Опус 4. Но я то чую, что на рынке многое подспудно
На столе стоял серебряный кувшин с вином,
Жена самозабвенно говорила в телефон
Она часами, по делам, могла висеть на нём.
И захотелось мне по лестнице на низ сбежать,
Чтобы на серьёзных нотах с ней поговорить,
А ещё лучше так мобильник у ней отнять,
А ещё лучше сразу же об стенку и разбить.
Я был в порядке, я был опять уже совсем живой
Я был готов доказывать чего то и был готов опять,
Аж кулаки чесались где ни будь устроить мордобой
Или матюкнуться моим любимым матюком - «япона мать».
Мне надо было в город ехать по делам:
И вот автобусик забит, как говорится под завязку
Стучит от перегруза на дорожных ямах;
А молодёжь – животрепещет строят глазки.
Всё на рынке есть, хотя и многолюдно
Ушёл, казалось бы, в былое воровской базар,
Но я то чую, что на рынке многое подспудно
И далеко не первосортный здесь лежит товар.
Азия лукавая и очень хитроумная Европа,
Вошли к нам со своим монастырём и своим товаром,
Правда, что вошли они в наши терена, «жопой»
Но и мы не лыком шиты, и лиха беда начало.
Пусть увязнут четырьмя в нашей грязИ животворящей,
Пусть воспримут и оценят и как бы «поимеют» нас
А потом поговорим, если мы не дураки, по настоящему
И пробьёт равноопостально всем им наш долгожданный час.
И я поймал себя на мысли, что я не равнодушно рассуждаю,
Что не только мне обязаны, а и чем то я ещё в долгу
Я всё чувствую, я всё своим астральным телом знаю
И может сделать и что то изменить, к хорошему смогу.
Нам бы с олигархами своими разобраться,
Что не говори, они богатствами народу чУжды
С ними будет всё корёжится, мутиться, рваться
У них богатство безрассудное, а у народа нужды.
А может именно они и вынут всю страну из грязи,
И европейский мир живой пример тому, как станция конечная;
Не предсказуемы, и неожиданны причинно следственные связи
И отрицанье отрицанья отрицаньем на белом свете вечное.
Вот он рынок, вот он истинный живой народ на нём,
Покупатели наивные и искушённые момоной продавцы,
Мы все вместе рыночную песню голосами разными поём
Труженики, обыватели наивные, хамьё и подлецы.
Вот я уже и дома. Пришла весна работы много,
Но дожди апрельские работать не дают,
Кто идёт в церковь, чтобы помолиться богу
А большинство из бахусного что то пьют.
Но уже движутся в деревьях соки, и бурлит живая кровь
В садах и подворотнях на улицах и на задворках;
Бесстыжая, дворняжно-псиная любовь,
И кошачьи за территорию влияния разборки.
И я решил хлебнуть под шум дождя винца,
Мне за весной и за либидо сучьим не угнаться.
Напьюсь один, не привыкать, и своею мордою-лица
Буду счастливым беззаботным и весёлым всем казаться.
Соседям например своею умилённой пьяной рожей
И встречу милую жену с работы сладким перцем,
Но как-то бесприютно всё таки и холодно под кожей
И не пьянеет почему то ни душа ни сердце
Причиной может быть тому апрель унылый
Который бьёт свои холодные рекорды,
После зимы безрадостной бесснежной и постылой
Он показался тоже не импозантной мордой.
Но показалось солнышко на небе не надолго
Лучь солнечный и тёплый за окном возник
И я счёл и совестью своей и долгом
Взять серЕбряый кувшин и с ним пойти в парник.
У меня есть парничок, объёмистый на огороде
Горожане многие наверно о таком мечтают,
Так для души и ничего особенного вроде,
Но на пол месяца в нём овощи быстрее созревают.
Помидоры как автоматчики в строю стоят
Огурцы разлапились и наливается редиска
И все благодарят меня и возбуждённо говорят:
Готовь, хозяин, для салатов ранних миску…
Свидетельство о публикации №111041606254