Вышка. Из книги Студенческие миниатюры

          В школе я любил математику, алгебру и иже с ними. Поэтому, когда нам довели до ума список предметов на первый семестр, «высшая математика» напрягла меня в нём меньше всего. А как оказалось, зря…

          Вёл у нас это чудо великолепный специалист Абба Натанович Раппопорт. У кого-нибудь остались вопросы? Вообще, среди преподавательского состава ВУЗа в этой дисциплине русские и иные по национальности деятели как-то то ли не прижились, то ли отсутствовали из националистических соображений. Ну, да ладно, не о том разговор. А Абба Натаныч был воистине воплощением образа советского профессора:  большие очки с толстыми линзами в старомодной роговой оправе, коричневый костюм «а ля семидесятые» и ботинки типа «Made in Vachrushi». И вот, с первых же лекций я начал ощущать, что я не просто не догоняю всей этой до ужаса полностью логичной на мнение Раппопорта ахинеи, а не врубаюсь в принципе. Вышка стала моим бичом, который становился всё толще и длиннее по мере неумолимого приближения процесса учёбы к первой, незнакомой и от этого более всех кошмарной, сессии. Многие другие лекции мы уже начинали потихоньку прогуливать, отдавая высвобожденное таким неправедным образом время работе, скажем честнее – коммерции. Но вышка действовала на меня, как дудка факира на несчастную змею. С замиранием сердца я пытался уловить хоть какую-то логику в неимоверно «элементарных» и «до ужаса логичных построениях» Аббы Натаныча и никак не мог этого сделать. А сессия приближалась, неумолимо, как курьерский поезд к провинциальному вокзалу. С гордостью могу признать одно, то, что Абба Натаныч почему-то нисколько потом не оценил – я не пропустил НИ ОДНОГО занятия по этому предмету, достижение другим предметам даже и не снившееся. Но… не помогло.

         И вот ползёт по коридорам прединфартный студенческий шумок, слышится неимоверное бумажное шуршание читаемых и запихиваемых в ручки, рукава, брюки, колготки, лифчики тетрадок, записок и шпаргалок, и всё это, несомненно – СЕССИЯ. А порядок сессии мы тогда устанавливали сами – общим студенческим советом единственного  пока  на  факультете  курса.  Всё  было  разложено  по безупречной логике – сессию из пяти предметов, запланированную на двадцать дней января, мы измудрились отстрелять за двенадцать, получив где автомат, а где тупо сдав экзамен с параллельной группой. Не прав – исправлюсь:  как раз на двенадцатый день сессии должен был состояться всего лишь третий по счёту, но для нашей гоп-компании уже последний экзамен – та самая чёртова «ВЫШКА». А в кармане уже лежат билеты на вечерний поезд в Москву и труба давно зовёт…

         И вот, в первом потоке кидаюсь на амбразуру билетной лотереи. Вытягиваю билет, говорю Аббе Натановичу номер и онемевшими ногами перебираю в сторону свободной парты где-то в середине кабинета: с одной стороны – подальше от стола препода, чтобы была хоть какая-то возможность списать, а с другой – не так далеко, чтобы обратить на себя пристальное внимание. А билет…  Да что билет? Потом только я понял, что и другой билет вызвал бы, наверное, не меньший шок. Теорию я, конечно, списал, поскольку за полгода учёбы в ней логических построений так и не выявил, а попытаться вызубрить ахинеистичную массу формул и теорем можно было только одним способом – оказавшись где-нибудь на конечной 19-го маршрута (для непонимающих – в Кирове одно единственное лечебное учреждение закрытого типа находится в пригородном посёлке Ганино, куда и ходит этот злополучный и всеми весело упоминаемый в разговорах автобусный маршрут). Задачу я, конечно же, «решил», не оставлять же лист девственно чистым. А проверять мои труды уселся пришедший на помощь сходящему с ума от нашей непроходимой тупости коллеге другой препод – Михаил Наумович Левин, личность не менее его легендарная, и далеко не более русская. Ну, Наумыч и выдал, задав несколько уточняющих вопросов, одну единственную фразу: – «Натаныч, да он же вообще ничего не знает». В ответ другая, такая же до боли короткая фраза: – «Ну, не знает, так и не задерживай!» с протянутой в руке зачёткой, в которой под четырьмя заслуженными пятёрками…

       Удар??? – Не-е-ет, огромный тёплый и пушистый мир съёжился до размеров ледяного стального шарика от подшипника, и единственное желание, которое во мне оставалось – так это сжать его ещё больше. Сначала на вокзал – сдавать ставший вдруг ненужным билет, а потом полдня бродил по городу, не зная как показаться на глаза родителям, готовящимися отмечать первую в жизни их сына, и при этом ещё и «отличную», сессию.

       Вечером  отец  без  капли  упрёка, но  с  изрядной  долей  живой иронии, выдал: –  «Студент без двойки, что солдат без винтовки, не боись – пересдашь…», на что я что-то нечленораздельно промычал и закрылся у себя в комнате, не желая никого видеть.

