памятник

Я выковал себе врага из великолепного друга.
Трудно сделать настоящего врага из другого материала.
Когда-то он был мягким, романтичным и слабым.
Когда-то он был нищим и порядочным.
Когда-то он был бездарным.
По поводу последнего я сомневаюсь до сих пор,
но полагаюсь на его тщеславие –
в её природе тоже есть что-то геройское.

Думаю, всё дело в том,
что во всякой дружбе есть увечное равенство,
или беспечность недалёких простаков,
или попросту слово «дружба» неказисто?
Или, может, мне не хватает врагов?
Из глупых врагов получаются неплохие завистники.

Я никогда не учил его жить,
а если и учил, то делал это ненавязчиво,
а если и навязывал, то только те тёмные истины,
которые он всё равно не понимал.
Я никогда его не презирал,
а если и презирал, то не за нажитые капиталы,
а если и за капиталы, то не из зависти.
Для зависти я всё-таки слишком самонадеян.
Я никогда не говорил о нём гадостей,
а если и говорил, то очень редко,
а если и часто, то немногим,
а если и всем, то почти всегда в рифму.
Я никогда не любил его женщин,
а если и любил, то не до конца,
а если и до конца, то та конченная женщина
так и не залетела. И не стоит того.

Я любовался им.
Он стал сильным, заносчивым и вздорным.
Он научился смеяться надо мной.
В его интригах появилась шекспировская страсть.
В рукопожатии великодушие настоящего республиканца.
Я им горжусь: он похож на часы из сыра с шоколадными стрелками.

Он похож на часы, и это занятно.
Вот она, власть воспалённого воображенья.
Странно. Я хотел закончить эти строки по-другому,
наготове была эффектная концовка,
но силы ещё есть. И я сдержусь.