Les femmes...

 Tu sais que la mort est femme.
 Et que la terre est femme.
 Max Frisch. Homo Faber.*


 La femme №1.

 Пришла, прошелестела платьем,
 взметнула колокол тафты
 и – по касательной – объятьем,
 как подведением черты –

 приникла, выпорхнула, щёлкнув
 металлом ткнувшихся дверей,
 обдав туманами и шёлком,
 как притаившихся зверей,

 перила, ломкий лист ступеней –
 бетоном выдавленный гофр;
 щекочуща – как мох олений,
 свежа – как таянье снегов.

 Копытом вдавливая ягель,
 расплавив звёзды в сливах глаз,
 олень из скандинавской саги –
 не кем-то ль посланный заказ?

 Мы вероломны равноценно –
 ты – в дверь, я – в пропасть странных грёз.
 Тебе наш мир – всего лишь сцена,
 мне – хруст слюды и треск стрекоз.

 И лишь в одном мы несомненно
 едины – всё нам не всерьёз.


 La femme №2.
 De la belle noiseuse.

 Крылатой гостьи погремушка
 привычно не даёт уснуть.
 Мне мнится – бархатная мушка,
 улитка розового ушка,
 вечор напудренная грудь.

 Madame, но Вы давно истлели –
 и память выцвела, и слух –
 как Вас заслуженно воспели,
 затем отпели менестрели.
 Свет Ваших глаз, увы, потух.

 Я знаю – в сырости не спится.
 Вы в жизни были – дьяволица
 и нрав Ваш, резкий и прямой,
 легко пружинящий как спица,
 остро свистящий как синица,
 несущийся как колесница,
 звенящий, словно сталь зимой,

 утихомирится не скоро –
 я вижу трещины в плите.
 Могила Ваша без призора,
 гримаса вечного позёра
 лицо мне стягивает. Те,

 кому Ваш жар казался страшен,
 кто языком преострым Вашим
 ужален был – до этих пор
 уязвлены – душевных нор
 им Ваша смерть не остеклила;
 Вы, их лишившая опор,
 летящая во весь опор,
 повсюду возбуждая спор,
 ушли, но желтая тёкила
 не затушила их позор.

 А я – что я? – меж сном и порчей
 лишь избежать пытаюсь корчей.
 В воде представленная ртуть
 так не тревожит ум пытливый,
 как Вашей жизни прихотливой
 узор – и вздорный, и сварливый.
 Madame, о, дайте мне уснуть.

 La femme №3.

 De la belle noiseuse dans la politique…

 Oh, lady U., и Вы не идеальны.
 Что идеал в политике и спальне,
 и нужен ли юдоли идеал?
 Но Ваши оппоненты так нахальны,
 косноязычны, лживы, тривиальны,
 что – видит бог – у божьей наковальни
 я б их в золу по горло закопал.

 На Авентине Вы звались бы – Юлий
 и долгий пыл расплавленных июлей
 растил сквозь вечность Ваших дел побег.
 В унылой мгле привычного упадка
 мне верится – Вы светлая лошадка
 и, хоть сегодня положенье шатко,
 я Вам желаю выиграть забег.


 La femme №4.
 (преподавательницам отрочества с иронической благодарностью)

 Я помню первый день, младенческое зверство...
 Марина Цветаева.

 …сокращает нам опыты быстротекущей жизни.
 Борис Годунов.


 Уже протаптывалась тропка –
 скользнуть в учительскую робко
 с воспламенённою душой;
 пенять – опять тетрадей стопка,
 в уме же – вожделенья пробка;
 внушать – ведь я уже большой

 и рослый, и со мною можно
 впотьмах интрижку закружить;
 их неуверенность тревожна,
 но страсть в ребенке обнажить –

 так тянуще в глубинах мяса,
 хрящей и слизистой брони,
 что в сумерках пустого класса
 мной насыщаются они.

 Я – словно кукла в тёплых лапах
 и – не умея отвечать –
 лишь жадно впитываю запах –
 их тел летучую печать.

 Метнулась тень – о, лишь автобус –
 не отвлекайся, дурачок;
 я всё же вглядываюсь в глобус,
 язычный заглотив крючок.

 Мы все учились – сяк ли, так ли,
 томясь бездельем в долгом цикле,
 плетя каракули из пакли,
 чтя Валтасаровы весы.
 Но эти – первые – спектакли,
 определённые артикли
 на карамельные миракли –
 ученья лучшие часы.

 ___________________________________
 * Знаешь, ведь смерть – женщина.
 И земля – тоже женщина.
 Макс Фриш. Homo Фабер.

 *

 Я ехала домой, душа была полна,
 вплыла в альков – глядь – под грудиной пусто.
 Кто виноват? Брюссельская капуста
 и мать ее – сурепкина жена.

 Я ехала домой, не в овощном ряду
 созрела я – в соку мясницкой лавки;
 papa, мне “катеньку” вручая на булавки,
 балык укладывал плотней в хрустящем льду.

 Но детство пронеслось и нежное филе
 сменила проза каверзного быта;
 капусты постные проходят в дефиле;
 в алькове слёзы лью, гурманами забыта.


Soundtrack: Joni Mitchell, Comes Love.