Поэма о чайной ложке

Я  был  беден, 
Как  церковная  крыса:
Ни  завтрака,  ни  обеда;
Только  телефон  выстрелит
Женскими  мыслями,

Выпустит  трель,
Изрядно  порасстреливает,
Всю  душу  расстроит…
И  впал  я  в  антигеройство.

Но  в  этот  тайный  вечер
Пришёл  ко  мне  Христос
И  шубу мне  принёс,
И  снял  со  своих  плеч,
И  прямо  подарил,
Мол,  не  стесняйся,  бери!

Шуба  та  безмолвна,
Как  рассказ  из  «Духовного  луга».
Она  была  брызгами  из  моря
Солнца  благости.

Солнце  то  лучезарное,
Но  лучей  пути  взяты  в  протезы.
И  я  подарок  взял  -
Фрагмент  добродарной  системы.

А  подарок  тот  молчалив
И  в  конце,  и  в  начале:
Это  зеркало  излучателя
Собственной  козливости.

Как  тих  городской  шум!
До  скрежета  поезда,
Пролетающего  над  толпой
Экономически  умно.

Каким  тихим  ореолом
Обрамлены  слова
Недоумка,  что  орёт,
Матерщиной  изливаясь!

Какая  тишина  в  снеге!
Он  с  неба,  как  сапог  солдатни.
Ещё,  снег,  шагни!
Мы  замурашнели!

И  видится  раздавизм
Старушечьей  шинели.
Она  уже  в  чине
Получающих  пенсион.
И  миллион  алых роз
В  пыли  по  мостовым,
Доколе  не  откроется

И  ей  Небесный  привет,
И  ей  Благовестие!

Праздник  свят  и  светел,
Как  чайная  ложечка,
Извлечённая  из  стола
И  начищенная  до  блеска.

И  просветлённое  святое  антизление
В  свои  права  вступило.
Собственный  череп,
Что  столько  ел  и  пил  -
Это  шуба  с  плеча
Дома  прародильного.

Здесь  уже  нет  печали,
Ни  воздыхания,  ни  стона.
Всё  совершенО  и  готово.

Всё  было  прекрасно:
Смех  глаз
И  щёчный  бархат.
Прекрасно  жить,  любя,
Что  минует,  что  вечно  будет.

Но  столь  же  пустотело
По  мостовым  катились
Колёса  осмолелые,
Как  рождество  выкидыша,

Как  жизнь,  что  промыкалась,
Не  узнав  своего  ореола,
И  сморщилась,  и  постарела,
Скорбя  только  об  одном:

Что  вечно  новым  быть  не  дано,
И  не  дозволено
Быть  в  прежней  роли
Прекрасной  гнездоустроицы.

Как  больно  дотронуться  до  атома
В  раковине  живущего  сердца,
Истерзанного  и  забитого,
Захлопленного,  исколесённого!

Сердце  всполошённое
Недобро  и  нехорошо.
На  нём  подтёки  крови
Видны,  как  чёрные  струйки,
Запёкшиеся  гневом
И  поклонами  серебру.

И  серебро  весьма  добро,
И  для  треб  его  творя,
Так  Бог  говорил.
Лишь  прокляты  весы  неправды.

Так  что  не  дым  от  бензина
Над  мостовой  ползёт,
Но  чёрная  гюрза
Придавила  город  западный.

Деньгам  счёт  подведя,
Кто  сердца  не  отдаст,
Его  драгоценного  эфира
В  человекогубные  сферы?!
И  струится  физика
Изуморенного  моря,
Моря  огнесерного.

И  бензикают  птички,
И  распускаются  цветы
Вечной  сирени,
Как  поэты,  аполитичной.

Она  будет  питаться  гарью,
Как  гражданка  города  -
Нет  ей  места  с  богами
В  амброзиальном  эфире.

И  у  Евангельского  Лазаря  -
Скафандр  космонавта  -
Из  крокодиловой  амврозии,
Из  соломки  вьетнамской.

Спи,  Лазарь,  спи!
На  небе  звёзд  хор
Тебе  церемонию  спел,
Как  его  высокопорфирию
Императору-государю.

И  никто  из  придворных
До  сих  пор
Не  украл  ни  одной  звезды:
Их  расслабомудрил,
Видно,  выхлопной  дым.

И  не  скорби,  что  завертеть
В  гуцульское  одеяло
Можно  лишь  часть  твоего  «я»  -
Оно  от  ух  до  пяток
Согреть  недостаточно.

Ангелы  слетятся
И  будут  на  тебя  дуть.
А  ты  будешь  думать
О  другом  одеяле,
Что  рвут  на  части
Животные  великие  и  малые,
Всегда  недополучая.

Нет,  в  законе  атомов,
Что  так  же  нестройно  толкутся,
В  кривой  мелодии  их  нот,
Есть,  однако,  одно  окно.

Пусть  ты  провёл  жизнь
У  замочной  скважины,
Имея  одну  лишь  чайную  ложку,
Да  и  та  всю  жизнь  пролежит

В  долгом  ящике.
Она  вечно  вчерашняя.
Ты  вынешь  её  однажды
На  праздник  -  день  без  нужд
И  морщины  во  лбу.
Сие  буди,  буди!


         2000 г.