Этнический консультант

         Умирать – страшно, но ожидание смерти – страшнее всего.

         Если бы не этот отвратительный красно-рыжий, низкорослый, кривоногий и медоточивый обманщик, моя жизнь бы не изменилась: названая матушка Клитемнестра не отдала бы меня на заклание, подобно тупой бесчувственной телице. Пусть я и не дочь ей, подобно Ифианассе. Но она вырастила меня в своём доме, была добра ко мне, и ничем не отличала от родных детей. В отличие от Агамемнона, который, кажется, вообще не любил ни жену, ни детей: лишь ратные подвиги и мысли о собственной славе и величии заботили сего знатного мужа. Разве любящий человек бросается обещаниями о принесении в жертву богам самого прекрасного, что имеет? Тщеславие движет помыслами мужчин, и таковы почти все они, наделённые властью и могуществом.


      Во имя чего бородатые дикари, не ведающие слогового письма, собрались пожертвовать мною? Чтобы выиграть многолетнюю войну, в которой главным трофеем является не кто иная, как моя родная мать. Елена. Елена Прекрасная. Дочь Громовержца, пленяющая красотой всех мужчин, имевших несчастье увидеть ее. Если уничтожить часть ее сущности, плоть от плоти ее, возможно, Елена утратит частицу своей жизненной силы? Но она выживет в любом случае, даже если троянцы проиграют Великую войну. Она слишком красива, дщерь небожителя, чтобы погибнуть, и немало еще бед принесет Елена, моя мать. Давшая мне жизнь, но незнакомая со мной. Вправе ли я осуждать свою мать? Нет.

      Непутевый Тесей, герой-Тесей, хитрец-Тесей, извечно раздираемый жаждой действия, понимаемого простонародьем как «геройство», - это он вместе со своим лучшим другом Пирифоем, похитил юную девочку, только ради того, чтобы в очередной раз показать свою удаль. Представляю себе, как испугана была моя мать, еще совсем ребенок; и Тесей не мог удержаться от неприличного поведения по отношению к ней! Хорош герой! После захвата двумя сильными мужчинами слабой девочки Тесей нашел себе другое, гораздо более подходящее занятие, отправившись за новыми приключениями. Такие не погибают даже на том свете!

       Впоследствии мать была возвращена к родственникам, так и не достигнув возраста взрослой женщины. Хитроумный Тиндарей объявил, что Елена вернулась «девицею», и целый рой женихов вился вокруг моей матери. Больше всех не повезло Менелаю: он женился на Елене, дав толчок к развитию событий, благодаря которым сегодня меня должны принести в жертву Артемиде, которая, якобы, гневается. Но кто из них, этих винопийц и горлопанов, лично слышал пожелание богини? Им хочется верить словам жреца, хочется надеяться на чудо, - это не их кровь, и не кровь их детей сегодня прольётся на алтаре, и потечёт рубиновыми каплями, заставляя их бесноваться и ликовать!

       Ненавижу медоточивого Одиссея, жалкого базилевса нищей Итаки, своекорыстного хитреца: только из-за него и его очередной премудрой уловки я – здесь, в ожидании скорого конца. А как хорошо начиналось мое путешествие: очаровывающий язык рыжего царька обещал столько чудес в конце пути! Да низвергнется он в Аид прежде срока!


      В тот день в наш дворец приехали двое: Одиссей, который наверняка сам вызвался сопровождать меня, и аргосский базилевс Диомед. И подло обманули нас, женщин!

     Незадолго до того на женскую половину мегары привезли новую шерсть. Рабыни-чесальщицы размяли и вычесали ее, получив отличную паклю, - эта работа считалась недостойной свободных женщин. Затем пряхи спряли тонкие нити с помощью веретён и прялок, и матушка Клитемнестра доверила мне честь участвовать в прядении! Я была горда тем, что меня сочли взрослой! Значит, замужество и новая жизнь не за горами!

      Когда же величественная Клитемнестра, усмехаясь, сама предложила Ифианассе и мне ткать на ткацких кроснах, мы с сестрой переглянулись: точно, нашему девичеству подходил конец! А с ним – и свободе! Но только в браке женщина Микен обретает то, чего лишена в девичестве: семейное счастье и ощущение себя полноправной хозяйкой, несущей ответственность за все, что происходит в доме. Это прекрасно!

- Сегодня я покажу вам, девочки мои, как украшать ткань простейшими узорами. Начнем с малого: с простого переплетения нитей разных цветов. Вскоре вы узнаете и подлинные узоры! Вспомните Арахну и ее мастерство в искусстве ткачества: каждой будущей хозяйке дома подобает владеть умением ткачества. Но еще важнее искусство шить! Представьте себе, как чудесно вы будете выглядеть в длинных широких юбках, четко обрисовывающих талии, - представьте, что эти наряды в микенском стиле будут пошиты из тканей, сотканных вашими собственными руками! Это ли не повод для гордости?

- Я слышала, что некоторые жители островов попросту обматываются кусками ткани, полагая их достаточной одеждою: например, базилевс Одиссей, как говорят, когда только приехал со своей полудикой Итаки, не знал, как носить принятое у нас платье. Правда? – Афианасса смотрела на мать с озорными огоньками в глазах. Она тоже не любила Одиссея, нищего и болтливого, - и женатого. Ходили слухи, что он любит свою жену! И пытался пойти на низменную хитрость, лишь бы не отправляться на войну! Как трус!

      Клитемнестра никак не прореагировала на выпад дочери в адрес союзника мужа: она умела держать язык за зубами. Заметила лишь, что опытных портних становится все меньше: шитье – трудное занятие; возможно, наступит день, и все мы будем одеваться в куски ткани, как на родине Одиссея, и воображать, что это – наилучшая одежда!

