченный мысок.

Чулком утихомирив ног свеченье,
очнувшись, тонешь в сумерках вовне,
переплывая тишины теченье,
журчащее, увы, не обо мне.

И в тот же час меж волком и собакой
в восьми кварталах к западу всего
мне, в сумерках зовущею Итакой,
мерещится коробка твоего

парящего над городом балкона,
где мы лишь порознь стыли у перил;
ладонь, скула, пластина телефона,
и нежных глаз искрящийся берилл.


Первой, последней и единственной...