Жертва на престоле

В палате душно, за стеной шуршат придворные – ждут. Возле постели – обрусевший немец Остерман, воспитатель юного русского императора, тоже ждет, не убоявшись оспенной заразы. Не ждет – стережет, чтобы Долгорукие не подсунули царю духовную на подпись: дочь-то их, Екатерина, обрученная невеста императора, может завтра стать императрицей русской. Тогда все политические хитрости Остермана прахом пойдут…
Ждут. Царственный отрок Петр Алексеевич, внук великого Петра – без памяти на постели мечется. Три года длилось сие царство, которое и царством-то назвать трудно. Пиры да охоты, охоты да пиры. Здоровый мужик такой жизни не вынес бы, а уж мальчонка болезненный…
Остерман встрепенулся: император открыл глаза. Кажется, пришел в себя, нужно доктора звать. Петр приподнялся на локтях и почти внятно произнес:
- Запрягайте сани, еду к сестрице…
Через несколько секунд все кончилось. Мужское колено царского дома Романовых пресеклось навсегда. Остерман закрыл лицо руками и непритворно разрыдался…

Когда скончался Петр Первый, его внуку - прямому наследнику и первому законному претенденту на российский престол - было всего лишь девять лет. Потерявший мать в трехлетнем возрасте, практически не знавший своего отца, который был умерщвлен немногим позже, Петр Алексеевич, будущий император Петр Второй, долгое время был фактически предоставлен заботам случайных воспитателей. Уже позже к нему приставили Андрея Ивановича Остермана – для образования и приличия.
Его дед проявлял к внуку потрясающее равнодушие, рассчитывая, по-видимому, на то, что престол займет либо его сын от второго брака, либо одна из дочерей. Но судьба – великая насмешница – распорядилась совсем, совсем иначе.
После рождения у Петра и Екатерины четырех дочерей – Анны, Елизаветы, Натальи и Маргариты (две последние скончались в младенчестве), на свет появился долгожданный сын – Пётр. Произошло это в ноябре 1715 года, всего через две недели после того, как у императора родился внук, тоже Пётр. Страна ликовала: специальным  манифестом младенец Петр Петрович был провозглашен наследником престола (с отстранением от прав на оный старшего сына – Алексея). Наследнику принесли особую присягу, присягнул и уже находившийся под судом и следствием царевич Алексей.
Велено было называть наследника «наследственным благороднейшим государем-царевичем Петром Петровичем». Родителей, казалось, не слишком беспокоило, что к трехлетнему возрасту «наследственный и благороднейший» еще не говорил и не ходил. Хотя вряд ли кто-нибудь слышал тогда о том, что «пьяное зачатие промаху не дает». Через два года после рождения первого сына на свет появился второй – Павел, но прожил всего лишь сутки. Год спустя Екатерина родила своего последнего ребенка – царевну Наталью, которая пережила отца лишь на два месяца.
А с такой помпой объявленный наследник престола умер от неизвестной болезни, не прожив и четырех лет. К этому времени не было уже в живых и царевича Алексея Петровича, погибшего в заточении при загадочных обстоятельствах. Остались две старших дочери – Анна и Елизавета, которых большинство представителей знатных родов (да и незнатных тоже!) считало незаконнорожденными, «привенчанными к материнскому подолу пьяным попом», поскольку обе родились до свадьбы Петра и Екатерины.
О чем думал Пётр – так и осталось неведомым. Почему не издал нового манифеста в пользу законного внука – непонятно. Зачем обручил старшую дочь, любимицу умницу-Анну с герцогом Карлом Фридрихом Шлезвиг-Гольштейн-Готторпским – тоже неясно, возможно, надеялся, что по примеру Англии, где тогда правила королева Анна, ее российская тезка станет императрицей российской, а супруг будет принцем-консортом. Елизавету же он прочил за французского короля Людовика Пятнадцатого: младшая дочурка блистала красотой, а не умом.
И успей Пётр написать завещание, так бы, скорее всего, и произошло. Но Россия – не Англия. Когда после смерти Петра Великого Анна обвенчалась с герцогом Голштинским, их скоренько отправили восвояси – в герцогство Голшинское, в город Киль. Там она через три года родила сына – тоже Петра – и вскоре скончалась.
А в России на престоле вместо ожидаемого православного государя Петра Алексеевича оказалась его мачеха – неграмотная, смутного происхождения Марта Скавронская, во святом крещении – Екатерина Алексеевна. Подсадил ее на трон и правил ее именем всесильный тогда Александр Меньшиков, «прегордый Голиаф», самый богатый человек в России, пекущийся исключительно о своей выгоде – увы!