      Нам было весело, мы смеялись и беседовали о своем, женском, и тут пожаловали эти двое. Впрочем, Диомеда можно было в расчет не брать, я не держу на него обиды: именно Одиссей говорил и убеждал, причем ему это удавалось отлично, как всегда. Руки его, заросшие мохнатой щетиной, двигались еше быстрее, чем его язык: туда-сюда, сюда-туда:

- С превеликим трудом удалось нам собраться вместе, чтобы начать великий поход на этот город! Перед отправлением устроили мы славную охоту!... – тут Одиссей прервался на миг, слегка наморщив лоб, словно не хотел сказать чего-то лишнего, что не нужно слышать нашим, женским, ушам: - Но тут ваш муж и отец Агамемнон на пиру договорился с Ахиллом, и было принято меж ними решение: надлежит немедленно тебе, юная царевна, выйти замуж за Ахилла! Потому как лучшего жениха не найти в целом свете: и красив, и знатен! Что скажете? – Клитемнестра руками всплеснула, словно птица, дар речи на миг потеряла, едва выговорила:

- Упились вы там до потери памяти, верно?! Снова вино пили неразбавленным, как какие-нибудь дикари? Кто это придумал, выдавать девицу замуж второпясь, словно дочь простого козопаса? Не простая девушка Ифигения, чтобы вот так, без подготовки…

- Не могу спорить, Ифигения –  совсем не простая девушка… - ласково пропел Одиссей. – Возможно, она роду еще более знатного, чем думаем, не так ли, госпожа? – всегда спокойная Клитемнестра потемнела лицом: в семье не принято было затрагивать историю моего происхождения, и мало кто знал правду о том, что я – приёмный ребёнок. Одиссей намекал на мое незаконное происхождение от краткого союза Елены и Тесея. – Однако так решил Агамемнон, и нас с Диомедом послали поскорее за юной невестой! Поспешите, женщины, пока суда наши не отплыли к берегам Илиона, и жених еще ждёт юную новобрачную!

      Мы переглянулись с Ифианассой: можно подумать, это я, несовершеннолетняя, горю желанием вступить в брак с молодым Ахиллом, который на днях отплывет в дальние края и, возможно, никогда не вернется!

- Почему Ифигения? – неожиданно для меня спросила высокая и статная Ифианасса, грозно подбоченясь, - точь-в-точь она походила сейчас на царицу Клитемнестру. – Ей не нравился никогда нежный красавец Ахилл. И в возраст невест она не вошла, ей год еще до пятнадцати! Почему не я? -Тут настало мне время удивляться: вот как сестрица заговорила! Действительно: пусть сестра выйдет за Ахилла, я лишь порадуюсь за нее. Мне пока не хочется уходить в новую жизнь от девичьей воли: еще годик, другой, а потом – можно! Не хочу становиться вдовой при живом муже, который будет воевать неведомо где боги знают сколько лет, - и вернётся ли живым с чужбины?

- Возьмите с собой Ифианассу, о пресветлые базилевсы! – нерешительно подала я голос, и двое прибывших удивленно воззрились на меня, будто услышав глас с неба. – Она готова к замужеству и жаждет его, тогда как я – лишь маленькая Ифигения, мой рост велик, но чувства еще спят в моем сердце, и тело растет, - я не готова стать женой и матерью!

      Показалось мне, или и впрямь смелый и гордый Диомед вдруг покраснел ярче анемона, а рыжебородый Одиссей искоса и злобно взглянул на меня, и тут же улыбнулся светло и радостно. Наверное, показалось, так как Одиссей немедля принялся убеждать мать:

- Царица, нам велено доставить к отцу именно царевну Ифигению, - не Ифианассу! Мы всего лишь исполняем волю твоему мужа Агамемнона: ужели ты пойдешь против него?

     На меня Одиссей больше не смотрел: как ни пыталась вновь встретить его бегающий взгляд, мне это не удалось. Почему он боялся посмотреть мне в глаза? Не уважал? Или пытался что-то скрыть, едва не выдав истинных чувств за красивыми словами?

- Я не поеду! – тихо сказала я, прекрасно понимая, что мой голос не будет услышан. Так и произошло: Клитемнестра не оспорила мужней воли, и вот уже меня спешно готовят в путь к нареченному жениху. Рабыни торопливо складывают мои вещи в большой ларь, снуют в спешке по гинекею, а мне смешно и странно от их суеты.

- Прекратите бегать по дворцу, как глупые козы! Как только мой будущий муж отплывет в Трою, я вернусь назад в Микены, и буду здесь ждать его возвращения.

- Это разумное решение, - с легким вздохом согласилась мать, будто у нее отлегло от сердца. –Возможно, ты и после навсегда останешься с нами, дорогая моя девочка: кто знает, как выпадут кости твоей и Ахилла судеб… Хватит суеты, глупые клуши! Лучше подавайте поскорее жареное мясо и лучшее вино нашим гостям! – Но Одиссей и Диомед отказались воссесть на застеленных шкурами сиденьях, сославшись на спешность порученного им дела: доставить меня к Агамемнону, который ждёт!

- Но как же так? – Клитемнестра растерялась едва ли не больше, чем тогда, когда услышала новость о принятом Агамемноном сватовстве Ахилла ко мне. Если то решение всего лишь означало, что базилевс все решил, не спросив ее, царицы, мнения, то отказ выкопоставленных гостей от обязательной трапезы оскорблял ее как хозяйку, затрагивая сами основы общепринятых традиций. – Как можно не отведать вина, хлеба и мяса, находясь в моем, - она подчеркнула это слово «моём», - доме?! Что вы делаете?! Подождите хотя бы немного, пока малыш Орест вернется с рыбалки: он так любит сестру, ему следует проститься с нею!

