Невинность и опыт - Innocence and Experience

Родился я, можно сказать, на бегу. Следуя за отцом, семья наша неугомонно меняла места жительства. Когда появился я, отец служил майором в вилтширском полку герцога Эдинбургского, так что местом первым явилось одно из гротескных казарменных зданий красного кирпича в хэмпширском Хуке. Первое впечатление в моей памяти - путешествие: я, летящий с начищенной деревянной лестницы нашего дома. Полет нескончаем. Вдруг всё идет кубарем (надо полагать, меня перекувыркнуло) и становится необычно близким (лицом ударяюсь в дубовые ступени). В памяти обоих родителей это событие ухнуло в какой-то провал, но я знаю, что это было и всерьез повредило меня. По сей день я не могу толком выпрямить собственных рук (а о моральном облике вовсе молчу).

Отец ушел из армии, когда мне стукнуло три; мы перебрались в Лондон, где он взялся работать у печально известного маркиза Бристольского, в тридцатые годы возглавлявшего банду великосветских грабителей под названием "Мэйфэйрская бригада". Крали они драгоценности. Теперь, в шестьдесят первом, маркиз переключился на импорт-экспорт.

Дом наш стоял в Чейн-Роу, в Челси, напротив католической церкви, но продержались мы в нем недолго: в основном потому, что наша лабрадориня Сюзан, никак не свыкаясь с Лондоном, впала в серьезную депрессию. Как бы то ни было, вскоре папа уже сменил маркиза на стокброкерскую фирму в Сити. И через каких-нибудь девять месяцев все на том же "Хиллмане" я, мама, няня, Сюзан и мой брат подъезжали к обшитому досками домику под Колчестером. Там я впервые увидел, как обнимаются и целуются.

Няня моя, Дженни Пеппер, была исключительно хороша собой. Я любил ее почти так же сильно, как мать. Что ни день няня начёсывала свои темно-рыжие волосы, и мы шли гулять тропинкой между высоких холмов. Примерно в миле от дома лежал перекресток, где у старого, в черно-белую полоску дорожного указателя торчал пенек. Эта площадка была одним из многих моих "домов", где я устраивал вечеринки, потчуя няню и Сюзан чаем, сервированным в шляпках желудей.

Как-то с нами пошел нянин кавалер, Дэйв. В бриолине и длинных черных бакенбардах он смотрелся красавцем, сопровождая няню по тропинке, тогда как я шмыгал по склону наверху. Дойдя до пенька, я взял пару шляпных чашечек и только повернулся к ним с чаем, как увидел: язык Дэйва зарывается в нянин рот, словно гигантский слизняк. Казалось, он вот-вот ее съест. Вспышка ревности выжала из меня самый душераздирающий крик из возможных, но Дэйв просто взглянул на меня, не отрываясь от няни, и поднятой с ее зада рукой показал: "Одну минуту!"

Я включил подготовку ко грандиозной истерике, но тут же отвлекся. Происходило нечто занятное. Няня будто потеряла дар речи. Я впервые видел ее такой. Ярко накрашенные ресницы захлопнулись накрепко, отделяя няню от остального мира. Она впала в транс. По всей няне лежали руки Дэйва: на ее начёсе, на заде, везде, и я так и сел на пенек, раскрыв рот. Меня пленила их полная неадекватность: на них лежали чары. Но как только они разлиплись, всё как ни в чем ни бывало стало как было. Оба подошли к пеньку за чаем, няня с лицом, оцарапанным щетиной Дэйва. Подавая чашечки, я попробовал упрекнуть их взглядом, но в Дэйве чары уже развеялись, хоть няня и опустила глаза с застенчивым смешком. Начёс ее походил на воронье гнездо. "Кому пирожных?" тихо пробормотал я с чувством оскорбленного достоинства. Я не подавал виду, но внутри так и кипел. Я узнал, чем занимаются взрослые, и сгорал от желания присоединиться.