«Птенец гнезда Петрова» немало сделал после смерти своего благодетеля, чтобы это самое гнездо разорить. Прежде всего, вконец споил императрицу, которая уже много лет пила наравне с царственным супругом. И вертел этой куклой на троне, как хотел, порыкивая на окружающих.
И ведь поди – возрази. Армия-то за Меньшиковым. Казна опять же в его ведении. Осталось совсем немного: породниться с царским домом. Чтобы никто даже мысленно не попрекнул «подлым происхождением». А для брака кандидатура существовала одна-единственная: внук «мин херца» Петра Алексеевича, природный царевич.
Куда умнее со стороны светлейшего было бы женить своего сына – тоже Александра – на царевне Елизавете и попытаться посадить на престол ее. Матушку-то, блаженной памяти Екатерину Первую – пристроил, трудов правда, было положено немало, но результат себя оправдал. Вот только куда тогда царевича Петра Алексеевича девать? Нет, уж лучше сразу – в императорские тести, чтобы детишки от этого брака его дедушкой величали. Тогда и помирать можно спокойно.
Мнения дочери он спросить не счел нужным – прикажет, так и пойдет за мальчишку, чай царь, не конюх какой-нибудь. При этом старшая дочь Меньшикова - Мария была не  только  красавицей, она  считалась одной из самых образованных девушек при дворе —  говорила на нескольких иностранных языках, прекрасно танцевала, дивно пела.
В 15 лет Мария была обручена с сыном знатного польского графа Сапеги, причем жених и невеста любили друг друга. Петр Великий был еще жив. Знатность, богатство и влияние графа Сапеги-старшего на внутренние дела Польши превосходили все тщеславные чаяния Меньшикова того времени. Состоялось торжественное обручение… Сама императрица вручила жениху и невесте два драгоценных перстня, коими они тогда ж обменялись. Тогда Меньшиков мечтал провести последние годы жизни на покое в Польше…
Но когда великого Петра не стало, Меньшиков почувствовал, что может достичь большего, нежели родственные связи со знатным польским вельможей. Поэтому тянул со свадьбой сколько мог, а затем предложил умирающей уже Екатерине «выгодный обмен»: юный граф Сапега женится на ее племяннице, графине Софье Скавронской, а внук Петра Великого становился престолонаследником и - в будущем - императором, если... женится на  Марии Меньшиковой.
Екатерина такое завещание подписала, понимая, что сама, без помощи светлейшего, передать трон ни одной из своих дочерей не сможет. Интересы же племянницы были ей явно ближе, чем чувства княжны Меньшиковой. К тому же поговаривали, что сама императрица была неравнодушна к польскому красавчику. В любом случае, царствовала она недолго и через два с небольшим года присоединилась к любимому супругу на небесах.
Императором стал двенадцатилетний мальчик, который ничем не походил на своего великого деда, а весь удался в маменьку – принцессу Шарлотту Вольфенбютельскую: кротко сносил все превратности жизни, послушно называл всесильного тогда Меньшикова «батюшкой», нежно любил свою старшую сестру Наталью и пылко – тетку Елизавету, юную, красивую, веселую. Ах да, были еще какие-то  занятия с наставником – теперь уже вице-канцлером Андреем Остерманом, но особого прилежания в них Петр не высказывал.
Вот кого он на дух не переносил – так это свою «завещанную невесту», Марию Меньшикову. В глаза называл ее «куклой» и «мраморной статуей». Божился, что хоть и обручился с «Машкой», но обвенчается вообще не раньше 25 лет. А Мария была на четыре года старше жениха – каково ей было слушать все это при дворе, где ненависть к Меньшикову переносили и на нее тоже. Хотя она и носила теперь титул «императорского высочества», жизни ей это не украшало. А любовь… любовь у нее уже отобрали.
В июне 1727 года на заседании Верховного Совета, полностью находившегося в руках Меньшикова, было решено считать императора Петра Второго несовершеннолетним до 16 лет, а регентом при этом назначался его будущий тесть - тот же Меньшиков. В Москву было отправлено любопытное послание, в котором Петр Второй является государем одновременно по завещанию, по избранию и по наследству:
«По ее величества тестаменту, учинено избрание на престол Российский новым императором наследственному государю, его высочеству великому князю Петру Алексеевичу».