     Низко, почти до земли, склонился пред нею Диомед, и без слов просил прощения за столь вопиющее нарушение правил. А базилевс Итаки не гнул спину низко, он лишь изрёк:

- Мы должны ехать, госпожа! Вдруг ветер переменится: суда уже готовы к плаванию…

- Но о какой свадьбе может идти речь, если вы все торопитесь отплыть? Вы даже не воздадите жертв нашим богам, не откушаете мой хлеб, - вы только заберете Ифигению?! Как можно! … - мать готова была заплакать. – В таком случае, я повелю немедля снарядить арму для невесты! – Она имела в виду специальную крытую коляску для невест; только на арме, и не иначе мне сейчас полагалось ехать, потому что впереди меня должно ожидать свадебное торжество, о котором я пока не услышала ни слова. На миг меня охватил восторг: еще бы, арма – такая чудесная, удобная коляска, накрытая сверху огромным куском домотканины от ветра и дождя, и в ней так удобно ехать, и она такая красивая, и изящная, только вот не очень маневренная…

- Тсс! – Одиссей приложил палец к губам, будто намекая матери на многословие, стремясь оборвать на полуслове речь. Мать воздымала руки, не находя слов от возмущения и непонимания. Еще пуще сделалось ее недовольство, когда гости отказались взять арму и сопровождающих из числа нашей челяди и приближенных, сославшись на то, что им некогда ожидать лениво тянущуюся процессию, - им очень некогда! Возмутительно!

     Клитемнестра всё поймет позже, гораздо позже, когда ничего нельзя будет исправить. И будет ликовать от того, что гости хотя бы не увезли с собою Ифианассу, ее родную дочь.

     Поведение гостей казалось мне всё более странным и необъяснимым. Но я не задавала вопросов, усвоив из поведения Одиссея и Диомеда, что не получу ответов. К чему выставлять себя на посмешище, если тебя старательно не замечают, будто ты – серебряный кратер или дворовый пёс? В считанные минуты я молча собралась, надев лучшее платье, пошитое по старому критскому фасону, высоко поднимавшее мою полудетскую грудь, с множеством оборок и четко обрисованной талией, и шагнула за порог дома, в котором выросла, навстречу моей странной судьбе. Вскоре златообильные Микены навеки скрылись из глаз за поворотом дороги.


     Раз не суждено мне проехаться на арме перед своим законным супружеством, так и и на паршивой, обветшалой, но быстроходной военной повозке двух базилевсов я не поеду, уперлась я, и настояла на своём: Клитемнестра дозволила мне взять Боанегроса, моего любимого мальчика, моего чудесного жеребца, с легкостью преодолевающего кручи.

- Тебе неудобно будет скакать на нём в неудобном платье, - с сомнением шепнула сестра, но я лишь отмахнулась. Мне всегда удобно в седле, с детства вела себя как мальчик. Не то, что их хваленый жених Ахилл: как девочка, прятался среди женщин! Тоже мне жених! Пусть Одиссей и Диомед трясутся на ведомой возницей повозке: смеюсь над ними!

- Истинная Артемида! – с нешуточным ужасом пробормотал Диомед, глядя на меня, а его товарищ, хвала богам, промолчал; изредка ловила на себе сомневающийся взгляд Одиссея, но он ни слова не произнес, пока я гарцевала перед ними по крепкой мощеной микенской дороге, которая пережила уже немало поколений людей. Дорога немного приподнималась над окружающей местностью, ровная, надежная, сложенная из каменных блоков, скрепленных друг с дружкой гипсом и залитых слоем рыжей, почти как борода Одиссея, местной глиною. Сверху дорогу покрывала каменная плитка, по которой повозка «гостей» катилась как по маслу, а Боанергос летел подобно Пегасу. Впрочем, иногда каменная дорога сменялась земляными насыпями, и тогда повозка замедляла ход, но не мы с моим быстроногим черным красавцем.

      По пути мы почти не разговаривали с высокочтимыми базилевсами: лишь разделяли наспех скудную трапезу и пили разбавленное вино, которое они все же взяли из наших погребов. Я даже не пыталась втянуть мужчин в разговор, чтобы не казаться назойливой.

    Но они беседовали меж собой, хотя явно следили за своими словами, чтобы я не узнала чего-то важного, того, что они не хотели донести до меня. Подвыпив, Диомед вымолвил:

- Славная охота состоялась под Авлидой, но надо же было Менелаю вторгнуться на земли священной рощи Артемиды, и убить ту проклятую лань, вызвав гнев могучей богини! И Атрей тоже хорош: поскупился на золотого агнца, вот и пусть ожидают теперь попутного ветра до седых волос! Артемида справедливо решила наказать непочтительных смертных!

     Тут Одиссей, встретив мой заинтересованный взгляд, - я хотя и сидела в стороне от них, но прекрасно слышала каждое произнесенное слово, - толкнул Диомеда локтем в бок:

- Забудь о грустном, мой славный друг! Лучше поведай о пирах Аргоса, о землях твоей родной Этолии, о красавицах твоих земель, - я же расскажу о покинутой мною Итаке! Пусть девушка послушает о царствах более диких, чем ее Микены, но от того не менее любимых нами, дикарями! – Видя, что этолиец Диомед растерянно замолк, принялся на все лады живописать свои хоромы на Итаке, и жену Пенелопу, и маленького сына Телемаха. С чего Одиссей предался воспоминаниям? Слушала теперь их разговор вполуха, стараясь обдумать то, что ранее рассказал Диомед.

