Умереть в Варанаси Да умреш във Варанаси

                Переводы: Владимир Стафидов, Петр Голубков, Игорь Хлебников;
                Экспромты: Николай Денисенко, Нелли Ефимкина, Юна Юна, Дания Мирумир, Лидия Клыкова

Красимир Георгиев
ДА УМРЕШ ВЪВ ВАРАНАСИ

          Беше пролетна вечер. С моя приятел Христо Банковски пиехме червено вино в "Дълбок зимник", когато ме попита:
          – Можеш ли, поете, да опишеш смъртта си?
          Час по-рано той описа смъртта си. А месец по-късно я намери.
          Изминаха двадесет години. Правя разни нещица. Нося времето на гърба си, тапетите избледняха, но продължавам да се прекланям пред мъдреците. А преди час описах смъртта си. Имам още цял месец...

ДА УМРЕШ ВЪВ ВАРАНАСИ

Скитам. Търся своята сянка и следвам посоката на вятъра.
Радвам се на днешния ден и се страхувам от идния.
И дописвам стиховете си и подреждам душата си,
а босите ми крака оставят топли следи върху Индия.

Слънцето разтваря над мен отвора на барабана
и докато се борят в мислите ми птиците и кучетата на покаянието и съмнението,
срещам старец и старица, ръка за ръка хванати,
срещам ги по пътя към последното им поклонение.

Бяха тръгнали тлеещите останки на телата им за свещения Варанаси –
най-свещения от свещените градове на земята,
там искаха да умрат, затова внимателно местеха сърцата си и стискаха в шепи духа си,
за да стигнат до Варанаси и да нахранят с дългия си живот устата на реката.

През дългия си живот имаха само един кон и една стряха,
но това си беше цяло богатство, защото бяха дарени с деца и прозрение.
Конят им беше буен, юздите му горяха,
а в колибата ден след ден се подготвяха за прекрасното плуване към вселената.

Варанаси – най-старият град на земята,
градът с две хиляди храма –
в него са славили победители и богове героите на Махабхарата,
в него са брали сочни плодове героите на Рамаяна.

Във Варанаси великият Ганг се насочвал право към небето,
във Варанаси били събрани духовете на предците и на бъдните,
Варанаси – портата към света на пазителите на световете,
Варанаси – щастливото обиталище между зачеването и отвъдното.

– Това е светът, няма отвъден свят! – казвам. – Само нероденият е вечен.
Когато смъртният е отсечен от смъртта, изчезват и богове, и слово.
– Какво говориш, любезни сър, никой не знае, бели човече,
от кой корен ще се появи отново.

Никой не знае кога ще си отиде и кога ще се върне,
затова повече не товаря кривите гърбове на праведните със своето еретично мнение.
Ако поръсим с надежда изсъхналите си дънери,
може пък да израснат клони и да се върне зеленото.

Старецът – сокол, прибрал крилете си и завързал полета и тегобите
в смъртен и смъртоносен възел от мъдрост и безумие.
Когато се изтощи плътта, връща се към утробата
и ляга като змийска кожа върху мравуняк.

Старицата – сухо оризово зърно, лицето й прашно, а душата й бяла,
бе живяла достойно, не бе безчестила ложето на учителя, затова греят очите й,
сякаш са останали само очите и няма никакво тяло,
сякаш тялото вече е разпиляло пепелта си сред водите.

Във времето е впрегнат конят им, но юздите му вече догарят.
Бяха прелетели през живота заедно, като две влюбени птици.
– Тя беше млада и лотосоока! – казва старецът.
– А той гасеше горящи въглени! – казва старицата.

Но сега са сгърчени и студени лотосът и жаравата, затова пълзят към Варанаси.
Вали дълбок дъжд. Тревата пищи. Разстилат покров метри и километри и се нижат благословения и проклятия.
За да се радваш на дълъг живот, трябва да обикнеш старостта си,
а после да влезеш в окото на слънцето, да се разтвориш във вятъра.

