Ветер в окна ударит, злую весть прокричит

Ветер в окна ударит, злую весть прокричит,
И наряд с ордерами в мою дверь застучит.
И прикажут – с вещами, и прикрикнут – без слёз,
И по улицам тёмным повезут на допрос.
Будет лампочка-груша под сырым потолком,
И душевный начальник, и скупой протокол;
И повиснет червонец, будто лампочка та,
Над мальчишечьей жизнью, что, как дождик, чиста.
И под зоркой охраной караульных постов
Я дождусь спецсостава – на восток, на восток;
И умчусь, и уеду в отдалённы края,
И подкошенной ивой хрустнет юность моя.
Не тревожься, дозорный, - не сбегу никуда:
Нет на воле закона, нет на воле суда!
Станет домом мне зона без греха, без вины,
И научат закону урканы-паханы.
Не расскажут мне сказок о победе добра,
А покажут на нары, где лежат фраера;
Не споют мне, мальчишке, о возмездье за зло,
А пырнут под ключицу да швырнут на стекло…
И в ночи, уцелевшим шевеля позвонком,
Я пойму, несмышлёныш, этой жизни закон;
Хрустнет зубом молочным вера в свет и любовь,
Я во всём разуверюсь, кроме волчьих зубов…
И вернусь я на волю с сединой в голове,
С чёрным камнем на сердце и с ножом в рукаве.
Будет хватка стальная и прищур пахана,
А в душе одичалой – беспощадность одна…
И приду я к училке самой первой своей,
Что вела первоклашку сквозь азы букварей,
И скажу ей, старушке: «Ваша правда – обман,
Не добро побеждает, а кастет и наган».
Но заплачу - и ткнусь я ей в подол по виски:
«Не хотел я по-волчьи, а хотел по-людски;
Так скажите, скажите – отчего ж не сбылось?
Что любил, во что верил - под откос повлеклось…»
И прокуренно, с хрипом ей в колени свистя,
Я услышу: «Не волк ты, а слепое дитя…
Не в обманах тут дело – просто зря ты, сынок,
Принял правду чужую, а своей не сберёг». 
 
1997