Горислава

Лирическая поэма

1

Давным-давно,
почти невесть откуда,
порой теряясь в огненной дали,
все шла беда, как будто шла остуда,
к обыкновенной женщине земли.
Ползла, брела, в пути голосовала,
садилась в кузов тряский,
а когда
сама себя уже не узнавала,
ее везли в Россию поезда.
У почтальона в сумке малой метой,
не обещая оставлять следа,
таилась,
удаленная от света,
с полынно-горьким привкусом беда.
И все-таки она, в себе уверясь
и придержав волнение свое,
к жене солдата
постучала в двери
и поселилась
              в комнате ее.

2

Боль осмыслить нелегко,
как с ней сладить, если
подкатила к горлу ком
со слезами вместе.
Словно бы из-за угла,
тихо, еле слышно,
в сердце самое вошла
и уже не вышла.
Отступить, сойти б на нет...
А она ненастьем
не дорогу - белый свет
Гориславе застит.
Как с ней справиться одной,
кажется в тревоге:
так качает шар земной,
что не держат ноги.
О плечо родное ей
опереться б впору -
только где он, Ерофей,
где ее опора?!
Что ж, надеждою живи,
в возвращенье веря...
Несчастливым у любви
оказался берег...
Берег, где ж твоя весна?
Будто встретить старость
ты на нем всего одна
навсегда осталась.
И теперь он, погляди,
стал угрюм и труден;
как и сколько ни иди -
осыпаться будет.

3

Утраты у России велики...
Но всякий ли из нас, живущих, знает,
что беды не бывают коротки,
порой одной - на бабий век хватает...
Уже и снег какой-то неземной
витал над ней раздумчиво, а тронув,
отсеребрил неровной сединой
ее волос плетенную корону.
Восстановись, величие красы!..
Ну а пока - свидетельствует разум:
не сразу заживляются рубцы,
и боли притупляются не сразу.
Высоким смыслом звезд умудрена,
не ведая ни капли погрешения,
сражаясь за любовь свою, она
за самое себя ведет сражение.
С дороги хмарь отбрасывает прочь,
не быть пытаясь загодя уставшей,-
и пятится нахлынувшая ночь
с ее души, несолоно хлебавши.
Не оттого ль звонит в колокола
прикамский бор, победу торжествуя...
И стала Гориславушка светла
и в цех вошла, как в песню заводскую.
А на висках упруго жилки бьются.
И значит - новых сил не занимать:
откуда ж они все-таки опять
у овдовевшей женщины берутся?!
И пальцы огрубелые - все десять,-
в стаканчики взрывателей скользнув,
сжимают и несут их, будто взвесить
хотят перед отправкой на войну...
А там, подальше, в бронзовитых бликах,
в себе всю мощь взрывную затая,
металл спротивотанковой начинкой
уже уходит в дымные края...
Не просто ради жизни, а во имя
того, чтобы Отечество спасти,
она сумеет пальцами своими
металла тыщи тонн перенести...
И все же в напряженности любой
от человека требующей воли,
что пальцев наслоившеяся боль
в сравнении с ее душевной болью!

4

Все верилось - уже бессильна ранить,
беда переходящая в покой,
над Гориславой сжалится
и станет
обычной человеческой тоской.
И все же, вне сомнений и сочувствий,
себя не заставляя долго ждать,
она на миг какой-нибудь отпустит
и тут же  возвращается опять.
...Был Ерофей из самых рядовых.
Но в памяти его осталось имя.
Погибшие живут
среди живых
и потому нам видятся
живыми.
Хоть никакие громы не слышны,
но у высот - которых
не забудешь -
деревья молчаливы и грустны,
как у могил примолкнувшие люди.
Пусть нет тревожной песни трубача,
но до сих пор, почти что как и было,
твоя земля, Россия,
горяча!.. Она еще от горя
не остыла.

Его нигде не скрыть и не упрятать,
ему не затеряться и во мгле.
Уходят в землю
павшие солдаты,
а горе остается на земле.

5

Мечтой вдову не смею тешить,
и все ж из вечности самой
идет он, может, ходом пешим
и не дойдет никак домой.
Иль, может, там, где битв раскаты,
он встал, закрыв дорогу тьме...
Ведь нету русскому солдату
на свете равного взамен.
Хотя давно прошли все сроки,
но ждет свидания с родным
его березка у дороги
в войну посаженная им.
И Гориславу - дочь России -
у рощи, слившись с тишиной,
она приветствует из сини
зеленокудрой крутизной.
Дорожка тянется к ней, словно
к березке так ведут пути,
что Гориславе свет Петровне
ее вовек не обойти...
И снова все идет сначала,
обмолвка так же все горька:
- Ну, как! Ерошу не встречала?..
...И я не встретила пока...
А из клубящихся видений,
косматясь облаком седым,
бредут поверья, точно тени,
как будто мертвые к живым...

