Лунный оргазм глава 41, 42, 43, 44

41.

        Мы возвращались из Варны. Ирина, как всегда, гладила мою голову, так похожую, по ее мнению, на фаллос. Маятник люльки качался над нами, унося меня на блаженные плоскогорья вселенского покоя. Под музыку Вагнера мы выезжали из северной части Старой Планины, и вскоре заметили творение Мастера Николая Фичева - мост, победивший вечность. Я на миг представил себе град бомб, обрушивающийся на мост, и выключил магнитофон. Ириния усмехнулась.
“Боишься, что мост рухнет?”
“Боюсь, что землетрясение разрушит прекрасное творение Николая Фичева - церковь с вращающимися колоннами в Свищеве…”, - немного помолчав, я продолжил:
“Больше всего разрушений в душе человека от кича. Душу разрушают и разлагают извращенные человеческие чувства, извращенная романтика, бытовое и всемирное разложение. Романтика - это то, перед чем надо молчать, если не можешь оставить в ней свой след. Остальное есть бегство от своей депрессии через разрушение и депрессию других. Величие - это то, что побеждает эпохи, перепрыгивает через них. Мастер - самоучка сумел это сделать”.
“Ты сказал, что перед романтикой надо молчать, а  сам не молчишь, Жанино. Романтика - это сказка”.
“Иногда. Когда ты не можешь внедриться тенью в свои собственные мечты”, -улыбнулся я задумчиво.
Мы пошли по мосту. Его красота радовала глаз, и мы пожалели, что не замурованы в его опорах. Маятник продолжал качаться, и сквозь него я видел аистов и титана, стирающего с лица земли крепость, которая похоронила заживо его возлюбленную. Природа... Сама Природа жаждала  поселиться внутри своих мертвых творений. Вечный брак со своим  кумиром до гробовой доски. Природа - это мужчина и женщина, идущие по мосту, и несущие на своих плечах непосильный груз прожитых лет. Мужчина и женщина, взявшиеся за руки и жаждущие разрушить границы экстаза.
Так шли мы с Ириной, волнуемые неосуществимым желанием навсегда оставить себя в толще каменных опор моста.
Мы медленно гуляли по мосту, беседуя о камнях и о душах, оставшихся навсегда в сердце этих камней. Этих душ коснутся стопы их будущих детей, и дети заложат следующее творение, сохранив в нем свою душу для следующих поколений. И так будет до тех пор, пока не возвысится до небес творение многих поколений, своего рода Вавилонская башня, которая смутит даже Бога, и тогда он решит смешать все языки, чтобы они искали и нашли  истинное знание... Мы гуляли, взявшись за руки, перекинув тем самым в вечность мост, в каркас которого внедрили свои страсти, плоть и кровь. Нас кусали маленькие осы, но мы не обращали внимания. Долго и молчаливо наблюдали мы творение великого мастера, успев оставить частицу себя в его сказочной романтике. Находясь вблизи красоты, мы проникли внутрь ее, впитав ее божественную чистоту. Одежда вдруг стала лишней. Раздевшись, мы продолжали гулять нагишом.  Ни о чем не думая, мы молча шли, всем своим нутром осязая величие Природы и вдохновленное им сердце мастера. Природа слилась с духом мастера в глубокой сексуальной гармонии. Камни начинали оживать под его руками. Мост одухотворялся подобно времени и женщине одновременно. Мастер прочувствовал Природу, как женщину, и нашел способ удовлетворить ее. Он взял каждую клетку ее плоти, чтобы удовлетворить свое собственное стремление. Мастер познал любовь. Снег не должен таять от такой любви, и тень не может исчезнуть. Рука вдохновленного мастера вселила в камень его душу. Незаметно, мы дошли до какой-то щели на мосту, напоминавшей звездный туннель. Пробравшись в нее, мы обнялись.
“Мы еще оставим себя здесь!”, - закричала она, - “Люби меня до смерти! Хочу умереть между этих камней, и пусть моя душа останется здесь навечно! Хочу умереть! Люби меня! Люби меня!”
Это звучало гораздо жестче, чем в дыму горящей хижины, или в кабине пикирующего моноплана. Она по-настоящему хотела умереть - сгореть, удавиться, разбиться, или просто захлебнуться спермой. Воздух перестал поступать в мои легкие, сердце молотило как станковый пулемет, язык онемел, и я ужаснулся от ощущения маленького замкнутого пространства вокруг себя. Я становился камнем, принимая в себя Иринину физическую плоть. Я хрипел от удушья внутри своей любимой, а она стремилась задохнуться во мне... Осы безжалостно кусали нас, мое тело  сжималось все сильнее. Я уже почти потерял боль и память. Двумя гильотинами зависли надо мной маятник и колыбель. Впереди обозначились силуэты клумбы и черешневого дерева. Все уже случилось, или нет? Мы обнялись еще плотнее. Я сдавил ее руками, она ожила и внезапно сжала меня ногами с такой силой, что чуть не сломала мне половину ребер. Мы целовались очень долго, до очередного удушья. Серые тени камней окутывали нас, и наши души затерялись в паутине астральных лабиринтов. Вокруг нас в порыве страсти носились странные огоньки, а наши тела потихоньку входили в ворота бессмертия. Солнечные зайчики забегали наперегонки с призрачными искорками...
Мы спускались в подводном колоколе в пропасть, глубиной превышавшую Марианскую впадину, и жизнь покинула нас. Мы остались внутри каменных опор моста, возвышавшегося над расщелиной. Живые огоньки сгорали от страсти, а наши тени безразлично взирали на них из-под воды. Титан крушил мост своим молотом, рыдая под слезоточивые звуки Вагнера.