О, велики Ганг, вземи ни със себе си и озари ни,
нас – стареца, старицата и поета,
нас – странните странници, пилигримите,
търсещи пътя към небитието.

И ни допуска до свещения Варанаси станът на съдбата.
Град като град, като останалите мръсен и скучен,
просяци пъплят по площада между нозете на реката,
във въздуха – сиви птици, на земята – дръгливи кучета.

Тече тежката река и тъче покаяние и съмнение станът.
– Съжалявам – бе казал лекарят, – но болестта е скоротечна!
Слънцето затваря над мен отвора на барабана.
Диагноза: вечност!

Целувам пергамента върху челата на беловласите.
Около нас танцуват и пеят просяци, а великият Ганг им приглася.
– Ти си добър син – казва някакъв грешник, – щом си довел до Варанаси
крехките лодки на майка си и баща си.

После на брега виждам сянка и допушвам последната си горчива цигара
и дописвам последното си стихотворение.
Всичко гори и всичко изгаря.
След майката и бащата идва прозрението.

– Аз съм всемогъщата смърт, аз съм коренът на бъдните неща – казва сянката на съдбата, –
аз съм безграничното обиталище на безкрая.
– Всичко върви от смърт към смърт – отговарям на сянката, – а после се разтваря във вятъра.
Това е точно така. Зная.

Скитах. Оставих топли следи. Готов съм за кремация.
Можеш ли, смърт, да разбереш поета?
Това е най-бляскавата ми рецитация.
Намерих сянката си! Спира сърцето ми...

И се издига етерният ми дух над свещения Варанаси.
Извира Ганг от земята и се влива в небето.
И дарявам на пеещите просяци пепелта си.
Можеш ли, смърт, да разбереш поета.


Красимир Георгиев
ДА УМРЁШЬ В ВАРАНАСИ (перевод с болгарского языка на русский язык: Владимир Стафидов)
 
          Был весенний вечер. С моим приятелем Христо Банковским мы пили красное вино в „Глубоком подвале”, и тогда он меня спросил:
          – Можешь ли ты поэт описать смерть свою?
          Некоторое время назад он описал свою. А месяц спустя её нашёл.
          Прошло двадцать лет. Делаю всякое разное. Ношу время на горбу своём, побледнели обои, но продолжаю преклоняться перед мудрецами. А час назад описал смерть свою. Имею ещё целый месяц.

Скитаюсь. Ищу свою тень и следую направлению ветра.
Радуюсь сегодняшнему дню и страшусь наступающего.
И дописываю стихотворение своё и успокаиваю душу,
А босые мои ноги оставят тёплый след в горах Индии.

Солнце растворяется надо мной из утробы барабана
И пока мысленно борются птицы и собаки покаяния и сомнения
Встречаю старца со старицей взявшихся за руки –
Встречаю их на пути к последнему поклонению.
 
Тронулись, значит, тлеющие останки их тел в священный город Варанаси –
Найсвященейший из священнейших городов на земле.
Они хотели там умереть, поэтому внимательно слушали сердце и сжимали в кулаки дух свой,
За чтоб достичь Варанаси и за долгую жизнь накормить уста свои рекою.

Всю свою долгую жизнь они имели только одного коня и одну крышу,
Но это было целое богатство, потому дарены были с детьми и прозрением.
Конь их был буйным, уздечки на нём горели,
А в колыбели день за днём подготавливалось прекрасное плавание по вселенной.

Варанаси – самый старый город на земле,
Город двух тысяч храмов –
Где славились победители и божественные герои Махабхараты,
Город, сочные плоды которого вкушали герои Рамаяны.

В Варанаси Великий Ганг получил право истекать в небеса,
В Варанаси были собраны духи предков и потомков,
Варанаси – порт света для хранителей мира,
Варанаси – счастливое обиталище между зачатием и рождением.

