К Вечности обращаюсь... Монолог

К Вечности обращаюсь...
после... как надежды в лоск истрепались...
и слепо - как будто выгоревший изнутри
от любви ли, от горя,
но - спокойно,
как последний изгой, дошедший до края,
к Вечности обращаюсь...
Зачем-то понадобилась Вечность
во всей взбаламученной России
и в одной неприкаянной душе.
Да и то... что сказать?
За повседневными хлопотами,
будь то обязанности, долги или очереди,
и даже в выходные дни или в праздничном безделье,
когда, казалось бы, ничего не стоит -
ни престижа, ни копейки, ни мнения,
ни драгоценных усилий души -
выкроить часок, а глядишь - и другой,
чтобы встретиться с Вечностью...
мы забываемся напропалую
и лишь изредка вспоминаем перед сном:
- Да... неплохо бы...
Но, следя за галактическими завихреньями
серого дымка последней сегодня сигареты,
отдохновенно представляем себе
инопланетную супертарелку,
по самый ободок с цветочками нагруженную
доброжелательными зелёными человечками
и безмерными благами внеземной цивилизации.
- Да... неплохо бы...
А между тем Вечность,
несмотря на кажущуюся отстранённость
и на свой бесконечно спокойный характер,
обижается:
у неё портится настроение,
она перестаёт созерцать
и вот уже капризно сомневается
в своей дивной,
в своей совершенной,
в своей внезапной и непредсказуемой красоте.
Глаза наливаются фиолетовой тьмой.
В них мелькают, просверкивая,
страшные вспышки сверхновых.
А на полюсе судорожно вздрагивают,
распадаясь на радужные перья,
сполохи северного сиянья.
Вот тогда-то - и то при случае -
сквозняк на тонюсеньких мурашиных лапках
проползает по горячей спине.
Конечно, Минздрав предупреждает:
"Не пренебрегайте Вечностью..." Хотя...
в залотошённой и заполошной жизни
где пообщаться с Вечностью,
не приседая на собственный гроб?
К дереву прислонюсь... будто бы невзначай.
У дерева больше светлой надежды,
чем у меня в мои лучшие дни.
Но надо уйти - в осень.
В осень надо уйти, в осень,
на которую не хватает ни режима, ни места
в траншеях осадившего себя города.
Или разве что в Антарктиде? -
а до неё - не шаг шагнуть...
Да и сама антарктида подглядывает себе
в чёрную дырочку за Вечностью
и, может быть, приноравливается к Вечности.
А в моём окне - осень...
с прочерками трещин,
с потемневшим радужьем красок,
с тусклым золотом ликов.
Осень в моём окне...
как предчувствие завтрашней весны
в грустных вчерашних воспоминаниях и заботах,
в зыбкой надежде под серым дождём,
в надежде, сходящей на нет.
Осень в моём окне...
где-то вскрикнет последний журавль,
откуда-то прилетит обгорелый лист,
и на мгновенье проглянет,
объявится на весь белый свет
величайшая тишина...
Осень в моём окне...
тает, тает рваная тёмно-серая тень -
и резче, пронзительней, очевидней
образ красной кирпичной стены.
Сегодня по области ожидаются облака.
А далеко за спиной
треснул, не выдержав перегрузок,
будильник - пузатый страж суеты,
механический счётчик невидимого песка,
домашняя мельница,
не перемоловшая в усердии
ни единой из горестей,
ни одной из забот.
А далеко за порогом
я споткнулся о кленовый лист,
рыжим щенком бросившийся под ноги,
и увидел, разогнувшись,
словно бы из-за синей каёмочки горизонта,
как зябкая тишина
играет на берёзовом клавесине
и отражается музыка
в осенних зеркалах.
Свете светлый, свете тихий, свете ясный...
целительнейшее милосердие
да горький дым костров.
А время раскручивается,
раскручивается с бешеной скоростью,
со скоростю вдруг сорвавшейся пружины...
А история выстроилась за спиною ввысь
широкозадой Вавилонской башней -
и рассыпается... но остаётся
тайный, как боль в сердце,
голый, как полдень, вопрос:
- Кто зарезал царевича светлого?
И в нашем страшном разладе,
когда осень глотком живой воды,
вдруг где-то рядом средь бела дня
немыслимой тайной между мной и Вечностью
гремит-говорит вырванный угличский язык.
Всё осенние колокола да осенние зеркала...
как же горек дым осенних костров!
И что-то плачется мне,
что-то осень неслышненько так,
но отпевает меня.
Да, в толпе не остановишься
и в толпе не разбежишься и не взлетишь.
Но разве обвенчаешься запросто с Вечностью?..
У Вечности нет времени,
поэтому Вечность любит только себя
вечной и ненасытной любовью.
Горек дым осенних костров...
Да из сетований, вздохов и снов - что за храм?
Вот и, словно заглядывая в осеннее зазеркалье,
обращаюсь - уже спокойно - к Вечности.
... А у тебя случается осень?
Впрочем, для кого тебе осень? -
если ты - Вечность
во всех народах и во всех временах...
А тебе бывает больно? -
тебе - в твоей дивной,
в твоей непредсказуемой красоте?
да так, что задыхается сердце?
Впрочем, зачем тебе боль?
Ты - Вечность,
а вечная боль - лишь в человеческом сердце.
А душа твоя мучается, распалясь?
Впрочем - когда?
У тебя же нет времени, ты - Вечность,
а Вечность упрекать не в чем.
Разве что - за такую короткую
вечную память?
да за такой распропащий
вечный покой?
А может, именно осень и есть
твоё целительнейшее милосердие?
Да я и в осень,
на которую не хватает отмеренной вечности,
с трудом возвращаюсь...
Осень... Вот она отразилась в своих зеркалах
шуршащими кострами палой листвы
да ознобным пожаром осыпающихся рощ.
Ну что ж, на малом костре - разговор на бересте,
а с большого костра - и последняя речь проста.
Душа отмучается, испепелясь.
И сердце живёт болью - до срока.
И Углич, как угль горячий,
не остывает в памяти.
И горек дым осенних костров.
Кто бы ни был, но прав проклятый:
не пренебрегайте Вечностью -
выйдет боком, сокрушая рёбра.
И как ни пересматривай свою жизнь,
возобновится ли история?
А может, именно в дороге к Вечности
и есть своя наипростейшая вечность,
размотанная, как шерстяной клубок?
А разве не вечность -
мелькнувший искоса взгляд
из-под приопущенных век?
И сколько потом отмерилось
незримого золотого песка? -
да поросло крапивой забвенья...
А за осенью - что за жизнь?
Так подожди же, дай я посталю точку,
чтобы хоть что-то свидетельствовало,
что не сам по себе я,
а здесь была ты.
И не забудь, хоть ты и Вечность,
сейчас - не забудь,
чтобы помнить потом и всегда:
после сорвавшегося меня
остаётся на Млечной дороге к тебе
мой светловолосый сын
с крохотной родинкой возле виска.