      Так вот почему суда эллинских племен доныне не отплыли! Безветрие на море! Мне очень хотелось заметить, что следовало принести жертву воинственной богине, и она мигом бы переменила свое решение, и безветрию давно бы пришел конец. Значит, скучающие воины решили повеселиться перед дальним плаванием, и устроить веселую свадебку, а потом бросить меня, безутешную, и отплыть отвоевывать обратно мою родную мать?

      Какая демагогия! Только Одиссею могла прийти в голову подобная мысль! Или… мой названый отец Агамемнон был пьян, - с ним такое бывает изредка, - и сам так решил? Но, однако, как долго на море царит безветрие, это необычно. Или сами боги против войны? Возможно, Елена от рождения была предначертана Парису, но мужское тщеславие, - вначале моего отца Тесея, затем – спартанского базилевса Менелая, - нарушили божьи пути, и греческие племена найдут не победу, но лишь гибель в дальней дороге, за морем?

      Больше двое мужчин не заговаривали о причинах своего длительного ожидания попутного ветра перед отплытием: наверное, там было что-то еще, о чем они молчали.


     В Авлиде, знаменитой своим культом Артемиды, союзники стояли уже несколько декад, но перемены погоды не ожидалось. Когда мы въехали в пределы города, нас встретили зеленые дубравы и тихая безветренная погода. Я по-прежнему ехала на своем жеребце, хотя Одиссей зачем-то звал меня сесть к ним в повозку, чтобы поговорить; жеребца он предлагал привязать за повозкой, чтобы тот не отстал. Удивляясь просьбе итакийца, подчинилась его воле: в словах Одиссея чувствовался приказ. Я могла бы ослушаться: только мой отец мог мне приказывать, но разве не волю Агамемнона исполнял здесь этот низкорослый говорун?

     Покорно склонив голову и скрепя сердце, я устроилась в неудобной повозке подле двух знатных мужчин, и приготовилась слушать. Очевидно, настало время для чего-то важного, если Одиссей вдруг соизволил завести со мной разговор.

- Ты – царская дочь, Ифигения: гордость не позволит тебе пасть духом или строить препятствия к тому, что должно случиться. Выслушай мужественно то, что я скажу сейчас, - Одиссей даже взял меня за правую руку, совсем как молодого эфеба: похоже, он все-таки немного меня зауважал при виде того, как мастерски, подобно хеттам, я управляюсь с лошадьми. – Не будет никакой свадьбы: это было просто предлогом, чтобы Клитемнестра отпустила тебя вместе с нами. Иначе она бы так раскричалась, что все боги услышали бы ее вопли!

      Мать Клитемнестра никогда не плакала и не кричала: она была горда, но о чем он толкует?

- Так решили боги, - их волю озвучил провидец Колхант, и не нам оспаривать вою богов, девочка. Позволь рассказать тебе всё с самого начала: ты должна быть готова к тому, что тебя ждёт, и достойно встретить волю Артемиды…

- Не томи, светлейший базилевс! – вскричала я в негодовании. – Говори, не мучай душу!

- Послушай, царевна: когда наши союзные суда уже готовились отправиться в путь, покинув гавань гостеприимной Авлиды, мы, цари, решили устроить охоту. До сих пор не пойму, зачем Менелай, брошенный муж, принял участие в охоте? Но такова была его воля: думаю, базилевс Спарты стремился отвлечься от своей невозвратимой потери, и жаждал вида крови животных, и его ярость была столь велика, что Менелай неосторожно убил в священной роще Артемиды лань, которой не должна была коснуться рука смертного, ибо та лань была посвящена великой охотнице. Что касается Атрея, думаю, ты уже слышала: он поскупился, но это здесь не столь важно. Главное – убитая Менелаем в священной роще лань, животное, посвященное Артемиде!

- Хорошо, царь Спарты убил невинную лань богини, но при чем здесь я, о Одиссей?!

- Пойми, о прекраснейшая из дочерей Агамемнона, - и базилевс Итаки лукаво скосил на меня зелено-серо-голубые глаза, намекая на знание моего происхождения, - вождем нашего похода является отнюдь не Менелай, но отец твой Агамемнон.

- И что? – я не понимала, почти начинала задыхаться от непонимания. – При чем здесь я?

- Настало великое безветрие, насланное Артемидой, покровительницей Авлиды, и суда не смогли отплыть и день, и два, и декаду. Дни стали умножаться, а мы всё ждали хорошей погоды, не находя себе занятия от безделья. Наконец, мудрец и прорицатель Калхант решил говорить с богиней: он умеет слышать волю бессмертных.

- Так Артемида велела ему… Что она сказала Калханту, о Одиссей? Не томи меня!

- Калхант велел передать совету базилевсов, что богиня разгневалась, и только жертва может смягчить ее гнев. Боги добры к тем, кто вовремя может умилостивить их… Так вот, богиня потребовала, чтобы мы привезли тебя… - меня прошиб ледяной пот: я поняла! Приспешники Аида, вот они кто, Одиссей и Диомед: разыграли комедию, обещая скорую свадьбу девице, предназначенной быть принесенной в жертву кровавой богине!

- Прими это решение, госпожа, и смирись, - это вступил в разговор Диомед, до поры молчавший. – Будь достойна своих предков: покажи воинству, как должна поступать царская дочь в таком случае!