– Этот мир ещё не рождён, – говорю, – только нерождённое вечно.
Если у смертного отсечь смерть, исчезают и боги и слово.
– О чём вы говорите, любезный сэр, ни один человек не знает
От какого корня он появился на свет снова.

Никто не знает когда он уйдёт и когда вернётся,
Зачем сегодня возлагать на спину праведников свою ересь.
Если с надеждой польём своё засохшее дерево,
Может быть опять распустятся ветки и вернётся зелень.

Старец – сокол, убрал крылья и завершил полёт и подытожил
Смертный и смертоносный узел мудрости и безумия.
Когда истощается плоть, она возвращается в свою утробу
И возлежит как змеиная кожа на муравейнике.

Старица – сухое рисовое зерно, лицо её пыльное, а душа белая,
Потому что жила достойно, не обесчестила ложе учителя, поэтому её горят глаза,
И представляешь, остались только глаза и без никакого тела,
Тело своё она как пепел распылила над водою.

Конь их запряженный во время, но узда его догорает.
Они пролетели через жизнь вместе, как две влюблённые птицы.
– Она была молода и лотосоока! – сказал старец.
– А он гасил горящие угли! – сказала старица.

Но сейчас охладели жаркие угли, поэтому они добираются в Варанаси.
Идёт проливной дождь, пищит трава. Расстилается покров на метры и километры и нанизываются благословения и проклятия.
Чтоб радоваться долгой жизни, надо привыкнуть к своей старости,
Влезть в око солнца и растворится в ветре.

О великий Ганг, возьми нас к себе и озари нас –
И старицу, и старца, и поэта.
Нас – странных странников, пилигриммов,
Ищущих путь в небо.

И нас пропускают в священный город Варанаси, табор судьбы.
Город, как город, как и остальные грязен и скучен,
Попрошайки снуют по площадям между ногами реки,
В воздухе – серые птицы, на земле – трусливые собаки.

Течёт тяжёлая река, течёт покаяние и сомнение.
– Сожалею – сказал доктор, – но болезнь скоротечна!
Солнце закрывается надо мной в утробе барабана.
Диагноз: вечность!

Целую пергамент чела беловолосых.
Вокруг нас танцуют и поют попрошайки их пригласил великий Ганг.
– Ты хороший сын, – сказал некий грешник, – если довёл до Варанаси,
Хрупкие лодки своих матери и отца.

После на берегу вижу тень и докуриваю свою последнюю горькую сигарету
И дописываю последнее стихотворение.
Всё горит и всё сгорает.
Через мать и отца приходит прозрение.

– Я всемогущая смерть, я корень будущего, – сказала тень судьбы, –
Я безграничное обиталище бесконечности.
– Всё идёт от смерти к смерти – отвечаю тени, – а потом растворяется в ветре.
Это действительно так. Я точно знаю.

Скитался. Оставил тёплые следы. Готов к кремации.
Можешь ли ты смерть понять поэта? 
Эту мою блестящую декламацию.
Я нашёл свою тень. Сердце моё останавливается.

И воздымается настырный мой дух на священным Варанаси.
Истекает Ганг от земли и вливается в небо.
И дарю попрошайкам свой пепел.
Можешь ли ты смерть, понять поэта.


Красимир Георгиев
УМЕРЕТЬ В ВАРАНАСИ (перевод с болгарского языка на русский язык: Петр Голубков)

Скитаюсь я. Ищу лишь тень, ветрам завидуя.
Я рад сегодняшнему дню, боюсь грядущего.
Пишу стихи, и изучаю свою душу я,
Босые ноги – теплый след кладут на Индию.

Солнце печет, как через дырку в барабане,
И в голове – смесь покаяния с сомнением.
Рядом – старик, старуха, об руку, и в рвани –
Бредут, видать, в последний раз на поклонение.

Остатки тел несут, чтоб тлели в Варанаси –
Наисвятейшем месте на большой земле,
Там умереть хотят, в божественном экстазе,
Устав у слишком долгой жизни быть в седле.

