Фронтовые будни. 1944. Записки лётчика-2

(Продолжение воспоминаний моего отца...)


    Вылетая, мы не знали, в чьих руках находится аэродром.  И однажды оказались в крайне опасном положении. Как обычно, в этот раз произвели посадку и подрулили к месту, где всегда разгружались.Всё у нас было отработано до автоматизма и расчитано до секунды. Самолёт ещё рулил, а мы со штурманом  наготове  стояли у двери и, как только выключили моторы, мигом открыли грузовую дверь. Обычно нас кто-нибудь встречал, но на этот раз никого не было. Нас это удивило. Но тут мы в десяти метрах от себя увидели в траншеях людей, подающих нам какие-то сигналы. Ничего не понимая, мы начали быстро выгружать ящики. Но подбежал офицер и не очень любезно объяснил нам ситуацию. Оказалось, что в данный момент аэродром является нейтральной полосой. В окопе сидели бойцы переднего края, а на другой стороне этого небольшого аэродрома были окопы мадьяр, и мы оказались между ними. Офицер сказал, что они отбили уже две атаки, и вот-вот мадьяры пойдут в третью. Да...Ситуация оказалась сложной. И тут раздался первый взрыв мины недалеко от хвоста нашего  самолёта.  Сложность была ещё и в том, что мы были загружены до предела и, чтобы взлететь, надо было выруливать против ветра, а это значит рулить через весь аэродром под миномётным огнём. А с места, по ветру  с грузом не взлететь.
    А мины рвались уже совсем близко. Тогда командир приказал выбрасывать груз. И откуда только у нас силы взялись? Шестидесятикиллограмовые ящики мы швыряли, как пуховые подушки. В мгновение ока самолёт был разгружен, дверь закрыта, моторы запущены и, подняв хвост трубой, мы по ветру пошли на взлёт. И только взлетев и отлетев на порядочное расстояние, мы облегчённо вздохнули. На этот раз всё обошлось.  А когда взглянули на часы, то сами и удивились! На всё ушло 5 минут. Это от посадки до взлёта. За эти пять минут мы успели открыть дверь, начать выгрузку, потом, прекратив её, закрыть дверь. Потом приняли решение разгружаться, снова открыли дверь и выбросили 3 тонны груза, закрыли дверь, запустили моторы и взлетели. Казалось, что невероятно всё это сделать за 5 минут, но факт налицо.
    После этого полёта обстановка немного улучшилась. Мадьяр оттеснили, и работать стало спокойнее. Стали приходить женщины из окрестных деревень. Приносили фрукты и молоко и угощали раненых. Меня это всё очень трогало. Говорили, что западные украинцы настроены к нам недоброжелательно, а тут - милосердие к нашим раненым. Правда, мы их поскорее старались отправить домой, так как летали немцы и, увидев скопление людей, да ещё у русского самолёта,  как правило, атаковали.  Что однажды и произошло, правда, не с нашим экипажем.  Мы находились в Шепетовке, когда наземный радист выбежал и сообщил, что возвращается  наш самолёт на одном моторе, а радист передает, что он ранен и связь прекращает. А дело было, как выяснилось позже, так.  Грузили раненых, собралась большая толпа женщин, а тут и налетел мессер. С первого же захода были убиты несколько женщин, остальные разбежались. Прятаться было некуда, и при втором заходе экипаж встал под моторы, все-таки  они железные и, какая ни есть, а защита. Из раненых никто не пострадал, а, кроме убитых женщин, оказался ранен наш радист Юра Кукушкин.  Ему осколок от мины впился в "мягкое место". Взлететь они взлетели, но в воздухе мотор отказал, они его выключили и дошли на одном. Хорошо, что самолёт был не ЛИ-2, а С-47. А над Юркой после смеялись. Как же так - ранен в "попку"?
    На аэродроме в Коломые было так же небезопасно, как и в воздухе. Если немецкий мессер обнаруживал наш самолёт, то, конечно же, он не упускал свою жертву. Так, однажды, по какой-то неисправности  С-47 не смог вернуться в Шепетовку, и его оставили на ночь, чтобы на другой день устранить дефект и вернуться на базу. Но, когда утром прилетели, от него остались только хвост да крылья, остальное сгорело. Пролетал мимо фриц, увидел самолёт и поджёг его.
    Не обходилось и без забавных случаев. Наш старшина, который обеспечивал нас "боевыми стограммами", от кого-то узнал, что в Коломые, кроме сахара с сахарного завода, есть ещё и пиво. И однажды первым рейсом мы его завезли в  Коломыю и оставили, а  вечером последним рейсом забрали его вместе с громадной бочкой пива и двумя мешками сахара.  Бочка была дубовая, литров на 300. Еле-еле вкатили её в самолёт. И , пока летели, кому-то пришла в голову идея: для того, чтобы пиво стало брагой, а, стало  быть, крепче, надо в бочку насыпать сахара. Оно перебродит, и градусов прибавится. Так и поступили. Выбили пробку и всыпали килограммов 10 сахара. Ну, думаем, теперь погуляет братва! Прилетев, выкатили бочку. Собрались снимать пробу все, и летчики, и техсостав. Выбили пробку, разлили по посудинам, попробовали и все, как один, начали плеваться. Это было не пиво, а  какая-то противная гадость, сладко-горькая  жидкость, ни чем не напоминающая пиво. Ох, и досталось же нам за эту идею! Нас готовы были побить, но ограничились поминанием всей нашей родословной да пожеланием нам всего самого нехорошего. А пиво так и пропало.
   

(Продолжение следует...)