Ирине

Cлучилось это некоторым утром,
тянулся Невский в дымке за окном,
твои подглазья чуть синели льдом,
облиты сном. Я горбился как Мом
и сам себе едва ль казался мудрым.

Какой-то тенью комната была
огорчена. Так странно и тревожно
запнулось сердце, шторы осторожно
сомкнул краями, бормоча: “Не можно
позволить утру тронуть зеркала”.

А ты спала, ресницы трепетали,
вздохнула глубже, чуть пошевелясь,
меня коснувшись локтем, кистью, связь
восстановила, я очнулся, злясь,
как скудно мы друг друга напитали.

Так горестно всё знать наверняка
и счёт часам вести едва ль на сотню,
всё навсегда, но кончится сегодня
над Невским, словно в арку подворотни,
в зев рукава скользнёт твоя рука.

Экспресс на Пулково, палач, впитавший хну,
нас рассечёт, мы, раздвоившись, вздрогнем,
всё cogito сметёт холодным огнем,
ты, уменьшаясь, растворишься в стогнах,
я выдохну. И больше не вдохну,

и проживу, как будто не дыша,
вне воздуха, вблизи твоих подглазий,
сомнамбуличность вымышленных Азий
впитает не дышавшая душа.


Soundtrack: Haydn, Orfeo ed Euridice, Ouverture, The Academy of Ancient Music Orchestra and Chorus.