Что и говорить, перестраховался Александр Данилович по полной программе. А потом… перестарался. Стал приманивать на свою сторону представителей старых боярских родов, щедро раздавая должности при молодом государе. Опальный при Екатерине князь Алексей Долгорукий получил высокий пост при дворе сестры императора, царевны Натальи, а также был назначен заместителем воспитателя юного императора.
Его сын, князь Иван Долгорукий, стал ближайшим товарищем Петра Второго, несмотря на внушительную разницу в возрасте - целых семь лет. Кстати сказать, князь Иван считался - и заслуженно! - одним из самых легкомысленных и распущенных молодых людей того времени, а посему влияние, которое он оказывал на своего младшего друга, вряд ли можно считать положительным.
Умный человек, Меньшиков почему-то стал совершать глупость за глупостью, забывая о том, что обручение – еще не брак, и что русские вельможи злопамятны – низкое происхождение и стремительное возвышение простить они никогда не смогут, хоть какой высокий пост при дворе им ни дай, как близко к отроку царю ни подпускай. Да и чему хорошему мог научить пьяница и распутник Иван Долгорукий? Вино пить, да девок портить. Не мог светлейший князь этого не понимать.
Или – мог? И сознательно делал своего опекаемого малоумным алкоголиком – с таким справиться легче легко, проверено на его «бабушке» Екатерине. Но на каких внуков тогда рассчитывал – или не видел потомства своего друга «мин херца»? Этого мы уже никогда не узнаем.
Нашлись, кроме того, и другие люди, ненавидевшие Меньшикова и имевшие огромное влияние на юного императора. Уж они-то точно его пьяных кутежей не одобряли. Прежде всего, это была его сестра, царевна Наталья Алексеевна. Все современники, как русские, так и иностранцы, единодушно воспевали если не ее красоту, то неотразимую прелесть. Всего лишь годом старше своего брата, она была много умнее и образованнее, чем он, давала ему прекрасные советы больше работать и избегать дурного общества.
И брат, похоже, был склонен к этим советам прислушиваться. Во всяком случае, сохранилось письмо императора к его сестре, где на плохой латыни он излагает теорию просвещенной монархии вперемешку с нежными изъявлениями благодарности за помощь в деле воспитания из него хорошего государя. И ее же он чуть ли не коленях умолял помочь разорвать помолвку с нелюбимой и немилой невестой - Марией Меньшиковой. Но регент и будущий тесть был еще слишком силен, чтобы можно было пренебречь его дочерью. А царевна Наталья – мало искушена в дворцовых интригах.
Были и другие доброжелатели. Например, царевна Елизавета, младшая дочь Петра Первого. Очаровательная и жизнерадостная, семнадцатилетняя Елизавета мало помышляла о работе и добродетели, и еще меньше – о делах престольных. Влияние ее вначале проявлялось в самых невинных сферах: она развивала в племяннике любовь к физическим упражнениям. Отличная наездница и страстная охотница, она на целые дни завладевала императором и завлекала его в подмосковные леса, причем злые языки утверждали, что занимались они там не только охотой. И в этих сплетнях, возможно, была доля истины: достаточно вспомнить, чья кровь текла в жилах красавицы.
Плохо было только то, что Наталья и Елизавета ревновали императора друг к другу. Подружись они, объедини усилия, кто знает… Но их объединяла, увы, только ненависть к «худородной Машке», да и то лишь тогда, когда она вся в брильянтах появлялась на придворных ассамблеях. В общем – тупик. Но…
Но тут Меншикова свалила тяжелая болезнь – чахотка, причем врачи считали положение безнадежным. Мария Меньшикова не знала, о чем Бога молить: кончина батюшки мгновенно положила бы конец ее помолвке с нелюбимым женихом, так не желать же смерти собственному родителю? Грех. А выздоровеет – не миновать ей либо брачного венца с Петром, либо монашеского клобука, ежели нареченный других советчиков станет слушать.
Железный организм князя справился с недугом. Через несколько недель он вновь появился при дворе, но время было упущено. Почувствовав свободу от опеки «батюшки», юный император решил стать «настоящим самодержцем». И первым же своим указом в сентябре 1727 года приказал арестовать своего несостоявшегося тестя и сослать его вместе со всем семейством в его поместье Ранненбург, Рязанской губернии. Счастлива при этом была только княжна Мария: обручальное кольцо велено было вернуть, а в монастырь не отправили. А Петербург… да провались он пропадом, «парадиз» этот, истинный гадюшник.
