Эти двое... Две новеллы

ДВА ИВАНА

   Эти двое парней дружили совсем обособленно от остальных. На первый взгляд вообще было непонятно, что же у них может быть общего.
Один - высокий, красивый, спортивный, общительный, а второй – скромный, маленький, худенький горбун, инвалид детства.
Они были ровесниками, и это, пожалуй, единственная их точка соприкосновения.
Да вот ещё: почему-то красавца, разъезжавшего по улице на новеньком мотоцикле, все называли просто Ванька, а скромного, длиннорукого, горбатого парнишку величали Иваном, и никогда наоборот, вот удивительно...

Друзья проводили  много времени вместе. Хотя Ванька был готов всегда на своём «коне» мчаться по любому поручению родственников и соседей, а Ивану нужно было успевать и учиться, и книги читать, и помогать матери по дому.
Но в школу и домой они неизменно шли вместе, а в выходные дни посещали кинотеатр или футбольный матч.
Красавчик-Ванька, конечно, очень нравился девчонкам и от этого проявлял некоторую гордость и высокомерие к окружающим. Иван, напротив, был всегда очень вежлив и внимателен к женскому полу, уступал место, пропускал вперёд, предлагал, при случае, свою помощь.
Только глупые девочки, всегда, смеясь, запрыгивали сзади на мотоцикл к Ваньке, и, обхватив его за талию, виновато улыбались Ивану, так и оставшемуся одиноко стоять у обочины пыльной дороги.
 Они общались до самой армии… Вернее до тех пор, когда Ваньке принесли повестку из военкомата, а Ивану просто выписали справку, о том, что он не годен…

Ваньке тогда закатили шикарные проводы, как свадьбу: вся родня и соседи ели-пили три дня. Почти все майские праздники у них во дворе гремела музыка и звучал радостный пьяный смех.
И только соседская Галка не была среди приглашённых гостей, она сидела и тихонько плакала в своей комнате, понимая, что теперь ей уже точно придётся самой расхлёбывать всю эту кашу…
Она сразу не посмела сказать Ваньке, что беременна. Она была почти уверенна, что он её сразу же бросит. Хотя в глубине души надеялась, что уже потом напишет ему обо всём в армию, приедет к нему, и они поженятся…
Но Ванька сразу всё понял, ведь он был далеко не дурак. В его красивой голове созрел грандиозный план. Пусть теперь её богатый папаша выложит кругленькую сумму, чтобы хватило и ему на дальнюю дорогу, да и ей осталось, на врача…
В коробку из-под леденцов он положил письмо, составленное печатными буквами из газетных заголовков, в котором требовал крупную сумму взамен на молчание о происхождении всех богатств Галкиного отца. Туда же, в коробку, тот должен был положить требуемые деньги и закопать в условленном месте, незамедлительно.

Ночью, под покровом темноты, Ванька сам не рискнул пойти за коробкой с деньгами, а отправил туда Ивана, наспех объяснив ему, что это тайное письмо, оставленное ему Галкой перед долгим расставанием.
Только Иван начал раскапывать землю, как Галкин папаша выскочил из укрытия, крепко схватил его за шиворот и потом, хорошенько тряхнув, с нескрываемым удивлением спросил:
«И как тебе только такое в голову пришло, Иван?»

Иван не стал ничего объяснять. Он сразу всё понял, но друга не сдал.
Ивана сразу же отпустили, а Ванька ушёл в армию, так и не признавшись в своей преступной затее.
Когда он отслужил на Тихоокеанском подводном флоте свои три года и вернулся домой, Галка уже давно была женой Ивана, у них была очень дружная семья, в которой подрастали замечательный сынок, которого все называли очень уважительно - Иван Иванович и совсем маленькая дочка - Галочка.

Рассказывают, что Ванька после армии заметно полысел, стал сильно выпивать, а потом женился на разведёнке Вальке, которая частенько поколачивала его из ревности, приговаривая: «Навязался ты на мою голову, плешивый! Ни детей от тебя, ни добра…»


***

СЕРЁЖКИ...