Машина летела по встречной полосе. Навстречу несся грузовик. Гормон риска вскипел во мне в предчувствии новой трагедии. Машина и грузовик столкнулись. Взрыв! С гулким свистом на мост упала первая бомба. Огонь! Из грузовика к нам тянутся багровые призраки, они ласкают нас и трещат: "Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя...". Сонм огненных духов мечется взад - вперед по мосту. Грохочет музыка Вагнера. Мы угораем в дыму, но она еще пытается крикнуть: "Люби меня до смерти! Люби..."
Я конопатил Ирину с таким усердием, что удары моей кувалды могли запросто расплющить ее тазобедренный сустав. Она все сильнее сжимала меня бедрами, а я жадно вкушал то ли древний эликсир любви, открытый еще Ноем, то ли волшебную смесь, сваренную молодым шалуном Розенкройцером в средние века, чтобы отравить меня. И он не нашел лучшего способа меня уничтожить...
Машина врезалась в цистерну с надписью “Огнеопасно". Сноп пламени. Я забрызгиваю шампанским манекенщиц моей подруги Светлы Димитровой на каком-то авангардном супершоу, представляющем из себя наполовину выставку, наполовину интервью. Шампанское взрывается струей напалма. Мы сгораем и превращаемся в пепел. Из пепла выделяется наш дух, и его моментально поглощает камень. Музыка Вагнера звучит все громче… Наконец, огонь погас. Мы носимся в беззвездном небе двумя одинокими метеорами. Я ощущаю присутствие Ирины, которая шепчет мне что-то  непонятное... Мы соорудили только часть Вавилонской башни, и поэтому нам нет места на небесах. Бог смешал все наречия, и я хочу отыскать хотя бы одну звезду в этом кромешном мраке. Немного времени спустя, я взрываюсь  и рассыпаюсь тысячами звезд, которые, разлетаясь по закоулкам Вселенной, заселяют множество планет, пытаясь одновременно заполнить во мне пустоту. Но  мои усилия напрасны. Я ищу везде тень Ирины. В итоге я населяю одну, любимую планету и там открываю тень своей Ирины внутри опоры моста.
Мы замуровали свои тени внутри камня...

          42.

Я включил "Времена года" Вивальди. Дорога вывела меня к мосту. Я знал, что он уцелел, но хотел еще раз в этом убедиться. Часы в голове продолжали тикать, приближая желанный миг. Скоро я обниму свою любимую. Несколько дорог шли параллельно, временами пересекаясь друг с другом. Иногда количество ответвлений было невозможно сосчитать - наверное, их было больше даже чем событий, произошедших с нами в день прогулки по мосту Мастера. Продвигаясь к Бяле, я снова перебирал в памяти все малейшие подробности. Фантазия многое приукрашивала, временами заставляя меня терять контроль над собой. Однако, мне не хотелось попасть в аварию. Пришлось успокоиться и искать временную стоянку, например, в придорожном кафе, иначе все путешествие закончилось бы весьма плачевно. Запутавшись в своих чувствах и мыслях, я подумал, что, в действительности, наши глаза рождают все доступные их взгляду вещи и явления, и это уже немало. Что сталось бы со мной, если бы мои глаза сейчас увидели, что наш мост разрушен какой-нибудь сверхточной ракетой? Конечно, я знал, что война в Сербии кончилась, но, все равно, мои догадки поражали своим пессимизмом.
“Жанино!”, - пробормотал я себе. - “Ты начинаешь сходить с ума. Этот мост много видел и без твоих скандальных глаз, еще тогда, когда ты заглядывал под юбки старшеклассницам. Он стоял и будет стоять”.
Почему ракеты так похожи на фаллосы? Не потому ли, что они являют собой творения эротически-патологического озарения неудовлетворенных личностей?  Мои мрачные мысли рассеялись. Я вспомнил очередную дуэль с американской феминисткой. Она собрала тысячу спичечных коробков и склеила из них "Робота-гомосексуалиста"… Я ответил ей, нарисовав картину, и отправил ей ответ электронной почтой. Американская сверхточная ракета упала на задний двор ее дома.

        43.

Мост незыблемо стоял на месте. Как я только мог придумать такую нелепость? Этот мост не могли бы разрушить  ни американские ракеты, ни даже война в самой Болгарии, случись она сейчас. В нем действительно остались наши тени, и я понял это, войдя в тот проем. Он еще помнил нас. Я почувствовал сильное возбуждение. Ко мне приближалась она, призрачная, сияющая и молчаливая. Нежный поцелуй длился столетия. С изяществом грации она скинула ночную рубашку из тонкой паутинки. Нежная, как ветерок, тень моей любимой пришла ко мне на свидание. Лишенная разума и чувств, она могла лишь испытывать влечение к другой тени, разделившей ее заточение. Тень Ирины не могла ни рассердиться, ни разочароваться во мне, ни ранить меня. Она стала вечной, как мост между жизнью и смертью, и я боялся разорвать ее хрупкое совершенство своими неловкими пальцами. К счастью, этого не случилось. Мы занимались сексом в проеме, пока свет не померк в моих глазах, и я сам не стал тенью. Разве я не умер?
Нет! Смерть выглядит иначе! Смерть груба и вульгарна, и сам процесс умирания тоже вульгарен, хотя кое-кто пытается представить все в ином свете. Тень вечна, человек - нет. Я мог не вернуться к себе, но почти неуловимое препятствие помешало этому. Часы пошли в обратную сторону...
Лето в Софии выдалось очень жарким, и люди просто дурели от жары. Квартал, впрочем, как и всю столицу, охватил маниакально-депрессивный психоз, и всю страну будоражило от гиперкризиса и перевозбуждения. Мы, люди, столь великие в своих подвигах и страстях, остаемся абсолютно ничтожными в плену щупалец огромного спрута, сотканного из пяти миллиардов наших клеток. Клетки полностью лишены как разума, так и страсти, и это приводит к тому, что нами управляют ничтожные, злые и жалкие пороки, парализующие мысль и истинное чувство.