Один был конь за всю их жизнь, и одна крыша,
Но их богатство, их подарок – озарение.
Их конь так мчался, их сердца взлетали выше,
Их дом был их счастливою Вселенною.

Варанаси – самый старый город карты,
Город с двумя тысячами храмов –
Город всех богов Махабхараты,
И героев славной „Рамаяны”.

В Варанаси – Ганг Великий устремился в небеса,
В Варанаси – духи предков всего мира, всех и вся,
Варанаси – порт, ворота для судов из всех портов,
Варанаси – то обитель на границе двух миров.

– Не вечен этот мир, конечно! Лишь не родившееся – вечно.
Если у смерти смерть отсечь – исчезнут боги все, и речь.
– Не говорите, добрый сэр, никто не знает, белый человече,
Где корень этот, например, который следует отсечь.

Никто не знает, когда он уйдет, и когда снова возвратится,
Поэтому зачем грузить народ, от ереси спина не распрямится.
Если ж посеете надежду на полумертвые стволы,
То могут встать они, как прежде, зазеленеть венком листвы.

Старик – сокол крылья сложил и полет подытожил.
И мудрость, и глупость узлом перед смертью сплетаются.
Когда истощается плоть, она в прах превращается,
Ложась в муравейник, как будто змеиная кожа.

Старуха – с лицом запыленным, но светлой душою,
Достойно жила, не позорясь, с сияющим взором
Остались глаза, хотя тело, совсем небольшое,
Рассыпаться в пепел готово уж в будущем скором.

В былые года, запрягая коня, крепко вожжи держали.
Для влюбленных двух птиц годы жизни, как миг, пробежали.
Пел старик: – Молода, ясноока бабуля!
А старуха: – Не тронь не дотлевшие угли!

Но теперь уж дотлели те угли. Бредут в Варанаси.
Дождь, шум трав. В километры сливаются метры, а молитвы готовы в проклятия слиться.
Чтобы долго прожить, надо так полюбить свою старость,
Солнце в глаз допустить, и в ветрах раствориться.

О, Ганг великий, подари нам озарение,
Нам – старику, старухе и поэту.
Дай странным странникам желанное спасение,
Ищущим путь – дорогу к тому свету.

Кто допустил, чтоб Бенарес командовал судьбою?
Город как город, как любой, где грязно так и скучно,
На площадях всех – нищих лес, полно их над рекою,
Собаки тощие – толпой, птиц серых в небе – тучи.

Течет тяжелая река раскаянья, сомнения.
– Я сожалею – врач сказал, – болезнь так скоротечна!
Закрыло солнце надо мной сквозь барабан свечение.
Диагноз краткий: Вечность!

В пергамент лба поцеловал я старца седовласого.
Люд нищий пел кругом, плясал, великий Ганг плескался.
– Ты добрый сын – старик сказал, – Дай, Бог, чтоб в Варанаси
Ты в хрупкой лодке не пропал, к родителям добрался.

На берегу, увидев тень, я прекратил курение
И дописал своё последнее творение.
Взглянул на горы и леса. Увидел озарение
И, вслед за матерью с отцом – и сам пришел к прозрению.

– Я смерть, я корень всех вещей, – мне тень судьбы сказала. –
Я безграничная для всех обитель бесконечности.
От смерти к смерти всё идет, умчится с ветром Вечности.
И это точно так, ей-ей! Та тень мне не соврала.

Скитался я. Оставил след. Готов уже к кремации.
Но можешь ли ты, смерть, понять поэта?
Не помню я за много лет удачней декламации.
Нашел я тень свою, но нет, от сердца нет ответа...

Над Бенаресом древним вдруг возносится мой светлый дух,
С земли на небо Ганг течет, как чудо света.
И мне вознесшийся мой дух, как дар за пенье нищих двух.
Но можешь ли ты, смерть, понять поэта?