Может быть это и глупо, но что тут поделаешь...
Только начинают мои знакомые разговор об украшениях: про цепочки, кулончики, колечки, браслетики разные, и вот доходят они до серёжек, а я уже теряю всякий интерес, и мои мысли уносятся в далёкое школьное детство, когда мой дед долго настаивал на том, чтобы я, как настоящая паненка, проколола уши и носила серьги.
Я тогда сильно сопротивлялась и настаивала на своём: «Не хочу быть, как все, не буду носить серёжки».

«Ну будь, ну будь, корзя!» - смеялся дед, оставляя меня в покое, до следующего удобного случая.

Потом обычно вспоминаю двух мальчишек, одноклассников. Я их так и называла «Серёжки». Они были дружны, садились порой за одну парту, пока учителя не разгоняли их со словами: «Так толку будет больше!»
Какой такой толк они от них ожидали, точно не знаю. Они были умные, начитанные, воспитанные мальчики.
С одним из них мы даже фотографировались в начальной школе для стенда «Наши отличники».
Второй учился похуже, не всегда хотел общаться с учителями. Но в глазах его я уже тогда замечала какой-то ироничный лучик мудрости «не по годам».

Мы втроём иногда ходили в библиотеку, менять книжки, или сидели на скамеечке в тени старых акаций, просто болтали о жизни, о прочитанных книжках и увиденных фильмах.
Я тогда и не знала, что нравилась им обоим. А вот они точно мне нравились оба, просто как очень хорошие мальчишки, верные друзья.
Одного Серёжку я ещё очень сильно жалела, в душе, стараясь никогда это ему не показывать. Но всегда какое-то щемящее «чувство» жалости комком подкатывало к горлу, когда я видела его грустные глаза.
Он рассказывал содержание прочитанной книги, а я рисовала перед глазами ту страшную картину, когда какой-то соседский мальчик, играя с ним в войну, убил у него на глазах его маленькую сестричку Леночку, четырёх лет от роду, выбежавшую навстречу, чтобы радостно поприветствовать братика.
Соседский мальчик был сыном милиционера, почему он стрелял из табельного оружия отца, уже не узнать никогда. Но эта трагедия в жизни Серёжки стала роковой.

Второй Серёжка был немного «себе на уме», не открывался он всем и сразу. Его побаивались трогать и одноклассники и учителя. Он мог просто встать и уйти. Независимый такой нрав был у него. Но мне он улыбался открыто, чуть сощурив свои «лукавые» глаза.
Мне нравилось общаться с Серёжками. Я тогда ничего ещё не ведала про любовь. Нет, конечно, читала в книжках и всё такое… Но сама - не испытывала любви никогда. Всё ждала и верила, что со мной это чудо обязательно произойдёт, но не так скоро, конечно.
В ту пору после восьмого класса многие мальчики уходили учиться в техникумы, получали и образование и профессию. Особенно это рекомендовали тем, кто не особо тепло относился к школе, к процессу учения, к учителям.
Второй Серёжка, оказывается, уже всё для себя решил: «Пойду в техникум, надоело всё…».

- Что надоело? Почему и куда он уходит?

Задавала я себе эти вопросы, потому что его слова очень волновали меня.

Потом как-то узнала, что его отец был музыкантом. Играл он, правда, в духовом оркестре, чаще всего на похоронах, а домой приходил «на бровях». Вот это была главная причина Серёжкиного решения, я думаю.

Именно потому, что Серёжка собирался уходить из школы, он и решился признаться мне в своих чувствах.
Это, кажется, называется «застигнуть человека врасплох»! Просто подойти средь бела дня, взять за руку, сказать, что любит, поцеловать руку и уйти, не дожидаясь ответа...
Знаете, не всякий зрелый мужчина способен на такое! А мальчишка…  Просто восторг!
Браво! Кому? Его маме, книгам, а, может и папе, горькому пьянице, чью судьбу тогда он совсем не желал повторить…
Я, конечно, сильно была обескуражена и даже подавлена этим признанием.
А как же друг Сергей? Мне было нестерпимо обидно за него и ещё больше жаль, что он не первый признался мне в чувствах. Потом представлялась сцена, как они оба признаются мне в любви, а я прошу их остаться моими друзьями потому, что моё сердце принадлежит другому, то есть третьему...
Никому оно тогда не принадлежало, но это было какое-то особенное предчувствие моей предстоящей первой любви, которая полностью изменила мою душу и сердце, сделала меня настоящей, искренней и честной в отношениях.

