Е812ВН. Как я тебя встретила, полюбила и продала

Сейчас я вспоминаю, как она появилась в моей жизни. Она была тёмно-вишнёвая, такого же цвета как запах табака Крэя. Лицо у неё было немного опущено вниз, поэтому глаза как-то всегда долго и печально смотрели изподлобья. Но она была весёлой. Она любила разгоняться так, чтобы ветер обдувал бока и толкался на поворотах. Она любила новые дороги и новые места. Она всему удивлялась, когда мы ехали с ней на море, но старалась не показывать виду. Как будто бы она большая и важная. А потом, на море, она простояла девять дней в чьём-то дворе, немного обиделась и сердито приспустила заднее колесо. Вообще колёса всегда были лакмусовой бумажкой её настроения. Однажды она была очень счастливой. На только что накаченных и отбалансированных колёсах мы летели вниз по Коммунаров. Загорелся наш зелёный, и мы, не тормозя, повернули налево на Кирова, проскочили под носом у пешеходов и тут же были остановлены бдительным ГАИ. Но нам было так весело и хорошо вместе, что даже штраф в 800 рублей м ы просто закинули в бардачок, не читая.
Она появилась осенью 2007 года. К тому времени я уже два месяца пыталась оформить кредит и купить автомобиль. Все банки отказывали мне, видимо, помня о моей не очень удачной кредитной истории с Русским Стандартом. Банки отказывали мне так часто, что я уже и не надеялась когда-нибудь стать счастливым обладателем машины. Слово «машина» в нашем доме стало практически табу. При слове «машина» на моих глазах появлялись слёзы, а Серёжа не любил моих слёз. Он сказал: «Давай поедем к Дагиру. Может быть, мы выберем что-нибудь в ИжЛаде». Я сказала: «Давай поедем». Но при этом понимала, что те же самые банки не дадут мне кредит, в какой бы автосалон я ни приехала.
Дагир встретил нас приветливой, приторно сладкой, наигранной восточной улыбкой. Он, конечно, согласился нам помочь и, конечно, предоставит нам самого лучшего кредитного специалиста. После этого Дагир проводил нас в зал с кредитными экспертами, куда мы могли пройти и самостоятельно. Эксперты делают запросы в банки, и ответ банков никоим образом не зависит оттого, сам ли будущий автовладелей зашёл в зал или в сопровождении генерального директора автосалона. Но, тем не менее, Дагир проводил нас. Мы шли мимо авторяда, и я впервые увидела её. Она стояла тёмно-вишнёвая, вторая или третья с края. И она была моей. Что-то сжалось в груди, я задержала на ней взгляд, и увидела, сразу видела, что и есть она — родная, моя, та самая, которую я искала. Дальше всё было как в тумане — положительный ответ банка, два дня безумного поиска десятипроцентного первоначального взноса, долгое оформление бумаг в Росбанке, в автосалоне, покупка ковриков, масла, тосола, свечей, незамерзайки... «Счастливого пути,» - сказал мне менеджер автосалона и отдал ключи. «Езжай осторожно, Танька,» - сказал мне Серёжка. И я села в свою машину. Я до сих пор помню запах нового салона. Помню, как в первый раз положила руки на её руль — шероховатый, тёплый. Помню, как уговаривала её в первый вечер: «Едь сама, моя хорошая. Ну и что, что мне страшно? Ты сегодня тоже в первый раз на дороге!». Вот так мы и стали подружками. Она училась ездить, и я училась ездить. Она узнавала перекрёстки, марки бензина, скорости. Я узнавала заправки и автомойки, правила дорожного движения и негласные правила общения водителей друг с другом.