Бывший всевластный «Голиаф» отъезжал в ссылку все еще по-княжески: четыре кареты с запряжкой по шесть лошадей, полтораста карет поменьше, одиннадцать доверху груженых фургонов и сто сорок семь слуг. Ехали, естественно, не торопясь: как можно было быстро передвигаться такому огромному каравану?
Возможно, император и забыл бы об изгнанниках, дав им возможность тихо и мирно жить в глуши. Для него главное было - избавиться от постылой невесты и без оглядки броситься в объятия нежной тетушки. Но ни эта самая тетушка, ни родная сестра не были настроены так же миролюбиво. Обе горели желанием отомстить Меньшикову за его тиранию и мелочные придирки и в дальнейшей судьбе семейства Меньшиковых явственно прослеживается женское влияние. В Вышнем Волчке изгнанники получили приказ разоружить свою челядь, в Твери - отослать обратно почти все экипажи и слуг.
Но и это было только началом падения “Великого Голиафа”, как называли Меньшикова его современники. В ноябре была произведена опись всех его имений и только в петербургских домах было обнаружено на 200 тысяч рублей столового серебра, восемь миллионов червонцев, тридцать миллионов серебряной монетой, на три миллиона драгоценностей и драгоценных предметов.
Еще свыше тонны серебряной посуды было обнаружено в тайнике в результате анонимного доноса. Разоренный Меньшиков был сослан в Березов - тогдашнюю крайнюю северную точку России. Он прибыл туда с двумя дочерьми и сыном - княгиня Дарья, его жена, скончалась по дороге в ссылку в Казани. Спустя год с небольшим Александр Данилович скончался в возрасте всего пятидесяти шести лет, а через месяц за ним последовала княжна Мария, невинная жертва чрезмерных амбиций своего отца.
Весть об этой кончине застала императора в самый разгар балов и прочих увеселений: у его старшей тетки, герцогини Голштинской, родился сын Петр, будущий император Петр Третий и незадачливый супруг Екатерины Великой. Юный император не соизволил даже вздохнуть, настолько мало его волновала судьба бывшей невесты. Гораздо больше его занимало то, что пошатнулось здоровье любимой сестры, царевны Натальи, которая все чаще пропускала придворные церемонии.
Поговаривали, что царевну сводит в могилу греховная любовь к брату и ревность к родной тетке. Не меньше волновало Петра и то, что его любимец, князь Иван Долгорукий стал оказывать той же тетке, царевне Елизавете, слишком откровенные знаки внимания. Впрочем, все обошлось без особых инцидентов и вскоре тетка с племянником отправились на многомесячную охоту в сопровождении Верховного совета и всего генералитета.
Государственные дела мало помалу стали приходить в упадок, потому что Петр решительно не желал ими заниматься. Хитроумный Остерман сказался больным и выжидал, кто при дворе станет самым влиятельным. Разумеется, верховным сановникам было крайне удобно иметь государя-марионетку, но эта марионетка должны была хотя бы ставить свою подпись на заранее приготовленных бумагах. Оставалось рассчитывать только на влияние царевны Натальи.
Но и этот расчет не оправдался. В ноябре 1728 года болезнь Натальи приняла опасный оборот. Пятнадцатилетняя царевна умирала от чахотки, унаследованной от матери. А по слухам – от медленно действующего яда, поднесенного ей по приказу Долгоруких. Хотя те поступили бы умнее, обручив с царевной князя Ивана. Увы…
На сей раз император выбрал время, чтобы проститься с горячо любимой сестрой, и Наталья скончалась у него на руках, заклиная слушать советы вице-канцлера Остермана и удалить от себя князей Долгоруких.
Совет был хорошим, но запоздавшим. К тому же Остерман, плохо знакомый с русскими обычаями, начал усиленно склонять своего воспитанника к браку с Елизаветой - хоть и не совсем родной, но все-таки теткой. Политически это было единственно правильным решением: соединить потомство Петра Первого от двух браков и навсегда прекратить в России династические распри. В том, что Елизавета способна иметь здоровое потомство, никто не сомневался: она это подтвердила, хотя официально и считалась девицей. Петр Алексеевич тоже доказал свои способности воспроизвести род. Но...
Елизавета не ограничивалась обществом племянника и очертя голову пускалась во всякие сомнительные приключения, а Петр все больше и больше подпадал под влияние Долгоруких, не стеснявшихся в средствах для ублажения всевозможных прихотей государя. Если бы Петр догадался, что все это делается ради одной-единственной цели - нового обручения, часы фавора Долгоруких нетрудно было бы сосчитать. Но он понял это слишком поздно.
