Фронтовые будни. 1944. Записки лётчика-1

Из воспоминаний моего отца, записанных собственноручно...


    Весной 1944 года фронт продвинулся дальше на запад, и мы перебазировались в Шепетовку. Эта точка мне запомнилась как особо горячая. В общем-то, ничего нового не было, работа была знакомая, но кое в чём она отличалась от прежней. Из Шепетовки летали под г. Коломыю. Это небольшой городок в Прикарпатье.  Если раньше, на других точках, мы летали в одно и то же  место 2-3 дня,   самое большое - неделю, то под Коломыю летали почти месяц. Бои шли упорные, и обстановка менялась каждый день. То наши войска почти окружат противника, то противник нас возьмёт в полукольцо. Точка, куда мы летали, представляла собой большое поле. Оно-то и служило нам аэродромом. Летали с посадкой. Выброска с парашютами здесь не применялась. Думаю, что это делалось с тем, чтобы извлечь из наших полётов двойную пользу. Туда везли нужный фронту в данный момент груз, а оттуда забирали раненых.
    Каждый день, вылетая рано утром на задание, мы не знали, в чьих руках находится аэродром, наш он или его захватили мадьяры (на этом участке фронта были венгерские войска). От Шепетовки до Коломыи было километров 200. Это час полёта. Значит, туда-сюда да плюс загрузка-выгрузка - всё занимало 2,5 -3 часа. Дни были уже длинные, и мы успевали в день делать по 5-6 вылетов.
    Это была очень трудная и изнурительная работа, и физически, и морально. Чтобы легче понять, как всё это выглядело, попробую описать по часам один день.
    Жили мы в разбитом и наскоро, кое-как  приведенном в божеский вид кирпичном доме. Окна наглухо забиты досками, внутри вдоль стен сооружены сплошные нары, на них набросана солома и покрыта шёлком от парашюта.  Спали  вповалку, один к одному. Вставали очень рано, точно время не знаю, но было ещё темно. А так как был май, то темно могло быть в 4 утра, ведь в мае в 5 утра, по-моему, уже светает... Значит, поднимались мы в 4 утра. Столовая находилась через дорогу, в таком же разбитом доме. Завтракали, если это можно было назвать завтраком. От усталости, от раннего времени в глотку ничего не лезло. А потому всё, что можно было, заворачивали в бумагу и брали с собой. И пили, пили, без конца пили чай. Чашек и кружек не хватало, а потому  один, обжигаясь, торопясь, пил, а двое стояли у него над душой, ожидая, когда освободится кружка. Больше никогда и нигде я не пил с таким удовольствием чай. После чаепития ехали на аэродром, расположенный в 10-15 километрах от нашего жилья. К этому времени становилось уже светло, и начинался каторжный труд. К самолёту подгоняли автомашину, и экипаж сам загружал ящики. Груза было от 2.5  до  3-х тонн. Ящики весом от 40 до 90 килограммов. Грузили все 5 человек, начиная с командира и кончая стрелком. За длительное время, что здесь проработали, мы научились по грузу определять положение на данном участке фронта. Если везли противотанковые мины, значит противник наступает. Если везли снаряды для "Катюш", значит наступать будем мы. 
    Загрузившись, взлетали и шли на Коломыю. После взлёта, немного передохнув, принимались за припрятанный завтрак. Летели, как всегда, на минимальной высоте, так как на бреющем полете зенитки противника не успевали нас засечь и хорошо прицелиться. Иногда нас предупреждали, левый или правый разворот следует делать при заходе на посадку. Не выполнив это предупреждение, можно было перелетель передовую и быть сбитым, что однажды мы и наблюдали. Кроме нас, с другого аэродрома, летала группа из ВВС. И вот,  однажды, при заходе на посадку перед нами летел самолет из ВВС. Видимо, он был не предупреждён, какой круг делать, и при развороте выскочил на мадьяр и тут же был сбит. Рухнул он у нас на глазах, ударился о землю и взорвался. Мы же, сделав правильный разворот, благополучно сели и быстро разгрузились. Разгружали самолёт, естественно, тоже сами, только уже втроём. Командир сидел на своём месте, готовый в любую секунду взлететь, а стрелок находился в турели у пулемёта, готовый отразить налёт мессершмитов. Обратно забирали раненых. Привозили их на машинах, а иногда, когда мадьяры оттесняли наших к самому краю аэродрома, они самостоятельно брели с передовой к нам в самолёт. Ни носилок, ни другого оборудования для их перевозки у нас в самолёте не было. Укладывали их прямо на пол, столько, сколько  можно было уложить. После того, как раненых загружали, я закрывал дверь и с трудом пробирался в пилотскую кабину, так как ступить ногой было некуда. Вид у всех был очень жалкий и неприглядный. Смотреть на них было тяжело...Запах стоял такой, что  и не передать...Запах войны, гноя и крови...Вот такая картина...На аэродроме в Шепетовке  был разбит палаточный лазарет, из которого потом раненых куда-то развозили.