В один из таких дней наступил тяжелый кризис в наших отношениях с Ириной. Он развивался в течение недели, поразив в результате нас обоих, и чуть не закончившись моей смертью. Всего этого бы не случилось, будь со мной другая женщина. Целую неделю тянулись мелкие перебранки, начинавшиеся, как милые шутки, но постепенно переросшие в скандалы. Ирина превратилась в жуткую собственницу, жаждавшей любой ценой сделать из меня марионетку. И эту марионетку она любила своей фальшивой любовью. Однако, вскоре и это чувство начало таять. Чувствуя это, я утешал себя тем, что, возможно, причиной всего было обычное самовнушение. Я даже обвинял себя  в излишней грубости, объясняя это тем, что по жизни встречал слишком много плохих женщин, вследствие чего потерял в них всякую веру. Увы, предчувствия мои оправдались, и совсем не стоило во всем винить себя. Я не желал отсиживаться на точке зрения своего опыта, но смотрел на все глазами любви... И вот я в ее квартире с револьвером в руках... Вся стена усеяна шизофреническими посланиями, написанными ее губной помадой. Бутылка "Смирнофф", бутылка "Джонни Уокера ", упаковки реланиума, валиума, кодеина, кодтерпина, диазепама. Ничего не распечатано - ни бутылки, ни “колеса”. Подобрав с пола губную помаду, я добавил на стене:
"Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, Ирина, ухожу, ухожу, ухожу с восходом солнца, Ирина, умираю, умираю, умираю. Ты еще уцелеешь, а для меня все кончено, Ириния. Чужая! Моя! Ухожу ввысь, погружаюсь в тот проем моста, где мы собирали соки с каждого дерева, от каждого плода, от каждой любовной ночи и от каждого любовного переживания. Я верил, что нет расстояний, но они есть. Я верил, что есть женщины, а есть и Женщина, но она стала просто женщиной, и я не могу разлюбить ее, потому что не могу не любить красоту..."
Написав это, я потом долго стирал свою надпись рукой, до крови, пока, в конце концов, все написанное мною не размазалось по стене. Продолжая биться кулаками об цемент, я разрушал стену между нами - стену ее каприза и моей слабости. Она вечно разделяла нас, но в то лето барьер вырос до немыслимых пределов. Мы так и не смогли разрушить эту стену, сквозь щели которой рассматривали себя в различных интимных позах. Сейчас я раздолбаю эту ночь своими кулаками! Открыв бутылку "Смирнофф", я зарядил пистолет и выпил первые пять миллиграммов валиума. Ах, какой кайф словлю я сейчас от своей боли! Какое мазохистское наслаждение! Сначала я выстрелю себе в колено. Будет больно, но не смертельно, только надо стрелять через подушку, чтобы никто не слышал выстрела и не попытался меня спасти, а то я грохну еще кого-нибудь из них ненароком. Выпив для начала рюмку водки и одну таблетку, я продолжал бить кулаком в стену...
“Сейчас я тебе покажу, что такое стена! Надгробная плита - вот самая лучшая стена между двумя душами! Сейчас я разрушу эту, но построю несокрушимую стену”. Я продолжал чистить кулаками стену, пока мои квазиромантические излияния на стене совсем не размазались в пятно, и от них осталось лишь "Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, Ирина…». Кровь уже не капала с костяшек пальцев, а лилась обильной струей, и я не спеша начал выводить ею на штукатурке:
"Люблю тебя,  даже когда падаю на колени, хотя никогда не упаду на колени, и, даже если надо будет продать душу Дьяволу, чтобы он помог тебе, то я это сделаю, потому что этого хочет моя душа, Ирина! Люблю тебя и тогда, когда нет ничего непознанного и непрочувствованного в моей душе, и она переполнена до предела, и в ней нет места ни для кого, я и тогда люблю тебя, Ирина! Добро пожаловать в "Отель Калифорния",  Ирина! Обними меня теперь, в последний раз обними, обними любовь, обними смерть! Ты не отказалась от женских капризов и я умираю от любви к тебе, Ирина!"...
Я уже повредил кости на руках, но боли не чувствовалось. Глупо, наверное, но я зарядил фотоаппарат, которым еще недавно снимал эротические фото, встал перед объективом с револьвером в руке и приставил дуло к виску. Мне показалось, что когда-то давно я уже играл в эту игру, но только сейчас впервые касался револьвером собственной головы. Барабан завертелся, и его механизм завел свою пластинку смерти. Ударник щелкнул одновременно с затвором камеры. Пусто... Взгляд уперся в кровавую надпись "Люблю тебя до смерти, люблю еще больше, Ирина!"...
Рука держалась твердо. Я засмеялся. Все становилось похоже на фарс. Целая сцена.
Первая пуля оловянная, четыре - серебряных и последняя - золотая. Я расплавил один серебряный подсвечник и один золотой перстень и сделал из них пули.  Хотя какая разница, какой пулей убивать себя? Открыв бутылку с водкой, я лихо залил в свою богатырскую глотку сто грамм, кинул вдогонку три таблетки валиума, и меня развезло. Я перезарядил фотоаппарат, и снова завертелся барабан. Щелчок ударника - и я снова жив, но принимаю это с безразличием. А как я мог себя еще чувствовать, если моя неповторимая Женщина сравнялась теперь со всеми остальными?
Наши ссоры начались с пустяков. Сначала мы были недовольны поведением друг друга. Она считала меня скандалистом, а меня раздражала ее инфантильность. Однако, вскоре я понял, что и впрямь держал себя вызывающе. Я потерял всех клиентов, кроме тех, кто мне еще доверял, так что мое материальное положение становилось все хуже и хуже. И, как назло, именно в тот момент Ирина решила, что я ей нужен как никогда, а у меня для нее оставалось совсем мало времени - я боролся с мерзостью жизни. Наступило время понять, была ли она Женщиной с большой буквы, и начиналась ли наша Любовь с большой буквы "Л"... Зачем убивать себя, если я и так уже мертв? Зачем этот фарс? В любом случае, вся дальнейшая жизнь видится мне не иначе, как медленное самоубийство. Мне никогда не удастся вернуть прежнюю Ирину!  Даже когда мы вернемся на море.
