И Божье и бежье мое урубежье

И Божье,
И бежье –
Мое урубежье -
За Русью,
За бражьей немыслимой грустью,
За дальним восходом
Таежным исходом,
Где время – не годы,
А жизнь – приговор.
Где тают надежды,
Где памятью вежды
Азийные,
Нежные абрисом,
Снежные
Зори – румяна
На вечной и странной
Туманной невинности
Царственных гор.

И небо Байкала
От жажды алкало!
Тепла было мало.
И глаз было мало.
Но в скалы врастала,
Дышала,
Дышала!
Росла и крепчала
Душевная хворь.
Кололо, болело,
Стучало и тлело…
Сердечная ясность
Шаманом запела,
Грозою гремела, гремела, гремела…
И смело старела:
Ей не было дела,
Что жизнь пролетела.
… Ну! нет здесь предела
(Ведь нет здесь предела!) –
Простор.

Случайное слово
К сарказму готово.
Надень на сей день
Полушубочек новый!
На ветер –
Навстречу
Зовущему року –
Навечно и верно
Доверься Востоку!
Он бежий и Божий.
Он очень неброский.
Он – тоже прохожий и с долей сиротской.
И также, как я – многословием нем он –
Мой бежевый, бражевый
Мертвенный демон.
Ладони свои протяну небесам –
Не нужно…
Не стоит…
Я выжду…
Я сам…

И только молитва, молитва, молитва –
Моя бесконечная с сущностью битва.
И Божее жито
По небу разлито,
Рассыпано,
Брошено,
Даже забыто!..
И (верь мне!)
Заря не мешает созвездьям
Являться,
Бросаться в глаза,
Усмехаться
Над тем, кто (так странно!)
Решил здесь остаться.
Над тем, кто на ласки в любви
Не изведан.

И выпитым будет Байкал небесами!
И снеги взорвутся святыми штормами!
И бежь разлетится всклокоченной пеной
Зари одичавшей и не современной!
И снова покой ниспадет и застынет
На бражее утро –
Икона…
Пустыня...
Так было, и есть, и останется ввеки -
Призывом от Бога:
«Люби, Человеки!».

Терпи, человеки!
Живи, человеки!
Сибирь обрекает на смелые вехи!
На сильные руки…
На доброе сердце…
Я - есмь человеки!
Куда же мне деться?
И Божье,
И бежье,
И, в общем, родное -
Мое урубежье,
Любимое мною.