Князь Алексей Григорьевич Долгорукий, человек невеликого ума, но колоссальных амбиций, решил повторить опасный путь Меньшикова и стать императорским тестем. Как-никак Долгорукие по происхождению считали себя выше императора - Романова, да и старый обычай: жениться на русской боярышне, а не на “иноземке”, еще не был забыт. Напоить императора, оставить его наедине с княжной Екатериной, не страдавшей предрассудками… и можно готовиться к обручению, а повезет, то есть понесет княжна с первого раза – и к свадебке. Поди-ка плохо!
Княжна Екатерина действительно была достойной дочерью своего батюшки: особым умом не блистала, гордыни была непомерной, а ради царской короны готова была пожертвовать всем, включая любовь. Если вообще была способна на это чувство.
Красавица была почти официально обручена с австрийским посланником, графом Миллезимо, и по скандальной хронике того времени отношения между ними были куда ближе, нежели приличествовало жениху и невесте. Когда Екатерина стала почти все время проводить в обществе юного императора, австрийцу быстро указали на дверь, даже не объясняя причины. Выгнали графа взашей, проще говоря.
Последовал громкий скандал, Остерману пришлось улаживать отношения чуть ли не со всем дипломатическим корпусом в России. Вот тут-то даже Петр начал понимать, что всего лишь сменил опекуна, и вместо одной нелюбимой невесты ему подсовывают другую – красавицу, да, но еще и дурищу непроходимую. А Елизавету от него как-то тишком оттесняли, да оттесняли. Петр возмутился всем этим безобразием, но было уже поздно.
Когда император стал проявлять явные признаки охлаждения к той, кого уже негласно считали будущей царицей, Долгорукие уже зашли слишком далеко, чтобы отступать. Пришлось заманить Петра в довольно примитивную ловушку: напоить и доставить прямиком в опочивальню к княжне. По свидетельству современников, даже молодой князь Иван, не отличавшийся чрезмерной щепетильностью и высокой моралью, был шокирован поведением своих родственников и в тот же вечер покинул родительскую усадьбу.
Протрезвевший Петр, ровным счетом ничего из минувшей ночи не помнивший, хмуро обещал жениться на княжне Екатерине и... ускакал вслед за своим любимцем в Москву. Но в день своего рождения, который праздновался в Туле, император объявил о свадьбе и повелел начать все необходимые приготовления. Опять же непонятно, почему он не разогнал всю эту свору, почему не вмешался мудрый Остерман. Но как это понять почти через триста лет? Неизвестно ведь, кто, о чем, и почему думал.
Ни царь, ни невеста не выглядели счастливыми, и многочисленным гостям невольно приходило в голову, что и вторая царская невеста может последовать за первой, благо березовские ссыльные уже доживали последние недели, да и Сибирь, в конце концов достаточно велика – место всем сыщется.
Обручение Петра Второго и Екатерины Долгорукой было отпраздновано в Москве в ноябре 1729 года. Первым ее распоряжением государыни-невесты было - изобразить царский герб на всем ее белье, а иное носить она наотрез отказалась. И от семьи тут же съехала в особый дворец, а братцу Ивану посулила сразу после свадьбы устроить ссылку на Гилянь – самые южные и самые гиблые рубежи империи. Могла бы – наверное, и батюшку туда же законопатила бы.
Когда Екатерина ехала на церемонию обручения, ее роскошные косы – четыре, каждая в руку толщиной! - украшала крохотная бриллиантовая корона, а вторая - хрустальная - сверкала на крыше кареты. Именно это украшение зацепилась за перекладину триумфальной арки, воздвигнутой на пути царской невесты, и обратилось в пыль под копытами коней. Народ, толпившийся на пути шествия так и ахнул: примета была более чем зловещей. Но Екатерина сохранила абсолютное спокойствие и величественно вошла в парадную залу, где ее уже ждал император и придворные.
Вторую ложку дегтя в бочку меда добавил один из Долгоруких - дядя невесты Василий Владимирович. Человек весьма прямолинейный и, в отличие от других своих родственников, здравомыслящий, он крайне неприязненно относился к предстоящему браку, предвидя от него сплошные неприятности “фамилии”. Он пожелал сказать напутственную речь и его пожелания племяннице звучали следующим образом:
“Вчера я был твоим дядей, нынче ты моя государыня, а я буду твоим верным слугой. Позволь дать тебе совет: смотри на своего августейшего супруга не как на супруга только, но как на государя, и занимайся только тем, что может быть ему приятно. Твоя фамилия многочисленна, но, благодаря Богу, не терпит недостатка ни в чем, и члены ее занимают хорошие места, и так если тебя будут просить о милости кому-нибудь, хлопочи не в пользу имени, но в пользу заслуг и добродетели, это будет настоящее средство быть счастливою, чего тебе желаю.”