- И Агамемнон согласился на это?! - вскричала я. – Но то Менелай согрешил, и надумал искупить свою вину моей кровью! – и все присутствующие поняли мою мысль: спартанский царь был только рад принести в жертву дочь беглой жены, дочь другого. Мысли мои метались чайками над морем: они пригласили меня в повозку, чтобы я не сбежала, услышав такую новость! Боанергос унес бы меня далеко, далеко отсюда! Как бы я хотела сама стать белокрылой чайкой и улететь к моей родной матери: возможно, теперь, став взрослой, она не отвергла бы меня, а пожалела несчастную безвинную сироту? Которая так и не стала родной приемному отцу, Агамемнону, иначе он не был бы столь жесток ко мне…

     Слёзы потекли по щекам: не страх, но отчаяние душило меня. Обманутые надежды: вместо брачного ложа – смертный алтарь, - какая насмешка судьбы! Только хитроумный Одиссей мог решиться на такой нечеловеческий обман! Диомед, - тот хотя бы молчал в нашем доме.

- Ты будешь наказан, - сказала я тихо, но звучно. Слова хлестали, как плетка, - пусть боги отвернутся от тебя и дети твои вовек не познают семейного счастья! Проклятый! Пусть все ветры на свете дуют против тебя и твоего корабля, и пусть само море вздыбится и поглотит твой лживый язык! Да услышит меня Посейдон!

- Вот и хорошо, царевна! – мерзкий рыжий базилевс улыбался, казалось, не слыша моих фраз, - лучше сейчас выплакаться и высказаться, чтобы потом казаться спокойной на глазах всего войска! А Посейдон... Он далеко, и занят своими, морскими делами, он не услышит тебя! Лучше поплачь, юная госпожа, избудь печаль: мы понимаем, как тебе тяжело! Велика твоя роль в обретении нашим воинством удачи, - так будь достойна этой чести!

      Они «понимали»… Добрые базилевсы «понимали», что чувствует девочка пред лицом скорой и неминуемой гибели. Вот он сам не захотел, чтобы его сына зарезал плуг на меже, когда он, плут Одиссей, сильный мужчина, привыкший с детства метко стрелять из лука и разить мечом, - притворялся бесноватым ради того, чтобы не идти на войну! Но когда Одиссей увидел, что его ребенка вот-вот раздавит плуг, мигом опамятовался и поумнел! Жаль, мне нельзя притвориться безумной, да и какая разница богине, в каком состоянии мой разум? Безумцы всегда были угодны богам.


      
      Смешанное воинство эллинов приветствовало двух своих базилевсов, узрев нашу повозку. Несчастный привязанный Боанергос плелся следом, непривычный к привязи: гордо взбрыкивал, прядал ноздрями и… мне было его безумно жаль. Что станет с моим конем, когда… когда меня не станет? Смогу ли я поручить его судьбу моему названому отцу?

- Послушай меня, царь Аргоса, - я была серьёзна и спокойна, как рыба, вытащенная на сушу, но еще не распотрошенная, - я смотрела в глаза аргосскому царю пристально, не мигая, как и подобает истинной внучке Зевса, судьбу которой осмелились решить простые люди, - прошу тебя об одном: отправь обратно моего коня! Назад в Микены. С одним из твоих людей. Даже если этот человек не сможет из-за моей просьбы отплыть с вами в Трою. Прошу: пусть Боанергоса доставят обратно, а дома, в Микенах, пусть животное поручат моему брату Оресту, - мальчик тоже любит моего коня, он сделает все, что надо, – речь моя запнулась, когда я увидела, - нет, неужели? – слезу в глазах этолийца. Он плакал? Будь Елена его женой, она бы не покинула его.

   Не то, что Менелая, думающего об охоте перед началом войны. Пустой человек: мать была права, покинув его! Не знаю, что за человек этот троянский царевич Парис, но бородатый Менелай – ужасен! Похоже, он ни разу не стриг свою темную широкую окладистую бороду: наверное, остатки пищи скапливались в ней, по ночам даруя чудесные ароматы окружающему миру! Когда я только сошла с повозки, высоко задрав голову и четко расположив две светлые длинные косы по плечам, чтобы выглядеть возможно более гордо и равнодушно ко всему и всем, - спартанский царь поедал меня жадным взглядом. Смесь страсти, удивления и ненависти были написаны на лице Менелая: одного его взгляда довольно было, чтобы убедиться, - он признал во мне дочь моей матери. Неужели я так похожа на Елену? Но сходство это подобно нечеткой тени, слабому отражению в луже после дождя: иначе эти бородатые воины не осмелились бы поднять на меня руку. Говорят, Елена - прекрасна…

      Главное: не бояться. Осталось немного, и все закончится в этой жизни, в которой самое мое рождение стало случайной роковой ошибкой, не осложнившей, впрочем, существования ни матери, ни отцу. Мне стоит быть признательной Агамемнону: он дал мне честное имя, я выросла в его доме и была любима его женой и детьми. Настала пора платить по счетам, как говорят финикийские торговцы, что возят в Микены пурпур, стекло, жемчуга и драгоценности из далеких земель.

     Словно царица, готовящаяся воссесть на трон, я сама подошла к Калханту, жрецу и прорицателю храма богини-охотницы. Прикоснулась к его запястью хладными пальцами:

- Всё ли готово, о провидец? И я готова стать средством к началу вашего пути! Убей меня! Прекрати наконец эту муку ожидания: пусть душа сойдёт а Аид, не томясь более!- и я улыбнулась Калханту, бритоголовому жрецу, онемевшему от моей самоуверенности, - представив себе, что это не я, но моя богоданная Зевсом мать Елена улыбается ему. Жрец задрожал.

