Сансара для корсара

Далёкой жизнью раньше ты весел был и прост, как солнышко оранжев, горласт, как певчий дрозд, как утренняя птаха был лёгок на подъём, не ведал сна и страха - что видим то поём. Когда проходит лето и три весны подряд безмолвной кинолентой о прошлом говорят - не шепчут, не рыдают, а лишь ведут отсчёт о том, как молодая течёт куда течёт... Рулетка жизнь - не подвиг и, в общем, не фонтан. Такие людям по две вручают тут и там, и надо бы, казалось, других винить во всём, но, где упрёк там жалость. Что дали, то несём. Когда-то было проще: у камня трёх дорог ждал путников извозчик и вёз до цели в срок, поклоны сыпал в пояс, но... каждому своё - я тоже успокоюсь и порасту быльём.

     Из окон компромиссов прицельно бьёт шиза... Рассудку бросил вызов? - назвался? - полезай! не в кузов, так в подгузник бессмысленным груздём - четверостиший узник, изломан, образдён, бесстрашный всадник стула, звезды далёкой тень... В мирке подземно снулом, в небесной суете наивных оправданий и треснутых зеркал улыбки ткут годами, срываясь на оскал. Когда тебе шестнадцать, и все мечты в зенит - легко врачу признаться, что Бог тебя хранит. Что бед кильватер мелок, что вал девятый - пшик, а скрип секундных стрелок нисколько не страшит. Ничтожные заботы, мальчишеский апломб дымком из под капота - не горе, лишь облом, и в будущее смело шагает от ларька о двух ногах омела бездушна и горька. Далёкой жизнью позже, давясь строки вином, он в одночасье ожил, но умер всё равно - раздавлен и зачухан, издёрган и зачахл, дурной, как Нехочуха и водка при свечах. Страдательным залогом в залог своей души легко трещать о многом, о чём давно решил молчать, скрещая пальцы, напялив слов кресты, растя не ум, а сальце, копыта и хвосты. А дальше, вслед за тенью, как солнце за луной, спешит сердцехотенье умерить пыл в пивной, и
детство, по крупице, закатной краской дня стремиться отлупиться туда, где нет меня.

     Пока не изломало об острый быта риф, легко мечтать о малом. Кингстон не отворив беды лихой и горькой, большой мечте - увы, сопи себе под койкой и вон из головы... Всё дальше каравеллу несёт к другим морям, волной ороговелой срывая якоря. Разлазятся поблёкло обложек паруса - что даже Лонли-Локли не знает где он сам. А бури ходят мимо, но капитан упрям - в качалке у камина, назло семи ветрам, пуская кольца дымно в звездатый неба шёлк, слагает кошкам гимны, и всё с ним хорошо.

     Когда у слов с делами конфликт из года в год - в бунгало горной лани приходит бегемот высоким аргументом, убойным, как балкон: чьи гуще экскременты, где толще - там закон. Жизнь не стоит на месте, сметая всех и вся... И век идёт за двести, а рак за карася. Плыви плыви карасик давно минувших драм, туда, где в Алькатрасе баланда по утрам; где в мёртвой горной стуже седеет Перевал - где Сорни-Най ждёт ужин на девять покрывал. Плыви туда, где вскоре окажемся мы все - вне сложных категорий, на светлой полосе, откуда нет возврата, куда не счесть путей по звёздам в три карата на лапах и хвосте - орудуй плавниками, греби что было сил, покуда шторм в стакане ко дну не пригласил, и, лишь себя не встретя в прекрасном далеке желанной жизни третьей, пойми что стал... никем.