И я добавил кровью:
"Море для меня - разлука с волнами, для тебя - со скалами, на которых шипят змеи, они гипнотизируют нас, они побеждают нас, оплодотворяют нас тотальным безумием первородного греха, отнимают веру в безграничную любовь. Синеморец разбился о твою стену, и каждая кровавая строчка еще напомнит тебе о нашей тени в камне и о люльке, которая качала тебя, о гнезде аиста и о солнечных зайчиках, о капсуле и о ракетах, о золотой пуле…"
Я не был уверен насчет золотой пули, но вдруг оживился. Что-то во мне стронулось с места... Просыпался своего рода спортивный азарт, что уже свидетельствовало об искорке жизнелюбия. Если есть желание жить, то и желание умереть становится истинным, несмотря на грубый фарс, сопровождающий сам акт самоубийства... Я услышал ее голос.
“Надо протянуть время! Всего несколько дней! Я хочу снова на те скалы, где мы были вдвоем... Я чувствую полную душевную опустошенность, и так ошалела от этой атмосферы в Софии, что не могла себя сдержать. Если ты меня по-настоящему любишь, ты успеешь это сделать, ты ведь на все способен... Да и не ты ли сам доводил меня до белого каления?”
Все было именно так. Я иногда и сам себя доводил.
“Я  сделаю то, что ты хочешь, Ирина!  Но я не справился с испытаниями и сорвался. Этого бы не случилось, если бы ты, Ирина, по-другому вела себя...”
Я видел облитый спермой край пианино, чувствовал на своих губах ее губы, чувствовал сладкий вкус растаявшего в ее вагине шоколада. Сначала это показалось мне мерзким извращением, но уже через минуту мое наслаждение смешалось с ее экстазом. Я был с той, которая нарисовала свой портрет с… фаллосами, ибо теперь их стоило называть именно фаллосами.
Я выпил водки, закусив двумя таблетками валиума, и теперь чувствовал себя прекрасно и, в то же время, отвратительно. Моя самая успешная и самая экстравагантная персональная выставка. Раскрошенная штукатурка и размазанные стихи, кровь и губная помада, фотоаппарат и спиртные напитки в убойном количестве. Много алкоголя... "Смирнофф", "Джонни Уокер", "Джим бим", "Текила", много пива, золотые и серебряные пули...
“Не могу прийти... Пока не обещаю. Утром, может быть...”, - сказал я тогда, и она ждала меня на другой день
“Я люблю тебя, Жанино! Очень люблю”, - я услышал в ее голосе боль, что не предвещало ничего хорошего. Зачем я не давал ей поехать на море? Зачем отнимал у нее радость? Разве мне не важно ее самочувствие? Прав ли я был, препятствуя этому?  Прав ли был, отпуская ее с другими? Я понял, что она нашла себе компанию. Она не могла заменить меня никем, ну, а если могла, то зачем нужна была эта профанация чувства ко мне?”
"Будь проклята, Ириния! Проклятая любовь! Проклятая земля! Проклятая женщина! Дикарка! Дикая змея! Дикая земля! Дикая любовь! Ириния, будь дикой! Будь дивной, Ириния! Дивная любовь! Дивная земля! Дивная женщина! Будь непознанной, Ириния! Непознанная любовь! Непознанная земля! Непознанная женщина!”
Я рвал и метал. Транквилизаторы больше не действовали. Золотые и серебряные пули никогда не обратятся песчинками Синеморца, пролитая кровь всегда будет холоднее спермы. Стихи на стене поблекнут от шепота: "Люблю тебя! Разбитая штукатурка падет тебе на волосы и посеребрит их.  Как ты мне нанесла боль, так и я нанесу тебе, отняв у тебя все"...
Я размазал ладонью кровь на стене, и слова исчезли. Вторая серебряная пуля легла в барабан. Я хотел нарисовать себя. Как вампира! Если действительно вампира можно убить серебряной пулей. Смех сменился плачем, через какое-то время снова перешедшим в хохот. Самое нетрадиционное произведение искусства! Я снова зарядил фотоаппарат...
Я расстегнул верхнюю пуговицу ее брюк. Она немного смутилась. Мы находились на подвесном мосту под мельницей в Асеновграде. Мимо проходило много людей. Заурядный подвесной мост совсем не походил на знаменитый мост Николая Фичева. Внизу сидел одинокий рыбак, пристально изучавший наши отражения в воде. Я расстегнул еще пару пуговиц на ее брюках, а она еще больше смутилась. Наконец она улыбнулась кокетливой улыбкой, от которой у меня встал мой друг, как паровозная труба. Я повалил ее на мост, жестоко смяв бикини. Не выдержав такого напора, мост раскачался, и она кувыркнулась с моста, повиснув на металлическом тросе. Я спустился к ней по этому тросу, и мы ухватились за него крепко, чтобы не свалиться в воду. Ее повернуло ко мне спиной. Мы раскачали мост так круто, что металлические тросы завизжали, словно струны десятка очумевших гитар с видавшими виды звукоснимателями. Так получился дивный летний хеви-металл- секс над берегом реки. Рыбак. Вытаращенные глаза рабочих с мельницы, возвращавшихся домой со смены. Тринадцать огромных гитар - шесть “ритм” и семь “лидер” - и два голоса в экстазе, нагнетающие децибелы. Наконец, нечаянно выпустив трос из рук, она все-таки плюхнулась в реку, но все обошлось удачно.