- Что же ты, жрец?! Не медли! Жаль, что нет рядом моего будто бы жениха, как его, - Ахилла, я бы хотела обнять человека, чьим именем меня вызвали сюда, - обнять и пожелать удачи в бою! Как, и ты здесь, мой дорогой… отец?! Дозволь поцеловать тебя на прощание в обе щеки: будь счастлив со своей женою, - она была мне лучшей матерью на свете! Да будешь ты вознаграждён ее любовью и верностью после моего заклания! Ах, прости, оговорилась: жертвоприношения… - всё клокотало внутри меня, а жрец всё медлил, не решаясь взмахнуть своим сияющим кинжалом, хотя я уже сама преклонила колени пред алтарем, темным и мрачным, омраченным запекшейся кровью животных. Мрачная богиня – Артемида: она кровожадна, как Молох финикийцев. Давно эллины не приносили Артемиде человеческих жертв, - не будет покоя и счастья никому из участников этой войны, вновь вернувшимся к дикости наших безжалостных предков. А всё Менелай с его тщеславным стремлением возвратить неверную жену, которой он стал отвратителен…

       Сверкающий кинжал засиял под яркими лучами солнца, и тут темная, почти черная туча, огромная и страшная, закрыла собой весь небосклон, и небо сделалось темным, лишенным света солнца, и непроглядный туман покрыл все вокруг. Я покачнулась и упала, не ощутив никакой боли, - вообще ничего. Жрец Калхант, только что нависавший надо мной неотвратимой угрозой конца, царь Агамемнон, стоявший в отдалении и упрямо выискивавший взглядом соринку в земле, не решаясь в последний раз глянуть на меня, - все они разом исчезли, будто и не бывали никогда. Казалось, непрозрачное темное облако пеленой заволокло всё, и даже собственные руки перестали быть видны. Мне стало так хорошо, так легко и радостно: неужели я уже умерла, и вот этот туман и есть смерть? Как замечательно: легко и просто, и нет никакой боли!

     Но почему так темно? Неужели в Аиде царит полная, непроглядная тьма? Как тогда вечный перевозчик перевозит своих пассажиров через реку забвения?

     Слегка приоткрыв глаза, заморгала: почудилось, будто тьма постепенно рассеивается, сменяясь слабой туманной серебристой дымкой. Вскоре показалось, что различаю белеющие очертания своих обнаженных рук, - и я наконец решилась открыть глаза. Прозрачный туман еще сохранялся, но стало совсем светло, и слабые контуры предметов выявились из полумглы. Вот это и есть потусторонний мир? Как странно!

      И вдруг яркий солнечный луч коснулся моего лица, согрел мокрые щеки, заставил глаза прищуриться; вместе с солнцем налетел порыв ветра и подбросил вверх мои косы, словно они были живыми танцующими светлыми змеями. Солнце и ветер? Ветер?! Тот самый, о котором долго и тщетно просили Артемиду эллинские воины?! Но где они?


     Привыкнув к ослепительно яркому свету, радуясь свежему ветерку, осмелилась осмотреться по сторонам, - и осознала, что до входа в Аид мне еще далеко! Однако и на храмовый алтарь в священной роще Артемиды это место не было похоже: роща вокруг шумела, разговаривала о чем-то своем, но алтарь исчез куда-то, как и сам жрец Калхант, и бесчисленные головы эллинов, провожающие меня в последний путь. Или я долго была без сознания, и они все уже уплыли в море, покинув меня?

      Но, скорее, это место – совсем не Авлида, хотя очень похоже: та же трава и деревья, и ручей под ногами, - он протекал рядом с алтарем, чтобы жрецу удобнее было смыть красную кровь с окровавленного жертвенного кинжала. Так где же я?

- Приветствую тебя, маленькая Ифигения, - услышала ласковый шепот слева, - ты у меня в гостях, и никто больше не причинит тебе вреда, – повернув голову, увидела неведомо откуда появившуюся белокурую розовощекую женщину, стройную и очень рослую, с дивно прекрасным лицом и светящимися серыми глазами. Сглотнула комок в горле, намереваясь задать восхитительной незнакомке прямой вопрос, но она не дала мне рта открыть, опередив ответом незаданный еще вопрос: - Кто я? Называй меня Артемидой.

       Боги! Она меня пожалела! Не жестокие люди, но сама богиня-воительница сжалилась надо мною! Не приняла жертву! В голове всё закружилось, стало еще страшнее, чем недавно, вспышка нестерпимо яркого света затмила мир, и я то ли вправду умерла, то ли лишилась чувств. Перестала быть.

      Голоса тихо наползали из небытия, звучали из плотного тумана непонятным монотонным шумом, не создавая впечатления осмысленной речи. Но определенно я слышала голоса. Говорил мужчина, явно немолодой и привыкший повелевать: он в чем-то убеждал или укорял женщину, чей тихий голос звучал сладостной вкрадчивой музыкой. Я не понимала ни слова, но звуки их речи казались благозвучными и неопасными для меня. Я замерла, стараясь подробнее прислушаться: возможно, что-то удастся понять? Но нет, совсем ничего. Разные языки доводилось слышать в бытность мою царской дочерью в доме Агамемнона: финикийский, египетский, хеттский, но – ни единого слова знакомого не различила! Где я, у кого? И что за язык такой странный: мелодичный, певучий? И вдруг услышала понятное:

- Кажется, твоя гостья очнулась, Артемида: взгляни, она замерла на кровати без движения, и лишь ресницы ее слабо подрагивают, потому что она пришла в себя и слушает нас!

    Резко распахнув глаза, я рывком села на странной кровати полукруглой формы: ложе было мягким, уютным и восхитительно облекало мое тело. И никаких перин! Мужчина, кудрявый, темно-русый, с серебристо-седыми висками, немолодой, с горделивым лицом и царственной осанкой, смотрел на меня с лукавой, но доброй усмешкой милого дедушки.