За что нас оштрафовали в первый раз, ты помнишь? Кажется, это была стоянка в неположенном месте. Мы с тобой ждали сотрудников приюта, чтобы отвезти их на работу. Или, может быть, это было превышение скорости. Нас с тобой часто штрафовали за превышение скорости. А помнишь, однажды нас оштрафовали за пересечение двойной? Мы повернули к Лукоморью, к аптеке, а ехали мы тогда со стороны Сарапула. Мы торопились. Толик лежал с температурой, и мы должны были привезти ему анальгин, аспирин, колдрекс... «Я очень тороплюсь к другу, он болеет,» - сказала я гаишнику. «А сюда повернули зачем?» - спросил гаишник. «Здесь аптека,» - сказала я и показала ему на аптеку. «Ну, можно ведь немного здесь оставить и торопиться дальше,» - сказал гаишник. «Немного — это сколько?» - наивно спросила я. «Ну, рублей 500,» - заботливо пояснил мне гаишник. «Ууу, -сказала я. - у меня таких денег никогда не было, я даже не знаю, как они выглядят». «Триста,» - сжалился гаишник. «Двести,» - отрезала я. И пояснила: «Вас двое. Вам триста никак нельзя. Вдруг не поделите?» Гаишники посмеялись и взяли 200. Вот так я дала первую в своей жизни взятку.
Нас останавливали за проезд перекрёстка на запрещённый сигнал регулировщика. Мы тогда ехали с Серёжей Шиловым. Нет теперь ни Серёжи, ни моей Ладушки.
Её звали Ладушка. Я назвала её так в первый вечер и, мне показалось, что её так звали всегда. Ладушка, Ладка, Ладёна.
«Ладка, давай. Ладка, держись, моя хорошая,» - я говорила ей так, когда мы ехали совсем без бензина, и нам надо было доехать. Я говорила, и она ехала, и мы всегда добирались. Каждый раз я обещала ей, что буду заправлять её вовремя, что этот раз станет последним. Ещё я обещала ей, что, когда рассчитаюсь за кредит, в первый же месяц куплю ей новые диски, чехлы на сиденья... Она не дождалась. Я не дотянула. Не смогла. Прости меня, Ладушка.
Прости меня. Сколько раз повторила я тебе эти слова за последний месяц? Каждый раз за эти два года, когда становилась невмоготу, я обещала тебе, что не продам тебя никому. Я ложилась лбом на руль, я прижималась к рулю губами и повторяла: «Ничего не бойся, родная. Я никому никогда не продам тебя. Мы справимся. Я придумаю что-нибудь». Я придумывала два года, Ладушка.
Все полученные нами в прошлом году страховые выплаты ушли на погашение кредита. Наше первое ДТП нельзя назвать ДТП. Мы с Галей забирали Рыжулю и запуганную сумасшедшую Берту с дачи одной очень интеллегентной профессорской семьи. Была зима. Выезжая, я задела немного железную палку, которая торчала из снега. Поцарапала левое крыло. Совсем незаметно, и ты даже попыталась скрыть от меня это. Как будто сама чувствовала себя виноватой, что не вошла в поворот.
Второе наше ДТП тоже нельзя было назвать ДТП. Мы с тобой вместе над ним посмеялись. Вечером мы выезжали от ветеринарной клиники на Карла Либкнехта. Только что с этой же стоянки уехал Серёжа, увёз кастрированного и обезумевшего от наркоза маленького годовалого Кошкая. У меня на заднем сиденье лежала сонная моя стерилизованная кошка Дина. Я развернулась. Мне осталось немного, и мне очень хотелось вписаться в разворот до скамейки, чтобы не сдавать назад. Я видела, что ты не проходишь, что расстояния до скамейки уже не осталось, но мне очень хотелось верить, что ты пройдёшь. А ещё мне очень не хотелось сдавать назад. «Вдруг пройдёт? - шаптала я. - Вдруг? Да нет, не пройдёт, видно же, не пройдёт. Нет, должна, должна, может, пройдёт?.. Ой. Не прошла». Вот так мы с тобой помяли заглушку на бампере, где должна стоять противотуманка. Немного треснул передний бампер. Совсем незаметно. И мы с тобой вместе посмеялись над этим случаем.