Раскрошенная штукатурка и кровь на стене напоминали женщину, висящую на тросе подвесного моста, особенно выделяя смущенное возбуждение в глазах. Упаковка с валиумом опустела. Бутылка"Смирнофф " - тоже!
За день до этого я убирал ателье и случайно нашел ее записку:
"Жанино( пишу твое имя беспомощная и обессиленная). Если до завтрашнего вечера не найдешь силы извинить меня  и пообещать, что поедешь со мной на море, ты опоздал. С богом! Навсегда!( Это было подчеркнуто, нервно и решительно).Навсегда - даже без тени ненависти. Ищи себе не одну подружку, а много, потому что тебе нужна или постоянная психотерапия и много новых женщин, чтобы заполнить бездну, оставленную после меня или последние следы одного мертвого тела. Ирина."
Я вложил третью пулю. Рука тяжелела. Женщина тоже тяжелела в моих руках. Раскрыв овал губ, я жадно проник в ее рот, загородив языком дуло револьвера, и снова спустил курок. Смешно - снова жив, но надолго ли?
При таких комбинациях “колес” со спиртным ничего нельзя угадать заранее. Я уже не хотел умирать. Она меня ранила, я ее тоже. Зачем убивать себя, если перед этим она добровольно покончила с собой?  "Последние следы одного тела!" - хорошо сказано. "Но ведь наши тени остались там!"
"И жеребенок - тоже след. След двух тел, не одного. И в какой-то день еще упадет воздушный шар с привязанной к нему картиной”.
"Постоянная психотерапия",  - засмеялся я. Тут я согрешил. Я ненавижу все, что продолжается долго до тошноты,  но обожаю нескончаемые мгновения красоты. Есть и другие, более эффективные средства. Что же такое психотерапия, если не намеренное притупление и умерщвление подлинного чувства. Я весь - чувство. Одно порочное вредное чувство! Еще в тот миг, когда мы встретились в лифте... Вместо того, чтобы покаяться и ожидать с благоговейным страхом приговор судьбы, мы пытаемся что-то ускорить. Если бы она захотела, я бы ускорил вращение земли. Она просто пожелала поехать со мной на море, и я не успел, потому что одна фраза, одна невольная фраза профессора философии может убить веру, а затем и верующего.
Я видел какое-то зеркало. Неизвестную часовню. Полные горсти таблеток без названия. Я словно нарушил ритуал. Оставалась еще одна серебряная пуля. Предстояло вставить ее в барабан и зарядить фотоаппарат, чтобы сначала снять стену - стену моей души, исписанную кровавыми стихами. Отворив окно проветрить комнату, я прыгнул из него, но не выпал наружу, и лежал теперь на спине, заглатывая по одной таблетке из пригоршни. Во внутренностях отложилось столько гадости, что складывалось впечатление, будто я выпил литр дешевого самогона... Нагая Ирина стояла надо мной, лаская мою грудь.
“Что случилось?”
“Все в порядке, Жанино - в раю нет ни женщин, ни мужчин! Между нами нет теперь никаких барьеров...”
“Но почему и ты здесь? Она улыбнулась, блеснув клыками вампира.
“А ты почему со мной, если твое место выше?”
Теперь меня перло, словно я заглотал двадцать “колес”. Спал я или уже умер? Что случилось? Ползая, как ластоногая черепаха, я долго искал пистолет, но затем бросил это бесполезное занятие, полностью отрубившись на полу. Я не понимал, конец это или только начало. И, пока я читал записку Ирины, мой арт-менеджер Александр Кутрянов выбил дверь и, схватив меня за шкирку как мешок, медленно подтащил меня к раковине. Меня вырвало, но я снова бился кулаками об стену и, наконец, слава богу, осознал, что не сплю, и пока еще в добром здравии.
Когда мы слились вместе в проеме моста, оставив там наши тени, единственное, что сказала Ирина, было:
“Мы обманываем себя, что можем упасть с моста. Мы можем лишь оставить последний след  одного тела. Это будет прощальным знаком, и это будет скоро...”
Окно вело в никуда. Я вернулся в комнату, чуть не ставшую моим саркофагом.

        44.

Я смотрю на снимки той ночи, когда я бросил вызов судьбе... Вот я с пистолетным дулом у виска сижу на кровати, рядом валяются пустые бутылки и упаковки от лекарств, поверх лежат пачки банкнот и восковая свеча. В эту свечу вделаны несколько голов Будды (ее привезли мне из Индии Ирина и Материус). Свеча мерцает галлюциногенным язычком пламени, освещающим пепел от сожженных писем Ирины.
Вот горят картины, подаренные Ириной, изображающие торт, расплющиваемый нашими телами. Разорванные пачки денег, заработанных в тот день. Они понадобятся на похороны. На следующем фото воск растаявшей свечи заливает брачное ложе, на котором сидит с пистолетом  в руках Папа Жан...
Ирина подарила мне восковую пагоду. Впоследствии она тоже погибла в огне. На снимке - этюд в багровых тонах, словно цвет крови, брызнувшей из перерезанных вен всего мира.
К тому моменту я с грехом пополам решил материальные проблемы и собирался потратить деньги на поездку к морю. Но теперь они предназначались уже для другой цели... Следующий снимок... Свечи и полу-обгоревшие письма.
Значит, я не все до конца сжег... Я нашел на полу  целую поэму, посвященную Ирине. Вот на другом снимке живой труп с моими чертами лица приставил револьвер к области сердца. Имбецильность... Я швырнул фотографии в угол. Надо ехать по делам. Жизнь продолжалась.