                Замечание: Варанаси, Бенарес – один из древнейших городов Индии.


Красимир Георгиев
УМЕРЕТЬ В ВАРАНАСИ (перевод с болгарского языка на русский язык: Игорь Хлебников)

Это был весенний вечер.
Я и мой приятель, Христо Банковски,*
распивали "Червонное вино" в баре "Дальний зимник",
когда Христо  спросил меня,-
"Можешь ли ты, образно как поэт, рассказать о своей будущей смерти?...
Как оказалось, часом раньше Христо уже закончил описание своей поэтической смерти.
А месяц спустя, он внезапно обрёл вечный покой.
Прошло двадцать лет...
Я кое-что опубликовал за это время, как носитель своего времени...
Но я, продолжаю преклоняться и перед мудрецами древнего времени.
Час назад, я поэтически изобразил свою смерть в мудрых прозрениях.
Теперь у меня есть ещё месяц, по крайней мере мудрецов, на жизнь.

               * Христо Павлов Банковски – болгарский поэт, 1937-1976.

Брожу... Ищу я тень свою,
и куда ветер дует, туда следую.
Сегодняшнему дню я радуюсь,
но Индии очень остерегаюсь.
Я заканчиваю стихи-воображения о жизни небесной,
оставив в них своей души частичку на покой.
В стихах, мои тёплые ноги босые,
оставили в Индию следы, – тёплые.
Иду весь в стихах. Солнышко как барабан, раскрыло своё нутро надо мной.
А в моих мыслях, – и птицы, и собаки, и сомнения, и покой.
Я встретил старика и старушку, идущих рука об руку,
на их пути к последнему своему приюту,
испытывающим  при движении тяжёлую муку;
останки их тлеющих тел, на священный Варанаси отправились:
именно там, самые древние на земле храмы, – славились.
Поэтому там, старик со старушкой, мечтали умереть.
Они осторожно перемещали свои сердца, чтоб до Варанаси добраться успеть, –
накормить своей долгой жизнью устье реки Ганг, и истлеть.
За всю свою жизнь, у стариков был один конь и жилище одно.
Но это было целое богатство, ведь жильё, дети и прозрение, им Богом было даровано.
Конь по-натуре был буйный, поэтому его поводья со временем сгорели.
День за днём, в жилище готовились к прекрасному плаванию его обитатели.
На реке Ганг был расположен Варанаси,- самый древний среди городов;
с двумя тысячами священных храмов.
В Варанаси, – прославились боги и герои эпоса Махабхараты, –
единственные потомки рода луны великой империи Бхараты.
В Варанаси, – сочные плоды для героев эпоса Рамаяны народ собирал.
В Варанаси, – Великий Ганг прямо в небо впадал.
Варанаси, – духов предков в канун Рождества собирал.
В Варанаси, – ворота в мир хранителей миров, где находится их дом.
Варанаси, – это счастливое жилище между зачатием и потусторонним миром;
и поэтому это жилище не имеет мира с загробным видом.

Я говорю, – только нерождённые вечны, они не умирают;
когда смертный отрезан смертью, боги и слова исчезают.
– О чём ты говоришь, добрый сэр? Никто не знает когда смертный явится
и из какого какого корня он снова появиться;
никто не знает, когда он уйдёт и когда он вернётся.
Поэтому, не стоит горбатые спины праведных грузить
своим еретическим мнением, и давать надежду ещё пожить, –
на высохшем стволу дерева, зелёную ветку вновь не вырастить.