Наше третье ДТП было настоящим ДТП — с гаишниками, протоколами, страховой выплатой. Правда, единственное, о чём я переживала тогда — о том, что в момент ДТП меня не было рядом с тобой. Я уже была беременна Митькой. Но тогда мы с тобой по-прежнему ещё были вдвоём. Это потом, перед самым роддомом, мы жили все вместе — ты, я и живот. Это был апрель, мы жили на Труда, и вечером ГАЗель, не забравшись на бордюр, откатилась назад и упёрлась швелером в твою правую переднюю дверь. У самой ручки, помнишь? После того ДТП я знаю, что на АвтоВАЗе самая лучшая покраска машин. ГАЗель содрала краску, но не сняла грунтовки. Даже спустя полтора года твоя царапина не заржавела. Водитель ГАЗели нашёл меня по домофону и до приезда гаишников мы пили чай. Я помню, я была страшно рада, что у нас гость. Пусть такой необычный, посторонний, виноватый в моём первом серьёзном ДТП, но гость. Живой человек в этой чужой, одинокой квартире.
Второе уже настоящее ДТП произошло через месяц. 30 мая весь день лил дождь. Я ехала из своего стационара, в котором лежала на сохранении, к Серёже. Я разговаривала с ним по телефону две минуты назад и сказала: «Такой дождь! Я наверняка в кого-нибудь въеду». Я въехала в Ниву, которая выехала на мою полосу движения. Сейчас, вспоминая ту ситуацию, я понимаю, что прекрасно могла затормозить и пропустить Ниву, как только та начала мигать поворотником. Но я знала правила, я ехала по своему ряду и не собиралась никому уступать. Я посигналила в надежде, что Нива образумится и меня пропустит. Нива не пропустила. В результате — помятое правое переднее крыло, перепуганный мальчик-водитель в больших неуклюжих очках, самостоятельно нарисованная на месте ДТП схема происшествия и долгое-долгое разбирательство с ГАИ. В результате — страховая компенсация в Росгосстрахе и ещё один погашенный платёж.
Третье ДТП произошло уже осенью, когда я работала в такси. Это было начало ноября, мне оставалось всего несколько дней до роддома. Я ехала по Удмуртской со стороны Чугуевского. Я остановилась перед перекрёстком с Карла Либкнехта, пропуская бешенную Субару, которая неслась 140, не меньше. Прошло несколько секунд, а дальше был удар, и всё попадало, и в грустное занесённое дождём боковое зеркало я увидела, как серебристый Форд включил аварийку. Я была уверена, что водитель-женщина, потому что, мне казалось, только женщина могла не заметить стоящую впереди машину. Но водитель был мужчина, и мы с ним прекрасно общались два часа в ожидании сотрудников ГАИ. «Как же Вы, беременная, ездите за рулём?» - заботливо спросил он. «Я, беременная, ни в кого не въезжаю,» - сердито пробурчала я. А потом мы сидели в его машине, нас заливал дождь, а мы говорили и радовались тому, что всё произошло именно так. Ведь если бы я не затормозила и поехала, Субару протаранил бы меня в бок. А если бы я чудом и успела проскочить, то под Субару выскочил бы он, и тогда Субару протаранила бы его. А скорость была немаленькая. При ДТП с Субару мы бы уже не отделались испугом и треснутыми бамперами. Наши машины мигали аварийкой, лил грустный дождь, а Ладушка стояла и терпеливо ждала гаишников. Она посмотрела грустно на свой треснутый хвост и как-то срзау легко и просто махнула на него рукой.
Через месяц родился Митька. Она приняла его, набычившись. Она приглядывалась к нему, принюхивалась. Она очень ревновала и боялась, что теперь у меня совсем не останется для неё ни времени, ни любви. Но постепенно она привыкла к Митьке и даже полюбила его. Когда она везла Митьку, она ехала внимателеьнее и осторожнее. Она мягче проходила ямки и меньше разгонялась на крутых повоторах. Она иногда косила на него зеркало заднего вида, и я чувствовала, как она гордится тем, что я доверяю ей самое дорогое.
