Ремесло...

Упрямый как бетонный надолб,
летучий ровно как эфир,
не зная неотложных надоб,
ценю и кофры, и кефир.

Ведь в кофре надобные вещи,
в кефире палочка живет;
молочных рек теченье плещет,
кисельным брегом туг живот.

Да, мне никто не интересен –
с собой хотя бы совладать;
без странных песен мир наш пресен,
поэт отчасти декомпрессен,
готов костяк свой обглодать.

Я сам себя грызу с рожденья,
собою сыт, собою пьян,
отбросив все предубежденья
и глаз младенческий туман.

Да, я нужней себе, как суке
нужней прижим щенком сосцов,
и палки ног продвинув в брюки,
попутно оцарапав руки,
лечусь кристаллами квасцов.

В изломе первого десятка
беспечно проведё;нных лет,
я был не славненький Васятка,
но тускло блещущий стилет.

Живя по гамбургскому счету,
отбросив неуместный стыд,
скуловоротную зевоту
и пестование обид,

я в ХХI-ом веке вчуже
сижу, как будто бы в гостях;
хлопочут тётеньки о муже,
а мукомольня о костях.

Как сон полуденного фавна –
насторожё;н и неглубок –
полусознательно и плавно
вам этот набросал лубок.

            *

Я столько миль прошел по “линде”*,
где шуцманы из Пенемюнде
кричали мне: “Возьму, мол, линь-де”,
линьком поигрывая всласть.
Capo; отнюдь не розенкрейцер,
не Валленберг, не Альберт Швейцер –
в миру прописан кнутобойцер,
как власти заспанная пасть.

Грызут каверны альвеолы,
как штудии пустынной школы,
каникулы как wax и холлы
облепит липкая печать.
У Holly Wood’а ферты хилы,
у Halle Berry сферы голы;
скрипят в прозекторской бахилы –
ночами не дают скучать.

Кого б с You Tube еще скачать?
 _______________________________________________
 *линда – бетонированная дорожка (лагерное арго).

              *

Язык гребёт куда верней, чем морфий.
Когда б учил язы;ки Eddie Murphy –
сумел бы комплимент сплести он Марфе
Посаднице – властней, чем кокаин, –
её румянец, стати и так кстати
две пуговки отстёгнутых на платье –
из декольте две спеленькие Кати
окатят Rh;psody – куда там твой Queen.

Когда бы Mercury схватился за учебник,
его лейб-медик бросил свой лечебник
и практику – осиливши санскрит –
за Рамаяной и Махабхаратой
провел свой век, а не юля в палатах,
пациентуре в шелковых халатах
заглядывая в рот и под тантрит.

Когда бы тот и те, и эти тоже…
Я словарём хлещу себя по роже,
двух слов не в силах правильно сложить.
Незнанья про;лежность всю кожу мне скукожит,
грызу глоссарий, бормочу: “О, Боже,
когда же петь и пить, и спать, и жить”.

Гранит ученья – шпаты, кварцы, слюды;
бредут впотьмах ученые верблюды,
не замечая Леды, Лиды, Люды,
трансгрессию грассируя в уме.
Постойте-ка – полярность баррикады
как я сменил – всего за две декады
перековался – рады? Где награды –
утех невежественных плотские парады?
Учебник в сумку. Сумку в стол. Звоню куме.

              *

Я билингвист – язык мой раздвое;нный,
гюрзы и эфы аргумент надменный
дрожит и брызжет – в капельках слюны
и пузырьках водобоязной пены
свивается как в лихорадке сенной;
на подъязычье дёрганые вены –
друг в друге до корней отражены –
свой скалят нрав – кровавый, пирогенный –
визжат и требуют – вина, войны, волны.

Волнится плеть пупырышечной плоти,
приплясывая в пересохшем рту.
Вино не пью, войной не бью, во флоте
форштевнем волн не разрезал в порту.

Отзынь, язык, не то тебя я вырву;
я слишком знаю язвенную прорву
поползновений выразить бог весть…
Уймись – вас двое – поиграйте в салки,
отростки слабые взыскуют о закалке –
не то я вас заставлю из-под палки –
мне двуязычья жернов тяжко несть.

             *

На пустыре, на пустоши, на вскрыше
танцует трость – как девушка – и выше
взлетает набалдашник к небесам.
В моем мозгу давно гнездятся мыши –
такие серые и юркие – потише –
они стихи мне оставляют в нише –
я это всё не мог придумать сам.

Возможно, я болезненней, чем коклюш –
ведь заразил какой-то дрожью Фёклу ж
и даже свёклу в о;вощном ряду.
Идя ко мне, пекитесь о прививке –
часами разлагольствовать о Сивке
и Бурке, что с нас всех снимает сливки,
я научу в взаправдошнем бреду.

Который год я в летошнем чаду
один, как шпрот, припадошно бреду.

            *

Гореть в аду, сковороду
лизать – я божий дар блюду –
будь божий он или напротив.
Диктует – кто? – и тростника
пустышку тычет – чья рука? –
на час, на жизнь обеззаботив.

Когда в мозгу зажжётся у;гль,
в каре выстраивая кегль,
ты – как невольник на веревке
упершись фибрами, язык
упрятать рад бы хоть в рюкзак –
но где там – кто такой сноровки

явить способен юркий трюк?
Из медальона стынет крюк
в гипюрно-гипсовой оправе.
Хрипит удавленник – язык,
но некто – кто? – всё: ”...взык” да “...взык” –
наждачным сверком хрип твой правит.

И это – всё. Живи, жуя,
но помни – жёлтая змея
к тебе вползёт – тускла и гола;
у горла кольцами виясь,
шипит: “Улавливаешь связь
времён прошедшего глагола?”

Есть многое сильнее нас –
фуникулёром на Парнас –
багор в горбу твоём и крючья;
я б сдал билет и, в лифта клеть
уткнувшись лбом, зарёкся петь,
трясясь в убежище беззвучья.

Но чую – этому – кому? –
есть доступ к нише и уму,
и мне не отсидеться в нише.
Что ж – кто с тобой – соси, грызи,
в воде, песке, снегу, грязи;,
на уровне земли и выше.

Я глуп, я беспросветно глуп;
в глупцов неочевидный клуб
я вовлечён почетным членом.
Зачем я книгу – мир теней –
раскрыл и затерялся в ней –
ведь мог бы до скончанья дней
желудком жить и вялым членом –

иглой не прикоснувшись к венам,
сползти к корням трухлявых пней
путём вполне обыкновенным.