6

Утро
солнца тающие струны,
точно дар,
кидает людям вслед...
Светом я высвечиваю думы,
а иначе мне -
зачем он, свет!
Погорюй - так легче, Горислава,
но сама себе не будь врагом:
просто ты не трожь
лесные травы,
Голубень-трава
               тут ни при чем!
Сколько тайн -
любая не случайна,
каждая важнее всех других.
Но любовь - всем вечным тайнам
тайна,
самая великая из них.
И в тебе она жива, конечно:
на ее невидимой тропе
болью переполненная
нежность
не находит выхода себе.
Оттого по-девичьи несмело,
светлым ожиданием дыша,
сокровенной жаждой
захмелела,
изомлела женская душа...
...Чудилось:
за дымкою заката,
музыкой выравнивая строй,
в полный рост все шли
и шли солдаты,
те, что тридцать лет
идут домой!..
Пели голосами молодыми
о любимой Родине своей...
И стояли жены перед ними
с ликом постаревших матерей...
Горислава,
таинств не умерить,
хоть всерьез ты с чувством дорогим
никаким гаданиям не веришь,
да и я не верю никаким!
Только ты на главного солдата
карту кинь совсем не наугад:
может, гуси-лебеди когда-то
за тобой из сказки
                прилетят.

7

Догадки все перебрала ты дома,
а догадаться так и не смогла ты:
зачем же приглашают военкомы
солдатских вдов к себе в военкоматы?
...И ты, как провинившаяся в чем-то,
к тому же в обстановке незнакомой,
в смущенье оробевшею девчонкой
стоишь перед бывалым военкомом.
И слышишь:
           "Что ж, порой
                и мы находим...
И вот теперь - как славы продолженье -
Ерофея Христофоровича орден
вручаем вам
             на вечное храненье".
Ты горько шутишь, что тогда,
                похоже,
он будет и
за преданность, наверно...
"За верность долголетнюю...
Ну, что же -
пусть будет он вам кстати и
за верность..."
И знаешь ты: любовь людей к солдату.
как чистоту и
               честь родного дома,
хранит непререкаемо
и свято
России
       неделимая огромность.
Литой металл
              и вызоренный камень,
бетона сплав
              и траурные грабы...
вживаются событиями
                в память,
без памяти
            бедна земля была бы.

8

У могучего древа
          родословной твоей
я спросил как-то: - Где он,
твой солдат Ерофей?
И ответил мне эхом
чей-то голос глухой:
"Он с войны не приехал
в сорок пятом домой.
И теперь уж не встанет,
не вернется назад...
Их на полюшке бранном
миллионы лежат".
По дороге солдатской
остаются холмы...
Но извечно по-братски,
одержимые, мы
думой правды нетленной
согреваем весь свет.
оттого на земле нам
и покоя-то нет!
Оттого ветром жгучим
обжигает меня.
Сколько их, невезучих,
не пришло из огня.
Эх, водою живою
оживить их смогли б -
но на поле, на воле
отстрадавшей земли
ни колодцев, ни скважин
с колдовскою водой;
есть тяжелая даже,
только нету живой!
Как от родичей кровных,
от людей, от любви,
Горислава Петровна,
ничего не таи...
Пусть глаза синевою
так сияют в пути,
будто счастье какое
у тебя впереди.
Светит миру нетленность
нами прожитых лет...
Да на русской земле нам
и износу-то нет!

9

Как друга друг - тебя берег я взглядом;
когда бы на виду у всех друзей
не шел я столько лет с тобою рядом,
я шел бы против совести своей.
Из вечности, окутанной туманом,
все ждешь ты появления того,
кто стал в тебе твоей смертельной раной,
не знающий об этом ничего.
Хочу и я, как ты, поверить в чудо!
Не смею быть несправедливым и
не подвергаю праздным пересудам
спасительные выдумки твои...
Не ведая отбоев и привалов
в жестокой диалектике войны,
надежду ты своей любви спасала
и не спасла - в том нет твоей вины.

10

Духом, силами воскресни,
а душой помолодей,
дума все-таки не песня,
чтоб навек сроднится с ней!
Быть одной!.. А голос рядом:
"Ну да Бог с тобой, родной;
отчего же я одна-то,
если горюшко со мной!
Ерофеюшка, молю я,
разомкни плечом крутым
землю-матушку сырую,
не понятную живым.
Отойди, восстань душою
у Зееловских высот..."
Только дерево большое
после смерти не встает.
На любовь свою взгляни-ка;
слышишь, чуешь, Ерофей,-
пахнут губы земляникой
у красавицы твоей.

Слышишь: "Жизнь дарю без тягот,
чем богата - все бери;
пей зарю с замесом ягод
да светлей с моей зари!
Если снова милой стану,
если буду дорога,
во владенья дам я на ночь
медуничные луга.
Если ж звезды над лугами
станет смахивать гроза,
их закрою облаками,
чтоб не падали в глаза..."
Что ж, солдат, воспрянь из дыма,
разомкни и мрак, и дым.
Как ты можешь без любимой,
если ею так любим!
Обнови ее душою,
озари любви восход...
Только дерево большое
после смерти не встает.