     Вскочила с намерением бежать, но куда, от кого? От богини Артемиды? Неужели я угодила на саму гору Олимп, и нахожусь в священных и недоступных для смертных чертогах олимпийских богов? И мифы говорят правду…

- Тише, девочка, успокойся! – это была та самая женщина, прекрасная, как восход солнца. Артемида. Следовало бы пасть ниц к её ногам, возблагодарить за чудесное спасение, но не могла, ноги не держали, и язык не повиновался. Я попала в царство богов…

- Приляг, успокойся, позже поговорим, - женщина шептала слова, будто молитву, но ее речь была немного странной, слишком певучей и порой она непонятно произносила слова. – Испей целебного нектара, тебе станет легче, и ты мигом уснёшь. Все хорошо…

- Сколько ей лет, Артемида? – в голосе мужчины сквозила насмешка. – Ты спасла почти ребёнка, а нам нужна взрослая женщина. Эта малышка ничего не поймет…

- Ей скоро исполнится четырнадцать, - возразила женщина. – В ее мире это почти взрослый возраст. Совсем скоро она достигла бы статуса невесты, если бы девочку не вздумали принести в жертву эллинские кровожадные глупцы. Право, будь моя воля, наслала бы на них жестокий шторм и разметала к Аиду все их жалкие суденышки!

- Пусть себе плывут! – возразил мужчина. – У них свой путь. Разве мало ты веселилась, подбросив этим бородачам бедную глупую телочку взамен спасённой девочки? Пусть плывут…


      Вторично пришла в себя не сразу: похоже, я долго и крепко спала, без снов и тревог. Кажется, я устала бояться и думать о том, что со мной произойдет вскоре. Часто приходила Артемида, которая более не вызывала во мне панического страха и совсем не казалась похожей на грозную богиню: она вела со мной беседы, которые не усваивались в моей голове. Артемида утверждала такое, что у меня тут же от ее слов начинала болеть голова, и я затыкала уши пальцами. Пыталась задавать ей вопросы о том мужчине, бывшем с нею в первый день моего появления здесь, в этой удивительной комнате без окон, в которой, однако, иногда целая стена становилась прозрачной, а за стеной вырастал диковинный дремучий лес, где кроны деревьев уходили высоко в небо. Артемида задавала вопросы о воинах, собиравшихся участвовать в троянской войне, и подолгу выспрашивала о каждом из них все подробности, начиная от родимых пятен на лице и заканчивая характерами и длиной бороды. Особенно удивил ее мой отзыв о базилевсе Одиссее:

- Ты хочешь сказать, Ифигения, что царь Итаки – настоящий злодей? Не может того быть! – Но я с яростью отстаивала своё мнение, объясняя, почему ненавижу этого лицемера и лгуна, обещавшего мне скорое замужество, тогда как меня поджидал жертвенный алтарь! – Ты побуждаешь нас переоценить его роль в тех событиях. Мы полагали его скорее положительным героем, но никак не подобным мерзавцем, как ты описываешь.

- Почему же мерзавцем? Он пытался уклониться от участия в войне, но, когда хитрый маневр не удался, влился в ряды воинов и решил принять все возможные меры к тому, чтобы завоевать достойное место среди воинов, и постараться выжить. Просто он гораздо хитрее и изворотливее всех остальных, и он не стыдится лгать в случае, когда ложь может помочь ему.

      Наши беседы становились все продолжительнее и содержательнее, но я так и не хотела по доброй воле усвоить некоторые излагаемые Артемидой истины. Наконец она оставила попытки уверить меня в чем-то невероятном и объяснила, что им от меня нужно.

      Оказывается, меня спасли не просто по доброте божьей: от меня требовалось добыть некие сведения, которые мне, как «местной уроженке», гораздо проще получить, чем ей, Артемиде. Слова богини удивляли, повергали в шок: всемогущая охотница просит меня, смертную, о помощи?

      Когда услышала, в чем суть их просьбы, долго смеялась и пыталась убедить прекрасную женщину в том, что смогу ответить на ее вопрос без дополнительных исследований изучаемого периода. Дело касалось рыбной ловли, в которой я принимала участие с раннего детства. В этом деле мне досконально были известны все подробности! Однако прекрасная богиня заметила, что им нужны доказательства правильности моих слов. Какие доказательства? Картинка золой на серебре, что ли? Но не стоило спорить: всё будет так, как угодно всесильной госпоже.

- Утром ты проснешься уже одетой и окажешься в том месте, где должна увидеть всё то, что интересует нашего клиента, - слова Артемиды заинтриговали меня. Она говорит о некоем другом боге? Но вправе ли я любопытствовать? Она спасла меня, и смеет отныне повелевать моей жизнью и смертью, а я должна повиноваться. – Позволь заранее надеть тебе несколько украшений на шею и запястья, милая Ифигения, - нежные руки женщины, порхая крыльями бабочки, укрепили на моей шее, запястьях и в волосах несколько чудесно выполненных фибул с вкраплениями лазурита. – Они не вызовут подозрений… Просьба: старайся не поворачиваться спиной к рыбакам, так, чтобы твои украшения всегда были устремлены к ним лицевой стороной. Хорошо? – Я кивнула, внутренне смеясь. Артемида упорно не желала видеть во мне настоящего знатока рыбной ловли.


