филиппинец

 
он знал и не знал, что сегодня погаснут зарницы
и мелкою крошкой с чела поосыпется мирт.
он просто влюбился (ну надо же было влюбиться!)
в чужой и ему непонятный загадочный мир.

и дёргал его за плечо безответственный Эрос,
подсказки шептал и совал аргументы под нос.
обещанный рай – Минданао, Панай или Негрос -
он звал (уговаривал, даже кричал на износ)

туда, где кичатся красою своей орхидеи
и гордо трясёт шевелюрой помпезный баньян.
и слабыми крыльями тихо шумели идеи,
и был обезумевший вечер до одури пьян.

она то смеялась, держалась нахально и твёрдо,
то с ним наслаждалась развратом, не веря словам.
он крепко сжимал загорелые влажные бёдра
и каждую клеточку тела её целовал.

скользили по коже широкие дерзкие пальцы.
он брал её грубо, как будто бы знал наперёд:
она предочтёт танцевать «свою пошлую» сальсу
в какой-либо вечер и больше к нему не придёт.

давился невкусным ему полусладким Ламбруско,
ходил против ветра да так, что слезились глаза.
он трижды пытался учить «этот проклятый» русский,
и даже пытался стихи научиться писать.

но сложно у жизненных сказок найти хэппи энды,
и сложно культурный барьер перепрыгнуть за ночь.
красавец ушёл, не найдя на вопросы ответы:
зачем он влюбился и сможет ли страсть превозмочь.

09 апр. 2011