Королевич Марко, Груя и Филипп Мадьярин

     Чистые голоса прошлого
Посвящается сербскому герою Ратко Младичу,
     дай Бог ему здоровья!

   
         
Как затеял пир Филипп Мадьярин,
Чтоб просватать деву Соколину.
Семь десятков королей позвал он,
Восемьдесят пригласил он банов,
Пригласил на трапезу по чести.
Не был зван лишь королевич Марко,
Не был зван лишь Марко с Груей сыном.

Есть у Марко милая сестрица,
Молодая Лева Самодива.
Прилетела Лева в дом Филиппа,
Услыхала: восемьдесят банов,
      Семь десятков королей с Филиппом
Пьют, едят, и только молят бога,
Чтоб про то не ведал буйный Марко.

Записала Лева Самодива
Сладкие слова на том застолье.
Белое письмо слетело к Марку,
Да легло на правое колено.

Ужинает Марко, да читает
Увидал то Груя – подивился.
Мягко Марку говорит дитятя:
«Что же ты, мил батюшка, читаешь
Белое письмо, и стынет ужин?
Что же в нем написано такое?»

Тихо Марко Груе отвечает:
»Ой, же, Груя, милое дитятя,
Коль спросил, скажу тебе по правде:
Ведь устроил пир Филипп Мадьярин,
Чтоб просватать деву Соколину.
Семь десятков королей позвал он,
Восемьдесят пригласил он банов.
Не позвал лишь в гости нас с тобою,
Не позвал нас в гости, потому что –
Как напьемся, станем мы охальны!»

Груя тихо батюшке промолвил:
«Что ж, давай незваными поедем!»
И седлать коней они вскочили:
Шерка и гнедого Газибара.

Уж собрались гости-дармоеды,
Все в богатых золотых уборах,
Все в высоких шапках соболиных,
При перстнях и в кушаках шелковых.

За столом сидят рядами чинно,
Словно репа частая на грядке.
Справа – к другу друг – отцы и дяди,
Слева – женихи, юнцы лихие.

Как подъехал Марко тут и Груя,
      Видят – а ворота на запоре.
Свистнул Груя свистом молодецким –
Вмиг через забор перемахнули.

Как раздался посвист соловьиный –
Задрожали столбички в хоромах,
Зазвенели стеклышки в оконцах,
Закачались ветки на деревьях.

Посрывались яблоки с тех веток,
Упадали прямо на макушки
Женихов, сидевших кряду чинно,
И набили им большие шишки.

Ой, ты, Груя, Груя молодецкий!
Ой ты, Груя, Груя самовольный!
Что ж те, Груя, дома не сидится?
Что ж ты, Груя, весел разыгрался?

Гости, видя это, подивились,
Но никто из них не потеснился.
Вышел наперед Филипп Мадьярин,
Вышел встретить Марко-побратима.

«Негде усадить вас, отче с сыном,
Занят стол да зваными гостями.
Где же усадить мне вас, незваных?» -
Думал так себе Филипп премудрый.

Тут повел он правою рукою –
Показал он на свою скамейку.
Марка усадил с собою рядом,
Груя сел же на его коленце.

Знак подал он деве Соколине,
Чтоб вина несла гостям незваным.
Появилась дева Соколина,
Поднесла им чару золотую.

Выпил Груя чару золотую,
Брякнул оземь, так что покривилась.
За руку схватил он Соколину,
Разломал на белых пальцах перстни.
Покатились камни с перстенёчков,
И к ногам ко Груиным упали.
Пособрал их Груя, наклонившись,
И в карман широкий свой засунул.

И взглянул таким горячим взглядом,
Что до пяток дева покраснела.
Застыдясь, задернулась фатою,
И ресницы скромно опустила.

Говорит Филипп ему премудрый:
«Лют ты, Груя, яблоки мне рушить!
Коль ты любишь, Груя, это дело,
Принеси мне яблочков заветных,

Что растет на древе кефаричном,
А под ним живут три лами-сучки,
Злее нет которых во всем свете.
Так отдам тебе я Соколину».

Как услышал Груя эти речи,
Отпустил он деву Соколину,
Отпустил, и на ноги вскочил он,
Стал седлать гнедого Газибара.

Увидал то Марко королевич,
Тихо сыну милому промолвил:
«Ой, же, Груя, милое дитятя,
Ты бы здесь оставил Газибара,

Больно норовист он, необъезжен,
Да и ты лишь кой-чему обучен.
А возьми-ка моего ты Шерка,
Знает Шерко все пути-дороги…»

Оседлав своей рукою Шерка,
Он, вздохнув, отдал поводья Груе.
Груя чарку осушил седьмую,
На коня вскочил, и в путь пустился.

Едет, едет, путь ему неблизкий,
Видит – яблонь, с виду золотая.
На ветвях полно округлых яблок,
Что как Солнце золотом сияют.

Загорелась в буйном сердце радость:
«Будет свадьба с девой Соколиной!»
Только Груя потащил за ветку –
Хвать за руку Грую злая сучка!