Будущая царица ничего не ответила. Зато на следующий же день почти все Долгорукие получили, согласно царскому указу, высокие должности и немалые денежные подарки. Так что добрый совет дядюшки пропал втуне, зато московская аристократия зачесала в затылках: с таким трудом избавились от Меньшикова, теперь Долгорукие в силу входят. Да в какую!
А боярские распри на Руси длились столетиями и у многих не менее знатных семейств накопились к нынешним счастливчикам обиды и претензии. Если бы еще Екатерина вела себя, как приличествует старомосковской боярышне, глядишь, и обошлось бы. Но невеста, будучи – в батюшку! – невеликого ума,  уже вела себя как венчанная жена и царица, хотя самого Петра еще не короновали - недосуг был за многочисленными развлечениями.
Некоронованный император день ото дня становился все мрачнее и мрачнее. Рядом с ним уже не было любимой сестры, а тетку Елизавету те же Долгорукие постарались держать как можно дальше от двора и от непостоянного племянника. Петр и Елизавета виделись украдкой, причем горько жаловались друг другу на самоуправство Долгоруких. Невеста от прежней неприличной развязности в обращении вдруг перешла к абсолютной холодности и неприступности, чем, конечно, не могла привлечь жениха. Единственное, что ее заботило, это бриллианты покойной княжны Натальи, якобы обещанные ей Петром.
Возможно, император и отдал бы постылой нареченной эти побрякушки, но неожиданно вмешался князь Иван, не слишком одобрявший интриги своей “фамилии”, и наотрез отказал родной сестре. А поскольку Иван пользовался неизменной благосклонностью своего царственного друга, княжна Екатерина бриллиантов не получила, зато затаила против брата смертельную ненависть, которую утолила много позже - в ссылке.
6 января 1730 года происходило водосвятие. Вопреки своим привычкам, Петр показался на этом торжестве вместе с невестой. Несмотря на небывалые морозы, пара выехала в открытых санях и несколько часов провела на глазах у народа в абсолютной неподвижности. Вернувшись домой, император почувствовал озноб и на следующий день врачи объявили, что он болен оспой. В тот же день по Москве прошел слух, что государева невеста в тягости. С тех пор Екатерину за глаза иначе как “порушенной царицей” и не называли.
12 января болезнь государя приняла критический оборот и Долгорукие собрались на семейный совет, дабы решить: кого определить в наследники престола. Если после Петра Первого императрицей стала его жена, то почему бы после Петра Второго не отдать трон его невесте? Подразумевалось, что впоследствии на трон возведут то дитя, которое Екатерина носила под сердцем. Но и тут Долгорукие не могли прийти к общему мнению: одни считали это безумной авантюрой, другие - само собой разумеющимся шагом на пути к престолу. Следует сказать, что впоследствии и те, и другие были наказаны с одинаковой жестокостью.
Наконец, решили составить завещание, по которому император назначал Екатерину Долгорукую, свою обрученную невесту, наследницей престола. Оставалось только получить подпись умирающего Петра, но тут Долгоруких ожидало новое неожиданное препятствие. У постели своего воспитанника неотступно находился Остерман, который не мог допустить триумфа своих давних врагов. Правда, князь Иван давно наловчился мастерски подделывать подпись императора, но в данном случае нужен был подлинный автограф.
Не получилось. Сомнительное завещание так и осталось неподписанным, а использовать подложное Долгорукие  побоялись.
Есть глухие сведения о том, что “порушенная царица” спустя три месяца разрешилась от бремени девочкой. Судьба этого младенца неизвестна, но в ссылку Екатерина Долгорукая отправилась просто как “девка Катерина, Долгорукова дочь”. Пройдя через все ужасы жизни в Березове, принудительного пострига в монастырь, она сохранила свою невероятную надменность и презрение к окружающим ее людям. Когда у нее попытались отобрать обручальное кольцо, она вытянула вперед руку и бросила караульному офицеру:
- Руби с перстом!
Офицер отступил и перекрестился.
Спустя несколько лет, умирая, она приказала сжечь всю свою одежду, чтобы «никто после меня ее более не нашивал».
Внук Петра Первого умер, так и не вступив в ненавистный ему законный брак...