мне всегда прижимала уши

а я - да, мне всегда прижимала уши
седина в бородах постояльцев
я ещё не умел тогда плакать от одной только стужи
и от неё же потом смеяться
а они приходили ручьём пересмешников
и грязь кувшинами лили на голову
от вечной слякоти до неизбежного
потолка. их лошади не всегда подкованы,
у них в барсетках не то чтобы деньги
но тоже ценностей - застрелиться
один был скуп на слова, несомненно,
и все истории показывал в лицах
второй прибыл из закутка через три улицы к югу
с татуировкой вдоль вены
тёмно серым: "давайте поймём друг друга"
третий попросил себе в спальню сено
и не ответил на косые взгляды прислуги
я принёс. он закрыл за спиной двери.
над косяком пророс ветвистый обрубок -
он полил его, а потом кормил зверя
сквозь дыру в окне от шаровой молнии
и чёрт! я тоже! я тоже хочу, чтоб ко мне
сквозь ночные грозы, пусть даже ради вкуса ладоней
через все условности, а не во сне
приходили огнедышащие кони -
мы же их выбирали... мы же их даже нашли
но просто немного жутко от...
ты помнишь? стоят над туманом горчащие дни,
обращающие в смуту измятый рот
и пламя ходило по его пальцам, очищая
вдохновение. ни чёрточки обузы,
шершавый язык, мощная свая
вдоль поездов. люди тоже музы
и они же ангелы-черти-ироды,
крестоносцы, крутящие хвостом
в тишине был гром, и был вой ненаигранный
я видел, как сожрал его руку конь
мы после месяц навещали его в больнице,
не поднимая глаза на неровный слом локтя
за это время умер постоялец, говорящий в лицах,
и пришли новые, без знаков отличий, а я всё учился бороться -
и знаете, подкармливал потихоньку голодных
они тоже сменялись чередою
и зубов у них было дай боже острых
мне помнится, они огрызались и спорили
и всё делили сено, пред подоконником
поматывая жжёными в полёте мордами
а что этаж был пятый - это припомнил я,
когда потянулся обнять их за холки
но главное - нет страха, и та комната с веткой,
торчащей из рамы из спрессованных опилок -
я её поливаю, наверное, слишком редко, -
так вот, туда новых поселить можно лишь силой
они сами обходят дверь двадцатью дорогами
и славно, славно. меня застал как-то ночью
тот тип с татуировкой, однобоко так
взглянул и рассказал про между прочим,
что любитель сена выписался и уехал,
не оставив адреса и оплаты за кормёжку.
я кивнул, прошёл. стало меньше света
из оплавленного дырявого окошка.
они съели меньше, ушли быстрее
и знаете, вот тогда я испугался,
что и они уйдут с утренними испарениями
насовсем. но кто я, чтоб просить их не сдаваться.
я так, мимо. протекая безболезненной былью
из одного глаза в другой. когда не хватило комнат,
здесь устроился безликий сукин сын, и всё, обросшее пылью
с запахом лошадей, сжёг. стало страшно ещё и не запомнить,
не воскресить внутри перед самым-самым последним -
закатом? последним солнцем, белёсым, родным, на насесте
и придут ли ещё. ох.. мне нужно на крышу с сеном
по крайней мере, если голодать-болеть, то вместе
а вокруг нас, знаешь, вертится вселенная.