Потом  Саша и его супруга Росси помогли мне выйти из суицидальной комы, три дня которой растянулись на тринадцать тысячелетий, на всем протяжении которых я метался в бездне чистилища, где мне постоянно давили на психику сотни сволочных мразей с моим лицом. Я пронесся через тринадцать зеркал и тринадцать моих новых картин, часть которых сохранила прежнюю сюжетную линию, но уже заряжалась энергией новой жизни, начавшейся после той коматозной ночи. Кошмары миновали. Паутина разорвалась как раз в тот момент, когда “Черная вдова”, сексуально удовлетворенная мной, пыталась порвать мой рот. Молния ангельского меча рассекла паутину, и я очнулся. Пустой и счастливый. Обессиленный и вдохновленный. Вергилий и Данте остались в чистилище, но я выбрался оттуда, оставив там лишь крошки карандаша, зажженную красную пагоду, мои стихи, посвященные Ирине и Иринины письма ко мне. Кроме того, я подарил чистилищу дорогую картину, на которой она изобразила меня в виде ангела, недоумевающего при виде сгоревших останков себя самого.
Об этой картине я все же немного сожалел, но у меня не осталось времени ни на сожаления, ни даже на новую попытку самоубийства… Я начал рисовать. Мой арт-менеджер был в шоке... Еще совсем недавно мое лицо напоминало мумию колобка с отпечатанным на лбу фирменным оттиском “До завтра не доживет”, но вот пришло завтра - а я уже перед холстом. Я видел тринадцать картин. Они были почти закончены, за исключением мелких деталей, которые стоило рисовать быстрее, чтобы разорвать, наконец, последнюю нить паутины, подобно пуповине все еще связывавшей меня с адом. В первой картине - "Демон во мне" - я вытаскиваю свой мозг из раскрытого черепа, разминаю его руками, и он превращается в желе. Демон, направивший револьвер в мою голову. Демон, не желавший думать. Демон, помогавший мне чувствовать. Любить и ненавидеть. Самоуничтожиться. Быть мозаичным желе. Живой труп с застывшим у виска револьвером. Демон, который меня побеждал. Демон, которого я раздавил на ринге. Демон, который запрещенным ударом в солнечное сплетение доставил мне удовольствие, который нанес мне столь болезненное мозговое повреждение, что моим рукам пришлось раздвинуть череп и вытащить мозг, чтобы превратить его в желе и россыпи мыслей. Может, когда-нибудь, руки скульптора создадут из этого желе пластику - символ печального существования и краха воли к власти… Несомненно, пластика представит следующую картину: голая женщина в кровавом цвете с широко растворенными бедрами на троне мира, и между бедрами - голова раба, в чью спину она вонзит свой кинжал… Раскрытый череп и желе..               
"ЕСЛИ ДЕМОН ПРЕВРАТИТ ТВОЮ ВОЛЮ В ЖЕЛЕ, СДЕЛАЙ ИЗ ЭТОГО ЖЕЛЕ СИМВОЛ ТВОЕГО БУДУЩЕГО, И ПУСТЬ ОНО БУДЕТ ПРЕКРАСНЫМ!"
Вторая картина - "Человек - свеча". Моя голова тает как свеча. Как макет пагоды. Как Будда из воска. Как заходящее солнце. Как явление богов. Как реальность во сне. Как сильное чувство тает в безразличии. Яркие цветы и наивысшее вдохновение при входе в бескрайние дебри страны печали. Как жажда жизни. Как легкие в поисках глотка воздуха в мглистой заре. Как струя напалма. Как догорающая цивилизация. Как мечта, которая к старости превращается в реальность. Как фантазия, которая угасает, чтобы стать ложью. Как любой человек. Как не всякий человек, но тот, кто живет внутри себя. Как целый мир. Человек - свеча. Девичьи слезы. Струящийся пот первой любовной ночи. Угасающая в Луне другая яркая Луна. Тающие листы поздней осени. Множество растраченных напрасно чувств. Тающая свеча. Воск. Человек.
"ЕСЛИ ТВОИ ЧУВСТВА УГАСАЮТ, ОЗАРИ МИР ИХ ПОСЛЕДНЕЙ ВСПЫШКОЙ!"
Третья картина: круги, круги, круги... Огненные круги... В середине два обнаженных тела. Два вплетенных в круг тела.  Внутри круга вращается часовая стрелка. Круговорот времени. Воспоминания о будущем. Неизжитое пережитое. Я - не то, что есть сейчас, а то, чем стану, вернувшись в себя в прошлом. Я - вечное стремление. Я - сеятель. Тот, кто  оплодотворяет землю, чтобы дождаться хлеба, но дождется ли он подходящего времени, чтобы превратить пшеницу в хлеб? Может выпасть град, или чья-нибудь недобрая рука устроит пожар… Я тот, кто посеял семя в женщину и ждет вместе с ней жатвы,  но не знает, дождется ли времени жатвы, когда духовный хлеб будет роздан всему человечеству, или будет раздавлен великий город, или хищная любовь войдет в середину огненного круга?
"Дождемся ли жатвы?", - вторая книга из трилогии "Галерея Папы Жана". Я сжигал свои творения, но, на этих же картинах, одна травмированная жизнью девушка, решившая взорвать себя вместе с целым жилым кварталом, тоже поджигала полотна, воспринимая это как апофеозное завершение своей собственной картины. В сущности, она собиралась пустить по ветру целый мир. Ранимый непризнанный гений тоже готов взорвать целый мир, потому что находит его совершенным, но чувствует еще в себе творческий порыв, и в результате превращает созидательную энергию в разрушительную. Миллиарды людей так и не дождались спасительной жатвы.  А я снова спрашиваю: “Куда отправился?" “Куда идешь, человек?". Это - первый и последний постулаты моего учения - Жаноизма. Оно совсем не похоже на другие "....измы" - фашизм, сталинизм, коммунизм и других.
Жаноизм - мое духовное учение через послания и энергию, передаваемую мной людям, чтобы, постепенно продвигаясь к свету, открывать новые черты красоты. Но красота не есть Совершенство, а, значит, творческий порыв может  стремиться к ней, но не порождать разрушение. Может быть, мы дождемся жатвы... Жаноизм превращается в Хайку-жаноизмы - мои основные послания к миру.