Старик, словно сокол сложил свои крылья, закончил полёт и сказал,
– в смертоносном и смертном узле, я мудрость и безумие связал;
когда плоть истощается, она в матку возвращается
и, как змеиная кожа, на муравейник ложится.
Старушка, словно сухое рисовое зерно, –
душа у неё белая, а лицо её  пыльно;
она бесчестным ложем учителя не была,
поэтому всех согревали её глаза без тела,
будто старушка уже свой пепел среди вод Ганга рассеяла.
В своё время, их лошадь была запряжена, но сейчас поводья уже сгорели.
Старик и старушка, всю жизнь вместе, как две влюблённые птицы пролетели.
– Она была молодая и лотосоокая! – старец говорит;
– А он, тушил горящие угли на жаровне руками! – старцу старушка вторит.
Но теперь, "лотос" и "жаровня" холодные,
поэтому старички словно ползут в Варанаси, – сгорбленные.
Дождь идёт проливной, расстилает траву, где её метры и километры измеренные.
Чтоб долгой жизнью радоваться,
надо в старость влюбиться;
попасть на глаза солнцу и по ветру развеется после зари.
– О, великий Ганг! Возьми нас с собой и озори:
старца, струшку и поэта этих слов:
странных странников, пилигримов,
ищущих путь к небытию небесных снов.
И Ганг пропускает их в Варанаси, – табор священный:
город как город, как все города, – грязный и скучный.
Нищие ползают по табору, между ногами реки.
В воздухе, – серые птицы; на земле, – прирученные собаки.
Протекает полноводная река,
и текут в ней сомнения и покаяния века.

– Извините, – сказал врач, – но болезнь скоротечна!
Солнце уже закрыло отверстие своего барабана, – такова быстротечность!
Диагноз врача: вечность!
Целую на лбу беловолосых пергамент.
Около нас танцуют и поют нищие, Ганг их приглашает в нужный момент.
– Ты хороший сын, – сказал какой-то грешник, – до Варанаси старцев привёл;
хрупкую лодку вашей матери и отца целой довёл.
Потом, на берегу я увидел тень, последнюю горькую сигарету нюхаю,
и последнее стихотворение, о прошедших событиях, записываю:
– Всё горит и всё сгорает без возрождений, –
после матери и отца и двух прозренией...
– Я, всемогущая сметь; Я, – корень грядущих вещей, – говорит судьбы тень.
– Я, безграничная обитель бесконечности сень.
– Всё идёт от смерти к смерти, а после ветром разносится, – Я отвечаю.
– Это точно, это действительно так, Я знаю:
блуждал, оставлял тёплые следы; теперь я готов кремацию принять.
– Может ли смерть поэта понять?
– Это декламациЯ моЯ,
       ЯркаЯ самаЯ.

Я нашёл свою тень! И это моё сердце останавливает.
И дух мой эфирный, над священным Варанаси возвышает.
Ганг из земли вытекает и в небо впадает.
Я буду нищим свой пепел жертвовать.
– Можешь ли ты, смерть, поэта понять?


О МОИХ ГОДАХ! (экспромт: Николай Денисенко)

Я стою у черты,
разделяющей жизнь и погост,
пред тобой Варанаси
склоняю колени,
а потом поднимаюсь,
иду во весь рост...,
и Тебя я с Россией, лелею!


* (экспромт: Нелли Ефимкина)
 
В пергамент лба поцеловал я старца
седовласого...

Священные воды омывают рубцы сердца моего,
В безвременьи растворяется печаль.
Луч Света пронзает каплю воды...
Милостив бог.
ИскрА озарения коснется моей Души.
Детским восторгом наполнится суть дня,
Старцу в ладони падет голова.
Пергаментом сыпется прошлое и миг настоящего,
Сквозь завесу праха
взгляд устремляется в Вечность
Ясно... без страха.


* (експромт: Юна Юна)

Здесь двое идут, там сотни, еще дальше тысячи,
О радость моя, ты в Варанаси ладно так выскочи...


* (експромт: Дания Мирумир)

На берегу Великой Реки,
Уносящей скорбь и сомнения,
Окунусь в её волны. Станут думы легки.
Суету сменю на забвение...


* (експромт: Лидия Клыкова)

Песчинки вечности в часах Вселенной мы,
Путь в Варанаси наш с душой нетленною!