11

Взгляд во взгляд я осторожно кинул
и дивлюсь - как трепетна она:
всех земных печалей половина
у нее в глазах отражена.
Надо бы чуток и отдохнуть им.
Только это позже, а пока
пеночки жонглируют на прутьях
в сизоватых кудрях ивняка.
Звуки тишину густую режут -
слышатся знакомых голоса...
И в глазах - вернувшаяся нежность.
Светятся у женщины глаза.
...У холма далеких лет березка
загрустила, голову склоня...
Постоим задумчиво иль просто
помолчим у вечного огня.
Может, Гориславе станет легче -
только бы не стало тяжелей!-
постоять в кругу меж уцелевших
в битвах Ерофеевых друзей.
Помолчит солдатка вместе с нами,
вроде между прочим скажет нам:
"Хорошо, должно быть, людям: где-то
к милым возвращаются... А я..."
И не знают, что сказать на это
одинокой женщине друзья.

12

О, Горислава, мир бывает хрупким,
но, веря в мудрость века самого,
ты все свои обычные поступки
соизмеряла с мужеством его.
А воздух пахнет чем-то горьковатым...
Ракеты всплеск, и комкаются сны...
И потому-то миру дипломаты,
как и солдаты дюжие, нужны.

13

Сердце жить не могло
вполнакала...
И, стараясь свой взлет
обрести,
раньше времени, видно
устало
и смертельно споткнклось в пути.
Неспокойно в приемном
покое:
сердце смолкнет на миг...
Оттого -
я-то знаю, что это такое!-
и страшусь, как никто,
за него.
Чем помочь?!
Что такое бы сделать,
чтоб спасти у беды на краю...
И гляжу я почти очумело
в опаленную душу твою...

14

За минувший срок немалый,
а точней - за тридцать лет,
износилась - и не стало
Гориславы на земле.
И не думала, а вышло,
оставляя жизни след,
малышам солдат погибших
согревала белый свет.
Нет, не день, не два, а годы
им, к кому со смены шла,
маркировщица завода
чувства добрые несла.
И в детдоме, все бывало,
с детским встретясь бытием,
Горислава забывала
горе горькое свое.
Детям жить желала мудро
и в войну, и не в войну...
Пусть, когда им станет трудно,
вспомнят женщину одну...
...Идут, которых нянчила
и на ноги поставила.
И слышим: не иначе как
заслуга Гориславина...

А звуки, рождаясь в утробе оркестра,
в процессии длинной себя не уймут...
И столько народу, что в улицах тесно
и даже на площади тесно ему.
От музыки скорбной и речи немеют...
она, возвещая последний салют,
до места печали доходиит быстрее,
чем тяжкое горе туда донесут.
И клены, склонясь, приспустили знамена,
и птицы притихли, и ветер погас...
О мир, почему ж, нами трижды спасенный,
ты нам Гориславу Петровну не спас!
"Да что там случилось? Скажите на милость,
кому воздается особая честь!"
Движение города остановила,
нагрянув на нас, чернокрылая весть...
Плывет Горислава Петровна в покое
на крепких опорах натруженных плеч,
была Горислава нам в жизни родною,
а мы не сумели ее оберечь!
Не знала она никогда недогрузки,
мы в этом не раз убедится могли;
уж, как говорится, все было по-русски:
кто молча везет - на того и вали.
Ни в чем никому не ища оправданья:
"Да мы уж, как водится,- молвил старик,-
на помощь приходим порой с опоздаьем
к тому, кто печется всегда о других".
Потом, сгустив на лбу морщины,
он нас корил, что рядом шли:
"Какие ж к черту вы мужчины,
когда ей жить не помогли!.."
...Гудки не стихают,
                и музыки волны
текут, словно люди
                идут к проходным.
Да это завод
              Гориславы Петровны
прощается с мастером лучшим своим.
А жизнь идет!..
Сорвавшись с неба,
росинки в травах залегли.
И пахнет - самым вкусным - хлебом
от прослезившейся земли.
А где-то вверху,
                под созвездьями где-то,
на крыльях с просветом
                блескуче-седым
проносится время
                со скоростью света
и белая лента струится за ним.
И в дымке, тягуче-туманной
                и серой,
в шествии траура и тишины
плывет на подушечке
степени первой
орден Отечественной войны.
И вспомнили все Бурмина Ерофея
еще по работе его заводской...
И плачет оркестр,
                себя не жалея,
тесня над рядами
                зыбучий покой.
Ну что же, почувствуй скорбь
                жилкою каждой,
последнюю оду умершей сыграй,
поскольку туда мы
                уходим не дважды,
в тот самый не нами
                придуманный рай.
А в роще такое созвучие лета!
В искрящихся травах
                ромашки цветут,
невестятся липы,
                советуясь с ветром,
гремят соловьи
                у бровастых запруд.
И день уходящий дорогой негромкой
в пространстве убавившейся синевы
смахнул зоревого окраса каемку
с высокой, как небо, своей головы.

1974-1975