Цаца

Тебя убивали простор и краса
простора. Тебя убивали роса
и травы. Тебя убивали стрекозы.
Тебя убивали коровы и козы.
Казнили тебя комары беспощадно.
И ты завывала волчицей надсадно.
И тем, что свежо было там и раздольно,
Была всем ты видом своим недовольна.

Скорее ты в город хотела, в столицу.
Себе заказала бы в городе пиццу,
Где хрустом к прилавкам приводят купюры,
Крутила бы снова свои шуры-муры.
О, как ты жалела, о том, что решилась
На вылазку эту. На эту немилость
Природы к тебе. На коров. На поселок,
К которому путь был достаточно долог.

 Твой мир – это мебель, тряпье, телефоны,
На ручках божков дорогие балконы,
А так же другие сословия, классы,
Где вместо балконов – сплошные террасы.
И парень, что звал тебя: «Сонечка, Валя»,
Во время оргазма на крышке рояля.
Твой мир – это море, прогулки на яхте.
Инкогнито – нежный любовник в контакте.
А так же, при всем содержимом карманов,
Забытая легкость курортных романов.

Твой мир – это серьги, цветочки, колечки.
Не эти коровы, ни эти овечки.
Ни, прямо с утра, огородная проза.
Казнили тебя ароматы навоза.
Тебя убивало отсутствие денег,
Продуктов. А дальше – в лесу,  муравейник!
И все убивало. Рябина и тополь.
Как будто ступала ты лесом в некрополь.

Меня убивало твое поведенье.
Как будто тебя привело Провиденье,
Туда, где брели мы рассветною ранью,
Туда, где возможно назвать глухоманью
Все, то что ты встретила, все, что узнала,
Меня испытать. Терпелив я не мало.
Но ты завывала, деревья скрипели.
Мне, нервы, казалось, мои на пределе.
Мы в дали ступали. Они не кончались.
Деревья, как стражники леса, качались.

И стало мне жутко. И стало мне страшно:
Услышал, как волки завыли протяжно.
Твой стон постепенно обретший привычку
Тебя превращал на глазах в истеричку.
И если, мне было в начале, забавно
Смотреть на тебя, то теперь уж подавно
Забавно мне было от пылких мучений
Твоих, потому что в тебе, приключений
Таких, не видавшей, как эти, дорогой,
Всё стало – порывом, всё стало – тревогой.

Мы дальше в поселок зашли. И, смиренны,
Встречали нас избы. Но стилю сирены
Была ты и там, предана столь же пылко.
А между поселком и лесом развилка,
К реке уводила, и там, мы в итоге,
Свои омывали уставшие ноги.
И стало тебе, как-то странно спокойно.
Ты стала держаться. Ты стала достойно
Держаться спокойно. Ты села на камень.
В очах, увидал я, испуганных, пламень
Метался звездой над глубокой рекою.
А после ныряла ты в речку. Нагою
Наядой, из ней выбиралась на сушу.
Твой мир – это тела, способного душу
Однажды раскрыть, нагота. Это страсти.
Твой мир – это, то что не только во власти
Величия денег, журнального глянца.
Была ты не просто столичная цаца,
Но ангелом нежным, была дьяволицей,
Покорной служанкой моей и царицей.

Твой мир – это реки, леса, буераки.
Костры и палатки. Пеньки и бараки.
И там, где еще ты боялась немножко,
Лесная глубинка, лесная сторожка.
Твой мир заключался в испуге в объятья.
Уже не нужны были кольца и платья.
И сам я не знал, то во вред ли, во благо,
Что впредь не польстишься на трусики танго.
Что слившись с природой, в усердиях пыла,
Ты прежнему миру навек изменила.