Самым дорогим для неё всегда была только я. Ещё первый год у неё была подружка — Серёжкина 99-ая «Киска». Пока мы с Серёжкой жили вместе, каждый вечер Киска и Ладушка вместе засыпали во дворе, под одним дереовм, бок о бок. Потом, в августе, Серёжка продал Киску, и Ладушка моя впервые испугалась, что когда-нибудь её тоже продадут. Я успокаивала её и говорила, что такого не будет никогда. Серёжа купил Мышку. Когда они впервые стояли рядом, Ладушка чувствовала себя очень неуютно. Мышка — иномарка, она сверкала на солнце, в ней всё было новое, стильное, модное. Ладушка смотрела на неё исподлобья и боялась её. Но Мышка оказалась простой и дружелюбной, очень скоро они с Ладушкой подружились. Мышка была интеллегентнее и аристократичнее Киски. С ней было иногда сложно найти общий язык. Но в целом она очень неплохая, и Ладушка это понимала. Мы уже не жили с Серёжей вместе, и Ладушка редко видела Киску.
У ладушки были другие подружки... Серебристая десятка моего соседа-милиционера, сиреневая Ода соседа с пятого этажа, который каждый день гуляет во дворе с двумя своими детьми, старенькая мазда соседа-таксиста, грузовой Мерседес Мишкиного папы Степана Аркадьевича... потом ещё другие машины нашего таксопарка — 16-ого, 15-ого, 17-ого, 36-го...
Помню, однажды вечером я высадила клиентов у Ижтрейдинга в Соцгороде, развернулась на переполненной парковке и уехала на следующий заказ. Не прошло и 15 минут, как мне стала звонить перепуганная девушка-диспетчер и говорить, что на парковке, разворачиваясь, я задела чью-то машину. Я постаралась её успокоить, попросила дать якобы пострадавшему водителю мой телефонный номер. Он звонил мне и говорил, что я разбила ему бампер. Я сказала ему, что сейчас, ночью, никуда не поеду, и предложила втсретиться завтра на том же самом месте. Незадолго до встречи я немного испугалась и спросила водителей в эфире, сможет ли кто-нибудь подъехать к Ижтрейдингу... помочь если что... просто побыть рядом. Когда я приехала на место, на парковке перед магазином стоял весь наш автопарк... машин 10... Все, кто в то время был на линии.
Помнишь, Ладушка? Помнишь, как мы с тобой застряли в сугробе в гололёд, у тебя закончился бензин и полетел датчик холостого хода? Помнишь, как ты везла меня из приюта, весёлую и пьяную, домой, в берложку, на Воткинское шоссе? Помнишь, как мы обгоняли заглохший трактор и на повороте вылетели в сугроб? Помнишь, как нас с тобой занесло в сугроб в первый раз, когда я выжала сцепление, и ты не смогла затормозить по снегу? Олег тогда вытягивал нас из сугроба на верёвке своим УАЗиком. Уже нет Олега, Ладушка. Он разбился весной где-то на дороге.
Это так важно — вовремя остановиться, Ладушка. Тебя ещё не было на свете, а мы уже были знакомы с Олегом. Тогда, весной 2007 года, он работал водителем на телекомпании. Он вёз съёмочную группу, когда на повороте его снесло с дороги и бросило на обочину. Это был знак и, наверное, нужно было остановиться ещё тогда. Спустя два года Олег разбился.
Мне тоже были знаки. Всю последнюю неделю до того дня, как я подала объявление о продаже, мы с тобой проезжали мимо сбитых пешеходов. Может быть, это тоже был знак, Ладушка?
Только добрых дорог тебе. Ты никогда не знала серьёзных аварий, боли, крови, да Б-г тебе никогда не узнать! В тебе столько иконок, Ладушка — одну дарила Нина Васильевна, одну я покупала у глухонемого, одну — подарил Серёжа, она куплена в Белогорье, там молитва водителя, помнишь? Они все остались с тобой.