    И так, в день  мы делали 5-6 рейсов. За каждый рейс загружали три тонны и столько же разгружали, значит - 6 тонн. Итого за день 30-36 тонн. Это большая физическая нагрузка, а если учесть еще и моральную, то можете себе представить, как чувствовал себя 19-летний парнишка. А мне в ту пору в мае как раз исполнилось 19 лет.
    Заканчивали полёты с наступлением темноты, часов в 8-9 вечера. Быстро ужинали, выпив свои фронтовые 100 грамм, и заваливались на нары. Но, если ночь наступала с хорошей лётной погодой,  спать нам не приходилось. В 10 -11 часов появлялся первый немецкий самолёт и сбрасывал осветительную ракету над станцией Шепетовка. А была она от нас в 5-ти километрах. На улице становилось светло, как днём. За ним шли один за одним бомбардировщики и сбрасывали бомбы на станцию. Некоторые бомбы из-за неточного расчета падали вблизи нас.  Били наши зенитки, от осколков которых шуршала земля. А самолёты все шли и шли один за другим до самого рассвета. Какой уж тут был сон. Когда бомбы начинали рваться совсем уж близко от нашего жилья, многие не выдерживали и под видом "сходить до ветра" выходили из помещения. Уж очень неприятно было лежать и ждать, когда очередная бомба ухнет на тебя и ты окажешься под развалинами дома.  А однажды, когда бомбы стали рваться вокруг, мы поняли, что это не случайные, как было раньше, а прицельные, предназначенные специально для нас. Тогда мы бросились бежать подальше от нашего дома, в степь. Бежал я быстро, со всех ног, и вдруг над головой стал нарастать противный воющий свист.Я понял, что это летит "моя" бомба.И только я успел упасть и закрыть голову руками, как перед глазами взметнулся серебристый фонтан брызг, а земля как будто напружинилась и подбросила меня вверх. Этот взрыв привёл меня в нормальное состояние. Я стал рассуждать примерно так : специально в меня бомбу не бросают, а вероятность попасть под её взрыв одна и та же , что здесь, в степи, что там, у дома. Только здесь, в поле, прибавляется ещё одна опасность - быть убитым бендеровцами. Мы знали, что вокруг нас снуют банды бендеровцев и в ночное время  попасть в их лапы шансов много. Так что после этой бомбежки я больше никуда не бегал, а лежал на нарах и ждал своей участи. Было ли мне страшно? Да, конечно, было. С каждым воем падающей бомбы, пробирающим  до самых печёнок,  в мозг проникала мысль : это моя, это все...Вот так мы "отдыхали" и "набирались сил" перед завтрашним рабочим днём. А утром, как всегда,  в положенное время мы шли в столовую, до одури обпивались крепким чаем и всё повторялось, как и в предыдущий день. И так почти месяц, за исключением тех редких ночей, когда погода была нелётная,  немцы не бомбили  и мы спали мёртвым сном.
    Видимо, не выдержали нервы, и однажды я сорвался.  Силы мои кончились и в один день я заявил, что там,  в Коломые, разгружать буду, а здесь, в Шепетовке, загружать отказываюсь. Я не могу больше быть и лётчиком, и грузчиком. Командир  экипажа капитан Ячменёв попытался заставить меня своей властью, доказывал, что он тоже грузит и летает. Но я стоял на своём :"Грузить не буду. Пусть  дают солдат." Тогда Ячменёв доложил комиссару. Тот сразу же попытался "пришить" мне невыполнение приказа в военное время( а это - трибунал), но я стоял на своём - силы грузить у меня больше нет, а потому что хотите, то и делайте. И тогда вмешался командир эскадрильи Таран. Он подошёл, обнял меня за плечи и сказал :"Вася, давай сегодня еще поработаем, а с завтрашнего дня, обещаю, будут грузить солдаты. А вы что, не видите? Парнишка  действительно отдал все свои силы, а вы ему грозите трибуналом!" Этот день я долетал и догрузил, а со следующего действительно были присланы солдаты, и экипажи от погрузки были освобождены.  Тарана я полюбил ещё раньше, а после этого случая он стал моим кумиром.
     А в Коломые обстановка оставалась по-прежнему напряжённой. Вылетая, мы не знали, в чьих руках находится аэродром. И однажды оказались в крайне опасном положении.

(Продолжение следует...)