Предисловие

Безвременья продукт побочный

 Part I

 Comme il faut

 [Humpty-Dumpty]

Жизнь – в одних тлеющая, в других бурлящая, находится в настолько вопиющем противоречии со смертью – единственной бесспорной человеческой истиной, что привлечение идеи бога, как источника света в сумерки сознания, представляется почти неизбежным. В этой трещине в лютне, этом “почти”, с удобствами расположились присутствующие в каждом поколении иронически настроенные угрюмые скептики, противопоставляющие божественному канону “смерти нет” ехидное утверждение, что нет, собственно, жизни. При этом они, как правило, обладают сокрушительным аппетитом, неиссякаемым интересом к вздорному полу и иным гедонистическим аспектам существования. При ближайшем рассмотрении два полюса этой антитезы оказываются удивительно близки и трогательно коррелируют, косвенным подтверждением чему служит гомерическое жизнелюбие адептов энтропии. Человечество извечно задает проклятые вопросы, но, по мере сокращения пространства, занимаемого богом в современном сознании, получает всё более треклятые ответы.
 Может быть, перестать задавать вопросы?
 Многие так и поступают.
 Мы ищем новые горизонты, но обнаруживаем себя в анфиладе воспроизводящихся аберраций, подчас занятных, но рождающих в робеющей душе клаустрофобическое ощущение не расширяющегося, но сужающегося пространства. Астрофизические картины инфляционной вселенной не снимают напряжения. Рассудочное не универсальный инструмент коррекции чувственного.
 Тишка – роскошный, ковровой расцветки ничейный кот, убеждён, что лучшим выходом для человечества было бы коллективное самоубийство. Мои робкие попытки вступиться за свой вид он пресёк, процитировав Генри Торо: “Большинство людей живет на грани тихого отчаяния”. Заткнись, умойся, утрись”. Я заткнулся, умылся, утёрся. Чем дольше я наблюдаю Тишку, тем больше сожалею, что родился человеком.
 Ироническая поэзия. Если это ирония. Если это поэзия.
 То ли попытка проваливающегося в пустоту существования проказливого ума заполнить лакуны, выступающие метафорами мира, плачевно недонаселенного милыми сердцу приметами утопии.
 То ли потребность в канализации захламлённой словами головы и сопутствующего этому захламлению невроза. Давид Самойлов своей главной заслугой полагал возвращение в поэзию игры. Нелепо не пользоваться плодами реставрации. Мы иррациональны. Сознание текуче. Что бы ни таилось в подтексте, текст представляет собой эйдетический оттиск девиантно функционирующего мозга. Удержитесь от очевидного соблазна отождествления автора с текстом. Многие воззрения, нашедшие отражение в предлагаемых цепочках слов, я не только не разделяю, но и не подозреваю об их существовании. Перефразируя Довлатова – я ночной и я дневной это два настолько разных человека, что они даже не знакомы. Не исключено, что я ночной и вовсе не я.
 Кое-что написано ad hoc, некоторые строки ad absurdum, если не ad hominem, многие ex adversо. Нет ни одной, соответствующей определению: “no earthly connection”. Всё подсмотрено, подслушано у матёрой суки–жизни с отвисшими от многотысячелетнего кормления бесчисленных щенков сосцами. Ни я, ни Тишка не причастны к погружению мира в состояние, обозначаемое расхожим словосочетанием “постмодернистский нуар”. В зеркале, установленном напротив свалки, не отразится цветущая долина. Не плюйте в амальгаму с перекошенным лицом.
 Это может показаться странным, но я довольно жизнерадостный, хоть и подверженный возрастным изменениям, тип.

 Dixi. Vale. Voila.


 Soundtrack: Rachelle Ferrell, I Can Explain.