Я до последней минуты не верила, что продаю тебя. Я договоривалась о встрече с семьёй из Кирова, которая покупала тебя. Я встречала их — Игоря и Зою, я ехала с ними в банк, я отдавала в банке деньги — весь остаток кредита, и не верила. Не верила, что я тебя продаю. Я не верила, когда выплачивала штрафы в ГАИ, когда стояла в бесконечную очередь, когда снимала тебя с учёта. Только когда я увидела тебя без номеров, у меня защемило сердце. Единый Войсковой Номер 819, наша с Серёжкой шутка, твоё имя, моя первая любовь, Лада Е819ВН, ты стояла под дождём, сразу за поворотом на Удмуртскую, тёмно-вишнёвая, такая сиротливая без номеров, без меня, без нашего будущего... Я старалась на тебя не смотреть.
Когда ты поняла, что я продаю тебя, ты сразу смирилась. Я помню этот день. Я ещё уговаривала и тебя, и себя, что всё образуется, что что-то произойдёт, и мне не придётся тебя продавать. Я говорила тебе, что это только объявление, и оно ещё ни к чему не обязывает нас. Я успокаивала себя, что ещё никто не звонил. Но ты уже всё понимала. И я уже всё понимала. И я прижималась лбом к рулю и говорила тебе: «У меня нет другого выхода, понимаешь? Прости меня. Прости меня». Сколько раз за те две недели я просила прощения у тебя? Простила ли ты меня, Лада?
Я уговаривала тебя, что у Игоря и Зои тебе будет лучше. Тебя всегда будут вовремя заправлять, тебе купят новые коврики, тебя вымоют, на тебя наденут новые чехлы, тебе поменяют задний бампер. Ты соглашалась со всем, что я говорила. Но ты хотела меня, хотела бедности и сумасшедствия, хотела оставить всё, как есть, пусть без ковриков и чехлов. Ты хотела бы со мной, я это понимала. Я говорила тебе, что мне тяжело. Что у меня кредиты, что Димка без работы, что у маленького Митьки нет зимнего комбинезона, что мне не на что купить тебе новую резину и застраховать тебя... Ты всё понимала и до последней секунды надеялась на чудо. Когда ты поняла, что я продаю тебя, ты стала смиренной и тихой. Мы неслись с тобой домой по набережной легко как птицы. Ты как будто говорила мне: «Посмотри, какая я лёгкая, смотри, как я лечу! Это всё для тебя. Неужели ты продашь меня?» И я с трудом разбирала дорогу сквозь слёзы. Каждый вечер, паркуясь в нашем дворе, я ещё с минуту сидела за рулём, потому что не хотела идти домой со слезами.
Я проводила тебя с подарками. Я оставила тебе новые свечи, почти полную бутылку тосола, половину бутылки масла, новую камеру. Это всё осталось в твоём багажнике. Это всё осталось с тобой. В последний раз я заправила полбака. Я редко так тебя заправляла, но в последний раз заправила именно так.
Ты ехала в Киров по разбитой дороге с транзитными номерами, а я плакала на кухне, и мне казалось, что я вижу тебя. Вижу, как ты едешь, как за рулём твоим едет Игорь или Зоя, вижу, как ты присматриваешься к ним, принюхиваешься, привыкаешь...
Прошло уже две недели. Наверняка у тебя уже другие номера. И, скорее всего, у тебя уже есть чехлы и новая резина. Тебе стало радостнее, я знаю. Вспоминаешь ли ты меня?
Переживаешь, что я теперь хожу в холодной осенней куртке по улице, что у меня мёрзнет спина, а ты далеко и не можешь меня согреть. Ты переживаешь, я знаю. Ты помнишь меня. И я тебя помню. Ты навсегда останешься любимой, первой, самой родной. Потому что я не выбирала тебя в том ряду, ты сама выбрала меня.
Прости меня, Ладушка. Прости, Е819ВН.
Только добрых тебе дорог.