Из-под корня лезут две другие:
Вид у них – одна одной поганей.
За бока они схватили Шерку,
Зубьями впились в крутые ляжки.

Видит Груя – плохо его дело,
Пропадает конь от этих сучек.
Не видать ему заветных яблок,
Не видать и жизни молодецкой.

Тут подумал Груя, опечалясь:
«Что ж я был такой неосторожный!
Что ж, в-первых, не сделал я засаду,
Не разведал силу этих сучек?

Что ж ломал персты я Соколине,
Что ж вина не брезговал хмельного,
Что ж отца родимого не слушал,
Только слушал силы молодецкой?

Знать, пропасть мне зверю в поруганье,
Знать, я буйством землю опорочил,
Знать, носить меня она не хочет.
Не видать мне больше Соколину!»

Тут сказал, его услышав, Шерко, -
То отцово было наущенье:
«Ты стегни меня ременной плетью,
Да чтоб до костей меня пробрала!

Ты вонзи в меня зубчаты шпорцы,
Чтобы врезались до белых легких,
Чтобы взвился я от этой боли,
Чтобы вспомнил годы молодые!»

Груя Шерка верного послушал,
Он коня что было сил пришпорил,
Стеганул ременной плетью крепко, -
Конь рванул – и выбил зубы сучкам!

Завизжали злые лами-сучки,
Перед ним задами заюлили.
Он схватил их всех троих за шкирки,
Сунул их в широкие карманцы.

Как увидел древо кефарично-
Жалко стало яблоки срывати.
Ухватил его за середину,
Раскачал – и вырвал вместе с корнем.

Вот въезжает он во двор Филиппа.
Видит – гости ждать его забыли.
Пьют, над Марком-батюшкой смеются:
«Где же, Марко, твой сыночек Груя?»

Видит он – отец сидит печальный,
Голову на грудь повесил низко.
Чаша с хмелем рядом – не отпита.
Брашна-яства сдвинуты в сторонку.

Говорит ему, подъехав, Груя:
«Ой, отец мой, Батюшка родимый!
Видишь – я живой к тебе вернулся,
И привез подарочек Филиппу!»

Отвязал он древо кефарично,
Посередь двора он ямку вырыл.
Вмиг схватилась яблоня корнями,
Словно век жила на этом месте!

Тут в подол свой яблоков насыпал
Груя весел щедрою рукою.
Всяк, кто был тогда, тех яблок кушал, -
Стар и млад, кто был здоров и болен.

Выбрал Груя яблоков три штуки, -
Те, что были всех крупней и слаще, -
И поднес одно из них – Филиппу,
А другое дал отцу родному.

Третье ж дал он деве Соколине,
И вернул ей целы перстенёчки.
Да еще к ее перстням богатым
Он злато колечико прибавил.

Свадьбу править тут Филипп назначил.
Во главе стола садил он Грую,
Рядом с ним – невесту Соколину,
Сам садился с Марко-побратимом.

И дивились старцы тому чуду,
Что от яблок сила в них взыграла.
Дадьки в бок с папашами пихались,
Как бывало в годы молодые.

Женихи же тоже веселились, -
Зажили у них от яблок шишки!
Снова шапки набекрень надели,
Впляс пустились с девками вприсядку!

И сказал тут Груя богатырский,
Чуть пригубивши вина хмельного,
Чуть отведавши с дороги яства,
На невесту глядючи  вполока:

«Ты прости меня, Филипп премудрый!
Был я в буйстве юном невоздержан.
Словно хмель, во мне играла сила,
Только силы этой я и слушал!»

И сказал он деве Соколине:
«Неучтив я был с тобой, невеста.
Был – повеса. Ныне я – мужчина.
Больше делать глупостей не буду!»

И сказал он батюшке родному:
«Ты прости, отец, мне горе-слезы!
Знаешь сам, что лучший конь – горячий,
Хоть смирить его придется силой!»

И сказал он всем: «Честные братья!
И отцы, и дяди, и юнаки!
Ныне свадьба у меня с девицей,
Но и с вами я свожусь судьбою! 

Был я вам – буян и забияка,
Раздавал и тумаки, и шишки.
Ныне буду – первый вам защитник,
Брат ваш верный, ласковый товарищ!»

Тут они трикрат поцеловались, -
С другом – друг, и с молодцами –            
                старцы.
Напоследок целовал невесту
Груя – сквозь фату и осторожно.

Чуть вдали - без привязи, без путов
Там стояли Шерко с Газибаром.
Хрумкал Газибар остатний яблок.
Шерко мудрый слушал чутким ухом.

Он ловил все шорохи и звуки
Во дворе, в хоромах, за стенами.
Газибар внимал ему горячий,
И учился мудрости терпенья.

У ворот была большая будка.
Жили в ней на цепях лами-сучки.
Грызли кости, весело визжали. –
Сторожили мир они и счастье!