Я люблю тебя

Тишина. На ура можно взять карандаш
И бумагу. Последнюю – на абордаж.
Полный нежности тут же касается стих
Шеи, плеч, головы, рук и пальцев твоих.

А поскольку иные не хуже места,
Карандаш погружается в мякоть листа
Всё настойчивей, чтобы почувствовать в нём,
Что обычно скрывается нижним бельём.

Отвердело словцо, и его теребя,
Карандаш всё сильней возбуждает себя,
Наслаждаясь и этим, и тем, как, легка,
Скользким смыслом с листа истекает строка.

Буквы гладки, округлы и, вроде, впритык –
Ничего, и меж них проникает язык:
Ниже, глубже – ведь русский! – и дальше готов,
Не под блузку – под юбку у строчек и слов.

Ох, язык и охальник, иным не чета!
Даже звуки, когда начинаешь читать,
До глухих, до шипящих каких-нибудь вплоть,
Возбуждаются так же примерно, как плоть.

Стих разбух и напрягся, в крови у него
Слишком много гормонов, он словно живой,
Колом встал, головою, считай, к небесам.
Не сдержавшись, закончиться может и сам!

Ишь, как он, покраснев, изменился в лице,
Будто строчка, которая будет в конце,
Чуть не каждому стихотворенью в струю:
«Я люблю тебя, милая, слышишь, люблю!»