За Лунным оргазмом и наслаждением убийственной страстью следует величайшее озарение. Возрождение к жизни. Падающий револьвер с неистраченным золотым патроном. Жаноизм - золотой патрон, который всегда войдет в барабан револьвера, но никогда не выстрелит. Жаноизм - стремление к Совершенству, которое, в шаге от самого Совершенства падает перед ним на колени.
Картина "Дождемся ли жатвы?" изображает искрошившееся сухое дерево, одна из веток которого представляет собой расщепленный атом. На конце другой ветви -  странный плод, “плод познания” - мой мозг. Картину венчают масляные отпечатки моих рук. Все зависит от меня. От меня зависит, дождемся ли мы жатвы.
"ЕСЛИ ОЖИДАЕШЬ ЖАТВЫ, НАБЕРИСЬ ТЕРПЕНИЯ, ЧТОБЫ СВОИМИ РУКАМИ НЕ УНИЧТОЖИТЬ БУДУЩИЙ УРОЖАЙ!"
Картина четвертая - "Перед порогом реальности". Я лежу на песке, повернувшись спиной к морским волнам, волны вздымаются к небу, увлекаемые атомной взрывной волной. В пульсирующем, трепещущем, кривляющемся, корчащемся в оргазме, объемно искаженном пространстве, внутри поглощающего облака, сжигающего небеса, заполняющего все стихии ядерного гриба, находится Ирина.   Чистая, святая и голая. Вокруг витают будды, ангелы и пророки. Они размышляют, боятся, хотят что-то изменить, собрать воедино то, что уже выпустили из рук. Это - женская плоть и страсть...
"ЕСЛИ ПОЧУВСТВУЕШЬ СИЛЬНУЮ СТРАСТЬ, ЗАКАЛИ СВОИ РУКИ! ТВОИ ПАЛЬЦЫ НЕ ДОЛЖНЫ УПУСТИТЬ ЕЕ!”
Пятая картина - “Медитация". Я сверкаю единственным глазом. Мои руки связаны, но я чувствую биение сердца Вселенной. Гром ядерного взрыва между бедрами нависает как опасная угроза всемирной красоте Земли, над зелеными бескрайними полями которой пасутся кони и бизоны, а в небесах скачут солнечные серны, каждая из которых есть человеческая душа. Демон извлек мозг и превратил его в желе, дабы человек мог изваять из него пластику голой, невинной и чистой женщины, которая позже начнет созерцать сердце атомного гриба. Снова вижу прекрасные поля со скачущими по волнам существами и небеса, полные солнечных человеческих душ. Догорающая свеча отправляет в глубины космоса послание, чтобы открыть сказочную планету. Она рассыплется на пороге своей реальности и  обманет, подобно расщепляющемуся атому... Круги, круги, круги. Пульсация Вселенной. От  Большого взрыва до земли, облитой лавой. От первого живого организма до виртуального разума... От Большого взрыва до Большого взрыва. Все слова, все ноты, все краски, все играющие на них пальцы, глаза, сердца. Все клетки. Живые и неживые. Умершие и воскресшие.  Все мрачные и полные надежды пророчества. Все это - в моем сердце, которое я отдал Вселенной, связав себе руки и закрыв свои настоящие глаза, чтобы открыть дремлющие, а дремлющее око есть око Творца.
Это око того, кто умер,  чтобы искупить грех своей любимой, но воскрес, чтобы воссоздать себя снова. Око открывается, чтобы родить. Око, которое видит реальное. Слепое созерцающее око.  Око,  не связанное с обманчивыми органами чувств. Око, не блуждающее в лабиринте лингвистической шизофреничности, демонической необузданности и сверхчувственных ощущений. Медитативное око, могущее вобрать в себя целую Вселенную. С его помощью можно, в конце концов,  закрыть свои два глаза и создать в них свет "Виделины".  Можно  добиться того, чтобы искать его в себе и открыть, а после использовать свой опыт как отмычку для этого века. Открывать его надо не с силой, а с любовью. Тогда  откроются бескрайние огненные круги всех стихий, бескрайние круги всех времен, бесконечные мгновения,  каждое из которых равно вечности, и каждое из которых есть круг самой вечности. Каждый  из  них  ничтожен как короткая человеческая жизнь. Огненный круг в горящей хижине около двух обнаженных тел... Догорающие пагоды в круге. Мятущиеся ангелы, демоны и будды. Вселенная в телах. В середине огненных кругов. Освобожденная страсть и облегчение. Люлька-маятник, ведущая к следующему мгновению, которое в то же время есть предыдущее. Круговое движение кисти. Круговое движение Вселенной. Пульсация! Вселенский оргазм! Облегчение, и снова сон, и сотворение, и борьба, и молитва... Маятник подвесного моста... Волчок рулетки... Юла револьверного барабана. Золотая пуля. Молния, ангельский меч, рассекающий паутину преисподней… Золотые круги... Огненные круги... До бесконечности. До полного опустошения... И опять круг и бесконечность!
"ЕСЛИ ТВОИ ГЛАЗА ЗАКРОЕТ ТОТ, КТО СВЕТИТ ВО МРАКЕ, ОН ОТКРОЕТ В ТЕБЕ ЖИВОТВОРЯЩЕЕ ОКО!"