Примерно тогда же мать отвела нас, мальчиков, в сторонку и серьезным тоном велела не ходить в окрестный лес, - там завёлся шутник, который мог зазвать нас в гости, угостить сластями, а после уложить нас на кухонный стол и играть нашими пи-пи. Брат мой пришел в ужас, я - в восторг. Гости, сласти и шутки с моим пи-пи. Я готов был мчаться туда на своем трехколесном велосипеде. Но сколько ни бегал я тайком из дому в лес за фермой, там не было ни души. (Мама моя, бедолага, всегда по оплошности нажимала совсем не те кнопки. Стоило нам повзрослеть до подростков, как ее повело на фантазии помрачнее: на улицах Лондона знай стереги свою задницу: недобрые люди подкрадываются, делают укол и крадут тебя раз и навсегда.)

В крахмальном воротничке, деловом костюме и котелке отец уходил из дому по понедельникам в восемь пятнадцать утра. Возвращался он в пятницу около шести. Когда мне было пять, брат Симон перебрался в школу, и я остался сам с мамой и няней; еще и моя гувернантка мисс Спунер приезжала из Винди Риджа трижды в неделю по утрам. Стоит ли говорить, как блаженно я зажил. Золотые дни. Лучших дней я не видел ни до, ни после. А если б мамы, няни и мисс Спунер мне вдруг недостало, в богадельне на пути к церкви жил мой лучший друг, мистер Брюер. Восьмидесяти девяти лет отроду. Он обожал собак, так что я брал к нему Сюзан. Сестра его Элси жила от него через стену; по ней она колотила ложкой, зовя его к ужину или чаю. Домики богадельни были однокомнатны, краснокирпичны и допотопны. Низкие потолки, решетчатые окна и крошечные дверцы крошечным мистеру и мисс Брюер были вполне по росту. Мистер Брюер ходил с шинами на ногах, а Элси не вылезала из ночной рубашки. Сады за их домиками буйно зарастали цветами и завершались двумя ветхими лилипутскими туалетными кабинками. В восемь вечера они уже спали; в шесть утра мистер Брюер был уже на ногах и направлялся в церковь, служителем при которой состоял. Если моя семья относилась к послевоенному поколению, вскормленному карточной системой, то Брюеры были поколением предыдущим.

Жизнь вокруг меня расстилалась вроде необозримых кукурузных полей, обрамляющих наш дом. Отец приезжал из Сити на выходные. Брат приезжал из школы на праздники и каникулы. Денег у нас накапливалось все больше, и отец решил наконец обзавестись собственным жильем. Вот так мы и переехали из дощатого домика в розовый дом со рвом. Примерно тогда же няня и Дейв объявили о предстоящей свадьбе и, стало быть, нянином неизбежном уходе.

Мы погрузились в "Хиллман" снова; у богадельни мама посигналила. Мистер Брюер приковылял из своей двери, старая Элси - из своей. Под парой флюгеров, возвещавших похолодание, философски прошла беседа о том, что мы не расстанемся и встретимся очень скоро. Разумеется, мы - хоть и переезжали на какие-нибудь четырнадцать миль, - больше никогда их не видели. Никогда с той последней минуты, как мистер Брюер, все отдаляясь, маячил в клубах пыли, поднятых колесами нашей машины, а я глядел на него в заднее окно. Опершись на палку, он махал мне рукой. Элси ковыляла к себе. Сюзан взирала важно, не шевелясь, а я отчаянно махал в ответ, пока мы не свернули за угол.