      Очнулась от шума ветра над головой и пения птиц в вышине деревьев. Солнце стояло высоко. Неимоверная свежесть пьянила. Возможно, именно сейчас я проснулась по-настоящему, а богиня Артемида, спасшая меня от заклания, мне только привиделась в лихорадочном бреду? На мне было всё то же роскошное платье, в котором покинула я дом базилевса Агамемнона.

     Несколько сельских общинников, загорелых и худощавых, в старой одежде, какую не жаль было надеть на рыбалку, босоногих, стояли прямо в прозрачной ледяной воде, надеясь на удачный лов. В руках каждый из них держал небольшой прямой коровий рог. Я знала, что острый конец каждого такого рога просверлен насквозь, вдоль, в это отверствие продета бечевка с укрепленным на конце ее острым крючком; пониже рога на бечеве укреплено увесистое свинцовое грузило.

     Расстояние рога от крючка точно соответствует той глубине, на котороый рыбак намеревается ловить рыбу. Проще говоря, рыбаки надеялись, что рог в тот момент, когда снаряд опустится в воду, непременно ударит по поверхности воды нижними краями, издав странный, привлекающий сомов звук, похожий на звучание музыкального инструмента, или на те самые волшебные звуки, какие издают сами сомы в тот миг, когда хватают зазевавшуюся добычу.

     Потянувшись спросонья, пристально и внимательно уставилась на сосредоточенных рыбаков, стараясь дышать тихо и незаметно, пытаясь слиться с окружающей природой. Прозвенел соминый квок над рекой, словно напевы самого Аполлона.

     Так стояла я довольно долго, стараясь в точности исполнить поручение Артемиды. Наконец, мне надоело это бессмысленное провождение времени, и я зевнула. Немедля рыбаки, обладавшие хорошим слухом, услышали изданные мною звуки и заметили меня:

- Женщина! На берегу – женщина, друзья! Своим присутствием она испортит нам всю рыбалку! Откуда она взялась и кто она такая? Хватайте ее! - яростные и злые, тряся бородами, они подступили ко мне, но я не успела и слова вымолвить в оправдание, как неведомая несокрушимая сила сдернула меня с места, закружила, завертела, - и бросила неизвестно куда, невероятно далеко от места, где только что я наблюдала за процессом квочения сома.


- Ты отлично выполнила поставленную задачу, - журчание ручейка речи Артемиды обволакивало сознание сладкой паутиной. – Подтвердился именно тот самый способ рыбной ловли, о котором ты и говорила ранее. Прости за недоверие. Особенное спасибо за отличные фотографии: все четко. – Она быстро и будто играючи присоединила к моим вискам тонкие упругие нити на присосках: миг, и я захотела спать так сокрушительно и непреоборимо, будто не спала никогда в жизни.

     Пришел сон, странный и цветной: в нем проносились страны и эпохи, народы и веры, государства и их законы, - ничто не повторялось, но всё было похоже одно на другое. Кроме луны в небе: порой мне казалось, что на небе – две луны! Такого не бывает… Лишь себя в том сне не видела ни разу.

     Проснулась оттого, что левую ногу свело судорогой: заснула в неудобной позе. Голова шла кругом от новых неожиданных знаний. Артемида появилась через несколько минут, остановилась в ногах кровати, глядя неуверенно и вопросительно. Теперь я знала о ней многое, не только имя.

- Мы хотим предложить тебе остаться с нами, Ифигения, - грустно звучал ее голос. – Потому что в твоем мире тебя нет: ты считаешься умершей либо исчезнувшей навеки, перенесенной по воле богини неведомо куда, - никто не станет проявлять о тебе заботу. Никто не поверит, что ты – та самая Ифигения! А домой тебе путь заказан… Ты останешься здесь, получишь образование, познаешь нашу культуру, а через несколько лет, с помощью наших технологий, сможешь возвратиться в эллинский мир, если захочешь. Такая возможность предусмотрена. Но не в Микены.

       Теперь ты знаешь многое о нашем развитом мире, но, при этом, остаешься собой. Нас устраивает твое отличное знание языка, более того, твоя грамотность – явление очень редкое, даже для Микен. Итак, мы предлагаем тебе в скором будущем стать нашим этническим консультантом: с твоей помощью современные дети смогут лучше изучить некоторые особенности быта и нравов далекой эпохи. Что скажешь по этому поводу?

     Опробовав на вкус название «этнический консультант», проговорив его вслух пару раз, я осталась довольна. Здесь, в научно-исследовательском этнологическом центре, меня больше уже ничто не удивляло, кроме одного: каким образом им удалось вытащить меня с алтаря смерти?

- Да, согласна! – я согласилась с видом важным и недовольным. – По окончании процесса обучения я приму ваше предложение и стану этническим консультантом. Что ждёт меня впереди?

- История Греции полна неразгаданных тайн, загадок и мистификаций. Вот тебе и предстоит разгадать некоторые из них, например, существует до сих пор окончательно нераскрытый пресловутый «гомеровский» вопрос. Разве не интересно? Ах, ты не слышала о Гомере?! Действительно... Ничего, расскажем. Или ты отправишься на Крит, чтобы расшифровать одно из доныне нерасшифрованных видов письма, существовавшего задолго до возникновения Микен.

- Сказала же: согласна! – я начинала сердиться. – Значит, чудесные и опасные приключения ждут меня впереди, и дома все полагают меня ушедшей навеки в Аид? Я остаюсь!

       Что касается моих дальнейших приключений, впоследствии их было немало, но о них я расскажу позже. Если вы сами убедительно меня об этом попросите.





Рассказ первоначально был опубликован в конкурсе "Мой любимый Одиссей", под № 15.

http://ikeep.ws/index.php?newsid=2308


Иллюстрация: Херберт Шмальц "Ифигения"