       Через три дня, Натаныч, пожалев «отличника» и посчитав процесс «воспитания» достаточным, натянул меня на дохленькую троечку, чему я был, по-правде сказать, неимоверно рад, с ужасом понимая, что и её-то я толком не заслужил.

           Прошло ещё полгода, и летом всё повторилось, но было всё ещё банальней, зато куда веселее, чем зимой. Понимая, что просочиться сквозь сито отбора можно только одним способом – пойдя в атаку первым, дабы не с кем было сравнить мои скудные знания, но с надеждой получить хоть какой-то бонус за храбрость, я вошёл в кабинет к Раппопорту с первой группой сдающих, и, ревниво озираясь на пишущих и одновременно списывающих однокурсников, кинулся под танк первым… Метод не сработал – протянутая зачётка в недрогнувшей руке Аббы Натановича казалась плевком свыше. Выйдя в коридор, я был тут же обступлен толпой трясущихся сусликов, которым никак не хватало времени надышаться перед смертью:

              – Ну как?

              – Как-как… Двояк!

              Толпа схлынула, и в расступившихся группках я услышал унылые, но полные нескрываемой надежды на лучик собственного счастья слова: – «Да у него и в прошлый раз был двояк!», в ответ на что дверь распахнулась и в коридор, пылая божественным, хотя как оказалось всё же не совсем так, румянцем вывалился мой лучший кореш – Ромка Кучумов, который так же был обступлен толпой и так же громко-гордо и как-то одновременно уныло и весело ответивший на мучавший всех вопрос.

              – Два! – заявил Ромка, чем поверг обитателей коридора в неимоверный шок. Да и как иначе, он всё-таки перед поступлением в ВУЗ закончил физико-математический лицей, в котором эту вышку они по слухам уже проходили.

              – ДВАААА? – шок трусливой аудитории был настолько явным, что даже мне почему-то на душе полегчало. А всё-таки делить одну беду на двоих куда легче, особенно с другом. А на троих и вообще – хорошо. Третьим счастливчиком оказался тоже мой друг Владик Игнатов, выпускник того же физико-математического лицея, на вопрос встречавших ответивший весёлым:

              –  А сами не догадываетесь?

              На глазах несколько человек собрали свои скромные манатки и удалились со словами что-то типа «Надо идти, когда будет в духе», «Нечего там сегодня и делать», «Больничный – лучшая отмазка». Ну, а мы пошли пить с горя, как вы думаете что? – Конечно же, портвейн…

              Больше всего порадовало, что для нас, своих любимчиков, наш не менее искренне любимый нами всеми декан измудрился выбить сокращение курса «Высшей математики» с четырёх до двух семестров, хотя на третий всё же признал необходимость прочтения нам её производной – «Теории вероятностей». Таким же образом он измудрялся почти весь первый семестр отстаивать мнение, в котором мы его просто боготворили и неукоснительно поддерживали: «Экономистам физкультура не нужна!», и занятий по физкультуре у нас полгода не было вообще в то самое время, когда все остальные студенты… Ну, да вы можете эту незатейливую маленькую радость представить себе и сами.

      А вот с «Теорией вероятности» я снюхался необычайно быстро, поняв область её применения. А вы, учась в институте, не были заядлым картёжником? И в преферанс никогда не играли? Ну, тогда нам с вами просто не о чем говорить… А вот «Теория вероятностей» как под картёжную колоду была писана. А ещё можно было легко понять процедуру вскрытия кодового замка, ну помните, ещё были такие до домофонов – с кнопочками? На многих домах в провинции они и до сих пор есть. Так вот, с применением этой невероятной по своей прелести «Теории» можно было высчитать варианты кода замка за пару-тройку минут, с условием, что в нём использованы три цифры. И она попёрла… Высунув язык, я впитывал слова Аббы Натановича, словно губка. Тут же, выйдя из здания института, мы эти слова превращали в практику, играя в покер, преферанс и храп, и с удалью «на скорость» вскрывая двери в чужие подъезды. И не о чем говорить, когда на экзамене я первым подсел к Аббе Натановичу, он, прочитав решение мной, до этого незыблемым дуболомом, всех трёх сложных задач был не удивлён, а скорее даже – ошеломлён.

      – И что же вы желаете, молодой человек? – спросил он меня, буровя удивлённым взглядом сквозь толстые линзы очков.

      И тут разум во мне начал бороться с гордостью. С ужасом я осознал, что вопрос сам по себе не прост, и явно таит в себе, мягко скажем, подвох.

              – Честно, Абба Натанович? –  не сводя с него взгляда, осторожно спросил я. И вдруг, неожиданно сам для себя, выпалил на каком-то внутреннем чувстве неожиданно за меня самого ответившей интуиции: – Если честно, четвёрки за глаза!

      На это Абба Натаныч с довольной ухмылкой поставил мне в зачётку невиданную до сего момента и совершенно неожиданную, честно говоря, четверку, и похвалил:

              – Молодец, захотел бы «пять» – завалил бы…