Завернувшись по самый нос в офицерский драп

…Завернувшись по самый нос в офицерский драп смотрит рыжая на людей. Пассажирский трап
снова там внизу. Словно раз и два — посмотри-ка вниз. В рукаве посадочный на «Париж — Москва».
Эй, Париж, держись.

Пассажирский трап. На крыло. Осколочки. Край стекла. Край села… словно мера мирного истекла.
Снег, Варшава, no sex, no smoking, мотор дымит, Прага гордая, в фас и в профиль гранитных плит.
Прикоснись щекой, ощути как дрожит стекло. По над облаком нереально — белым-бело...
Подойди же тихо на пальчиках семеня, ощути, горячо ли вольному от огня...
Ощути, горячо ли вольному — горячо! И планирует над проселком крыло-плечо...
Посмотри назад. Не смотрится, ну и что? Это Гретхен бредет по Мюнхену без пальто.
Это Гретхен, малышка-куколка, морщит лоб, и от глаз её сразу — в холод, в огонь, в озноб.
На одном крыле, задыхаясь, внизу — Нанси. Полпути почти, извините, monsieur, merci.
Пусть горят моторы — я близко, почти, почти. Завяжи глаза, считая до десяти,
отвернись к стене, дыши, никаких проблем. Самолет горит, как там было... je suis... je t'aime.
Пять минут до посадки, не выгорит, c'est la vie. От меня до земли — пол-жизни, четверть-любви.
Просто вниз упасть — словно в небо: Прости— лечу! Умирать не страшно... ну разве слегка... чуть-чуть!
Утопиться в Сене, звездой между ржавых крыш. Ты меня запомнишь, я знаю, mon chere, Париж!

Но при счете десять восстав как твой сын, Мари, разрывая рубаху тебе говорю: смотри,
Мы по кругу несемся? Не верится? Чуть дыша замирает у трапа... Гретхен.
Давай. Твой шаг...