Знаете, мы так и остались друзьями. Сергей тогда не поступил в техникум. Я о его признании никому никогда не рассказывала, так что никто о нём так никогда и не узнал.

Серёжки теперь всё реже садились за одну парту. Мы уже не ходили «менять книжки» в «библу» и совсем не сидели втроём на скамеечке просто так. Мы выросли.
Однажды, после очередных летних каникул, я вернулась домой на крыльях Любви.
Я была тогда самой счастливой девочкой на свете! Я впервые в жизни влюбилась!
Наверное, Серёжки это заметили. Они почему-то улыбались мне в ответ одними губами, а глаза их были такими грустными, мечтательными…
А, может быть, это была только моя фантазия, моё воображение...

Прошло много лет с тех пор. Жизнь, не церемонясь, направила каждого из нас строго по своему маршруту.
Но однажды я вернулась к своим истокам, чтобы найти на старом кладбище могилу моего деда. Я шла по заросшим травой тропкам, между бугорками заброшенных могил, надеясь отыскать именно ту, где много лет назад был похоронен мой дед.
Старая тётушка была единственной, кто мог мне тогда помочь. Но она никак не могла вспомнить, как и куда нужно идти, где поворачивать. Мы уже прошли большую половину площади заброшенного кладбища, когда я наткнулась на памятник со знакомой фамилией и выцветшей на солнце фотографией, на которой старший братик обнимал свою маленькую, ещё живую сестричку. Их похоронили рядом, практически в одной могиле. Спустя десятилетия…

Тётушка присела немного отдохнуть, она и рассказала мне, что парень этот «сильно тужил» по сестричке, стал «попивать», вот заболел и умер…

- А вот тут друг его, недалечко, Сергей тоже звали… Пьянка всё проклятая…

Я уже не слышала остальных её слов, когда подбежала к старой могиле и, полностью обессилив, присела на выжженную нещадным солнцем траву. С фотографии смотрели на меня, чуть с прищуром, лучистые Серёжкины глаза…

- Вставай, милая! Поздно уже, тут недалеко и дед твой... Пошли. Пора.

Голос тёти не сразу вернул меня в сознание.

- Да-да, сейчас, идите, я догоню...

Я достала из сумочки потёртый кожаный футлярчик, осторожно вытряхнула из него на ладонь две маленьких позолоченных серёжки с бирюзовыми, как само небо, камушками.
Потом на ощупь нашла давным-давно заросшие дырочки на мочках и, крепко сцепив зубы, вдела серёжки...

- Здравствуй, деда! Это я! Смотри, у меня же серёжки! Твои серёжки, деда...

Я совсем не чувствовала физической боли, слёзы тихо катились по моим щекам, прохладный ветер обдувал лицо и, подхватив мои слова, уносил их куда-то далеко-далеко, в безоблачную прошлую жизнь...

***

Где вы, где, мои глупые мальчики.
Поцелуями грели пальчики,
Покупали цветочки и пончики
И влюблялись по самые кончики...

Открывали и души и двери
И носили мои портфели.
По ночам не спали, не ели,
Как же можно в ЛЮБОВЬ не верить...

На машинках строчили джинсики.
Над губой пробивались усики.
А я прыгала в свои классики,
На руке - деревянные бусики...

Сочиняла красивые песенки,
Покоряла крутые лесенки...
Опускались до грубой лести и -
"Нет на свете тебя прелестней"

Где вы, где, мои бедные мальчики?
Свет очей, как зеркальные зайчики
На могилах цветут одуванчики.
Зябнут тонкие мои пальчики...