За новосельем грянул день свадьбы: все мы отправились в норфолкский Касл Райзинг, откуда была родом няня. Как только дело дошло до церкви, я ощутил ледяное дуновение паники, знак грядущей бури. Был я гвоздем программы - невестин паж в куцем красном комбинезончике из вельвета. Мы ждали на паперти, и мама походила на Жаклин Кеннеди в мини, огромных белых серьгах и дивной шляпе-пилюльке, приколотой к пышным ее волосам. Наряженный на ковбойский манер Дэйв топтался с нами, орган за дверями гудел. Наконец прибыли мистер Пеппер и няня, такая красивая в свадебном платье. По сигналу орган разразился восторженным гимном, и в руки мои вложили нянину фату. Стоило церемонии начаться, как всё встало на места. Все попытки её втолковать мне, что она уезжает; все предупреждения; все реплики в сторону, которые я слышал, но не понимал ("Похоже, он реагирует нормально, да?" "Да, совсем не переживает")

"Мэри Поппинс" становилась реальностью, только теперь никто не избавил меня от прощальной сцены. Я попал в эпицентр, и в роли своей выложился весь. Свадьбу я перепортил по-крупному. Началось с того, что я стал задавать вопросы, дергая нянино платье, пока викарий пытался вести церемонию.

"Няня, няня, куда ты", ныл я.
"Цыц", сказала мать из второго ряда.

Я не сдавался. Мои тихие трели перекрыли бубнёж викария и с каждым цыцем делались всё настойчивей. Никто не отвечал, словно я стал невидимкой. Как всегда в таких случаях, я заистерил. Потоки горячих слез побежали по моим толстым избалованным щекам. Сидя в проходе между рядами скамей, я орал во все горло. Мама встала забрать меня, но я держался за нянину фату и оказывал сопротивление.

Няня была расстроена не меньше меня; Дэйву же я здорово въелся в печенки, и представляю, с каким облегчением он вздохнул, когда свадебный марш протрубил грядущее нянино и его освобождение. Твердой рукой он повел няню из церкви, но фата еще была в руках у меня. Я дергал изо всех сил. Картинка застыла. Мама выбарывала фату из моих горячих яростных кулачков, а бедная няня застряла на середине прохода: Дэйв тянул ее туда, а я обратно. Веселились ли зрители? Не думаю. Патовое положение наконец разрешил папа, который выдернул из прохода меня, и процессия замаршировала. Бедная няня успела юркнуть в машину и отправиться к гостям, пока я не успел натворить чего-нибудь ещё. Сопровождать няню родители сочли рискованным, потому мы уехали, так по сути и не простившись. Няня обустраивала новую свою жизнь, а мы отправились к дедушке с бабушкой в близлежащий Бранкастер.

Много лет мы еще общались: непременные открытки с Рождеством и днем рождения; какое-то время няня приезжала к нам с собственными детьми, - первый малыш, потом второй. Тем не менее мы отдалялись друг от друга, медленно, безболезненно. Мы опять переехали; няня и Дэйв разошлись. Я отправился в школу. Наша общая почва вымывалась у нас из-под ног. Волны новых переживаний стирали старые следы, и скоро няня и я стали друг для друга лишь точкой на горизонте.

http://www.stihi.ru/2011/05/07/2423
--------------------------------------
это глава из книги:
Руперт Эверетт. Красные ковры и прочая банановая кожура

другие главы:

http://www.stihi.ru/avtor/moscaliovam&book=2#2
--------------------------------------
Innocence and Experience

My life started on the move. Our family, led by my father, was a restless one from the beginning. When I came along he was still a major in the Duke of Edinburgh's Wiltshire regiment, and so our first home was one of those weird red-brick army dwellings in a place called Hook in Hampshire. My first real memory is of travel: falling down the polished wooden stairs in our house. The trip seemed to go on for ever, and I must have gone head over heels because I could see the whole world turning upside down and then zooming in as my face crashed against the oak stairs. My parents both claim amnesia about this moment, but I know it happened. I think it did me serious damage. To this day I cannot totally straighten my arms; not to mention my ways.

My father left the army when I was three and we moved to London where he went to work for the notorious Marquis of Bristol who, in the thirties, had presided over a bunch of upper-class thugs nicknamed the Mayfair Gang. They stole jewellery. Now in 1961 he had moved into the import-export business.

