Жатва. Бесконечная жатва

   Я тихонечко прислонился к стене вагона. Мои утомленные глаза смотрели сквозь запыленное окно электрички. Дорога вилась, искрилась на солнце, бежала вперед, звала за собою...Должно быть издевалась, должно быть насмехалась над моей апатичность, над моей практичностью, над моей себягуманностью и человекоподобностью.
   Бежали деревья, куда-то спешили, уже не махали своими пышными лапами мне в след....Бежали прочь, мчались неистово, спешили успеть, спешили нагнать самих себя, чтобы не забыть, чтобы вспомнить кто они есть, зачем они есть и почему...
   Я проводил деревья взглядом, а они стройным парадом, вечным строем придорожным, серьезным, вековым и мощным обступали дорогу, теснились все ближе к моему пути, хотели меня увлечь за собой, чтобы я смог найти смысл в себе, смысл в бесконечном беге, стремление к пути, стремление к самопобеде. А я жался к стене, в сиденье впитывался, сидел, ждал, чего-то неистового...Бури что ли, урагана внутри, чтобы сломал во мне все дороги, пути, заборы, ограды, митинги, универмаги,стройные парады, башни высотные, заводы голодные, сигареты труб фабричных, перекрестки желаний дорог общественных и личных.
   И вот мой взгляд увлек за собой, ковер из цветов, полевых...Но какой! Яркими пятнами на обгоревшей траве искрились акварельные разводы цветов, совершенно разных, не понятных тусклому взгляду...Они пробивались яркими красками сквозь запыленное дорожными беседами окно...прорывались ко мне, проникали в самое нутро, жгли меня. так что я не мог смотреть, глаза слезились, самоомывались, смывали с себя обывательскую пыль, похотливую грязь, ржавчину старых обид и вымывали рекою бурлящей, непокорной, ревущей семена моей жизнепрактичности, моей толполичности...
   Мой взгляд, как птица весенняя, летела над цветущей рекой, радовалось солнцу нутро, улыбка пробивалась, как маленький хрупкий росток сквозь каменистость моей физиономии. Я воспарил над этим неудобным сиденьем, над вагоном, над электричкой мчащейся, над миром-шаром катящимся...Я был вне просторанства и времени, вне этого измерения.
   И вот внезапно, так внезаппно, что чуть ноги себе не переломал, вернулся в тело свое привычное, чем-то неказистое, чем-то практичное, кубарем влетел в себя, не успел толком закрыть за собою дверь, так и остался немного пришибленным, чуток покореженным, но в целом удивленным, а вообще обиженным на то что, предстало взору моему...
   Мой цветочный ковер, мои полевые реки, акварельные разводы и природные фейерверки с корнем вырывались, вспахивались и уничтожались тракторами большими, стальными, холодными и неживыми. Они смешивали с грязью с серо-коричневой землею, все, что так полюбилось мне, что увлекло за собою...Колеса безжалостно вырывали и бросали под железные плуги, под зубы стальные цветы полевые, их маленькие, еще красивые, но уже не живые тела увлекали машины за собою, все вместе вперемешку, как погибших воинов в один большой цветастый, но холодный и мертвый курган. И оставалась вся серая подноготная, вся грязная сущность. А после всю животворящую силу засеют растениями однообразными, одинаковыми и стройными, деньгоприносящими, монетозвенящими, прибыльдарящими.
   И нет больше цветов, нет гармонии, нет стихии, нет...Только стройные ряды, одинаковые, прямые, идеальные, да только холодные, неживые, одногребенчатые, единообразные, толпомыслящие и спокойно преклоняющие голову под жатвой...