Our house was in Cheyne Row, in Chelsea, opposite the Catholic church, but we didn't last long there, mostly because our labrador Susan couldn't figure out London at all and went into a serious depression. Anyway, soon my dad had changed jobs and was working for a firm of stockbrokers in the City. So, after nine months we all got back into the Hillman - me, Mummy, Nanny, Susan and my brother - and drove to a pretty clapboard cottage near Colchester. This was where I witnessed my first snog.

My nanny, Jenny Pepper, was extremely pretty. I loved her almost as much as I loved my mother. She had an auburn beehive and every day we went for our walk down a lane with steep banks on either side. After about a mile there was a crossroads where a trunk stood next to an old black-and-white striped wooden signpost. This place was one of my many "houses" and I would hold tea parties for Nanny and Susan on the tree trunk, using acorn cups.

One day, Nanny's fancy man, Dave, came on the walk with us. He was good looking with greased-back hair and long black sideboards. They were walking on the road and I was scampering along the bank above. As we approached the tree stump I turned round, proffering acorn cups to Dave and Nanny, only to see Dave's tongue burrowing down inside Nanny's mouth like a huge slug. He looked as if he was going to eat her. Instant jealousy brought forth the most blood-curdling scream I could manage, but Dave just glanced at me as he continued to snog Nanny, and raised his hand from her bum in a gesture of "Wait a minute".

I began to prepare myself for a major tantrum but something stopped me. This was interesting. I'd never seen Nanny so speechless. Her heavily mascaraed eyelashes were tightly shut to the rest of the world. She was in a trance. Dave had his hands in her beehive, on her bottom, all over, so I just sat down on the tree trunk and gaped. The thing that fascinated me was that they just weren't themselves; they were bewitched. But after the snog was over, it was as if it had never happened. They both came up to the tree trunk for tea, Nanny's face was raw from Dave's stubble. I tried reproaching them with my eyes as I passed round tea, but Dave wasn't having any nonsense, though Nanny looked down with a self-conscious giggle. Her beehive was all over the place. "Cake, anyone?" I burbled with quiet wounded dignity, but in reality I was pretty excited. Now I knew this was what grown-ups did, and I was longing to join in.

At about the same time my mother took us boys aside and in serious tones warned us not to go into the woods above the farm because there was a funny man there who might take us to his house, give us sweets, put us on his kitchen table and play with our "wees". My brother looked horrified but I couldn't think of anything better. Travel, sweets and someone playing with my willy: I couldn't wait to trike up there. But no matter how often I slipped away from our house to tramp around the woods behind the farm, I never met a soul. (My poor old mum, though, was always inadvertently pushing the wrong buttons. Much later, when we were teenagers, her fantasies took on a darker twist. She told us to be careful of our bottoms on the streets of London because often men would come up behind one and give one an injection and one would be kidnapped and then one would never get home.)

My father put on his stiff collar, his City suit and his bowler hat on Monday mornings and left the house at eight-fifteen. He came back on Friday at about six. When I was five, my brother Simon was packed off to school, so that I was left alone with Mummy and Nanny, and my governess Miss Spooner who lived at Windy Ridge and came three mornings a week. These were, without doubt, the most glorious days of my life. And if Mummy, Nanny and Miss Spooner weren't enough, in the almshouses up the lane towards the church lived my best friend, Mr.Brewer. He was eighty-nine years old. He loved dogs so I would go round with Susan. His sister Elsie lived in the house next door and she would knock on the wall with a spoon to let him know that dinner or tea was ready. The almshouses were low red-brick studious from a bygone age, with latticed windows and tiny doors, but then Mr. and Miss Brewer were minuscule. Mr.Brewer wore braces on his legs and Elsie rarely got out of her dressing gown. Their back gardens were jungles of flowers with two little tumbledown outdoor loos at the end. They were in bed by eight and Mr.Brewer was up at six and off to the church where he was the verger. If my family was typical of the post-war rationing generation of the last century, then the Brewers belonged to the one before.

Life seemed to stretch out around me like the endless cornfields about our house. My father would come home from the City for the weekends. My brother would come home from school for the holidays. Our fortunes steadily increased and my father decided it was time for us to buy our own home. So one day we moved from the little clapboard farmhouse to the pink one with the moat. It was round about then that Nanny and Dave announced their wedding and her impending departure.

Bundled into our Hillman once more, Mummy tooted the horn as we drove past the almshouses. Out hobbled Mr.Brewer from one door and old Elsie from the other. A pair of weathervanes announcing a change in temperature, they chatted philosophically about how we'd keep in touch and see each other soon, but of course, even though we were moving only forteen miles away, we never saw them again. My last sight of Mr.Brewer was vanishing in a cloud of dust through the back window of our departing car. He was leaning on his stick, waving. Elsie was hobbling into her house. Susan watched solemnly but I waved back excitedly as we disappeared around the corner.

Soon afterwards, the day of the wedding dawned and we all drove up to Castle Rising in Norfolk, where Nanny was from. As soon as we got to the church I could feel that chill wind of panic announcing the oncoming storm. I had a starring role as Nanny's pageboy in short red corduroy overalls. We all waited outside the church, my mum like Jackie O. in a mini dress, big white earrings and an extraordinary pillbox hat attached to her bouffant, my dad suave in his morning suit. Rockabilly Dave stood with us outside the church as the organ tootled inside and finally Mr.Pepper arrived with Nanny, lovely in her wedding dress. On cue the organ piped up into some rousing anthem and I was given Nanny's veil to hold. As the service began, everything fell into place. All the previous conversations when she'd tried to explain to me that she was leaving; all the warnings; all the little asides I had heard but not understood ("I think he's taking it rather well, don't you?" "Yes, he doesn't seem to mind at all.").

"Mary Poppins" was coming to life, except that I was not being spared the last scene. I was right in there, and I played my part to the hilt. I completely ruined her wedding day. First of all, I started asking questions, tugging at Nanny's dress as the vicar tried to get on with the service.

"Where are you going, Nanny, anyway?" I whined.
"Shush," said my mother from the second row.

But I wouldn't let up. My little quavering whines rose above the drone of the vicar and became more insistent each time I was told to be quiet. No one would answer; I had become invisible. So, as usual, I became hysterical: floods of molten tears burst out over my fat spoilt cheeks as I sat down in the aisle and bawled. My mum tried to take me away but I had hold of Nanny's veil and resisted arrest.

I was terribly upset and so was Nanny, becaue she loved me too. Dave, on the other hand, had had his full, so he must have been relieved when the wedding march trumpeted his and Nanny's impending freedom. He began to walk her firmly out of the church, but I still had her by the veil, and I yanked at it with all my might. Freeze frame. My mum tried to prise it out of my hot furious little fists and poor Nanny was stuck there in the middle of the aisle, Dave pulling in one direction and me in the other. Were the guests amused? I am not sure. A brief impasse ensued, but not for long.
My father took over and hauled me out, and the wedding marched on. Poor Nanny was whisked into her car and off to the reception before I had a chance to wreak further havoc. My parents decided it would be too risky for us to go with them, so we drove off without a real goodbye, leaving Nanny to her new life, while we went to stay with my grandparents in nearby Brancaster.

For many years we kept in touch: always a card at Christmas and birthdays; and in the early days Nanny would visit us with her own babies, first one and then a second. But slowly, painlessly, we drifted apart. We moved again; Nanny and Dave split up; I went away to school. The common ground was being washed away. Waves of new experiences effaced the old footprints, and soon Nanny and me were a dot on the horizon.

• Extracted from Red Carpets And Other Banana Skins by Rupert Everett, published by Little Brown on September 21 at L 18.99. © 2006, Rupert Everett.
Warner Books, NY, Boston, 2007