Картина шестая - "Вечный фаллос". А если я сам - вечный мужчина? Если я сам - мужественная вечность? Если я сам вечен? Если я сам мужчина? И если я сам мужчина и сам вечен?  Вижу, как золотая пуля вонзается в мой череп, и стена украшается сережками крови, мозга и золота. И тогда  стена выходит из самой себя, восходя на вечерний бал к звездам, чтобы показать им свой новый наряд. Все звезды очарованы ее красотой. И все звезды желают иметь такой же наряд, и, вспыхивая одна в другой, создают меня, полубожество с эрегированным фаллосом. Полубожество, которое все желают, любят и хотят немедленного секса с ним. Хотят оплодотворения от него. И они станут женщинами, а я, обнаженный, с гиперболизированным мужским достоинством на картине, оплодотворю их всех. Тотально... Тотальнооооо.  И все пройдет сквозь круг вечности. Чтобы вернуться в вечный круг. Чтобы быть в середине огненного круга  с единственной из всех и от множества полубожеств перейти к человеку с единой душой, психикой и любовью. Огненный круг охватит наши тела и опять воскресит их в сверхчеловечности. Они опять станут взрывом, ангелами и закрытыми глазами, творящими свет во мраке. Под ними - догорающая свеча. За этой догорающей свечой - демон. И вновь - круг... Вечный круг... Вечная любовь и оплодотворение. Круговое время. Круговая техника рисования. Элементы и энергия из одной картины превращаются в другие до бесконечности.
Первая картина в этом ряду  - “ Картина века”. На этой картине поставили свои подписи тысячи людей, знаменитости, спортсмены, политики и многие другие. Я хотел видеть симбиоз политики, спорта и искусства, пропитав полотно их общей энергией. С этой серии начался цикл “Космической выставки”.
Дождь на стекле. Дождь, обладающий землей. Молния, ударяющая в дерево. Меч ангела, рассекающий паутину в чистилище, паутину познания… Смерть и воскресение. Воскресение через оплодотворение. То, что произойдет от тебя, понесет твой ген и печальное бремя интеллектуального наследства, которые ты ему оставил. Опутанное твоим маниакальным состоянием, в котором ты творил, утешенное твоей духовностью, придавленное депрессивностью, вдохновленное вдохновением. Дитя возбужденной женщины и вечного фаллоса…
Седьмая картина "Магазин воздушных башен". Когда-то это была книга. Книга моих воспоминаний. Я сделал попытку упорядочить в ней мою разбросанную в приключениях и вдохновении жизнь. Когда-то я случайно познакомился с Братом Стивеном, с которым мы в тот момент начали работу над трилогией “Галерея Папы Жана”, а “Магазин воздушных башен” стал первой книгой. Исследование ценностей жизни и воспоминаний. Скитание в галерее воспоминаний. Блуждание по галерее воспоминаний в книге. Скитание в галерее воспоминаний и в жизни. Воспоминания продолжали накладываться на настоящее. Книга перестала быть просто книгой, превратившись в символ борьбы с настоящим, которое нельзя удержать даже на мгновение, ибо уже в следующий миг оно становится воспоминанием. “Магазин воздушных башен” перестал быть книгой, превратившись в человека. Я перестал быть человеком, превратившись в текст “Магазина воздушных башен”. Трактат на тему ценностей плоти и крови. Я не мог достичь своих воспоминаний через текст, ибо между  ними и текстом стоял Я сам. Как бьющееся сердце. Бьющееся сердце, которое ко времени написания первых двухсот страниц книги успело влюбиться в Ирину.
Я не мог ощутить свое сердце - перед ним возвышалась преграда "Магазина воздушных башен". Не знаю, как так случилось, но прототип книги превратился в героя, поселившегося в ней, и я стал жить текстуально, художественно, литературно, экзистенциально, в огромной книге, все более запутываясь в “Галерее воспоминаний”, пока наконец не вырвался из нее и снова вдохнул воздух, свободный от пыли прошлого.
Когда-то это было книгой. Сейчас же она оформилась в часть “Галереи воспоминаний”, где я всматривался в ночь, где ждал, когда золотая пуля размозжит мою голову.
Теперь вместо книги родилась картина ”Магазин воздушных башен”. Но именно в этой первой книге трилогии Папа Жан выбросил Манифест :
"ЦЕПЬ ЛОГИЧЕСКИХ РАССУЖДЕНИЙ ПРИВЕЛА К ОТКРЫТИЮ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО ЛИЗИЗМА, ЭТО - НОВЫЙ СТИЛЬ В ЖИВОПИСИ И В ЖИЗНИ!.”
Энергетический лизизм - РАСТВОРИТЕЛЬ - РАЗЛОЖИТЕЛЬ – РАЗЛИЧИТЕЛЬ – АНАЛИЗАТОР - ДИФФЕРЕНЦИАТОР - ТРАНСФОРМАТОР – ТРАНСФИГУРАТОР -  всего во всем (omnia in omnibus). Цель логических обоснований энергетического лизизма - показать, как он одновременно является всеобщим растворителем (разложителем) и всеобщим трансформатором всего во всем. Если он - всеобщий трансформатор, то он и всеобщий синтез (эквивалент - уравнитель всего). Он не есть только всеобщий анализ. Но и всеобщий синтез.  Энергетический лизизм в живописи - это конкретная техника преобразования: точки - в линию, линии - в поверхность, поверхность - в объем, объем - в многомерные пространства (многомерные пространста неэвклидовой геометрии). Многомерное пространство по определению, сходится в одной безразмерной точке. Это - конструкция Абстракционизма. Если собрать все родственные конкретные точки в одну безразмерную точку, то получится Абстракционизм. Если же разложить кое-что до абстрактного образа, то получаются все родственные конкретности. Итак, энергетический лизизм является генеалогией Абстракционизма, как всеобщего вместилища всех возможных настоящих и будущих стилей и технических методов живописи. Именно поэтому Всемирная галерея может явиться выражением энергетического лизизма, и, наоборот, энергетический лизизм может создать Всемирную галерею потому, что  он не был бы стилем всех стилей, если бы со своим собственным методом всеобщей растворимости не разрушал каждое нечто внутри себя, в своей собственной структуре, и через это разрушение не реконструировал что-либо, чтобы показать связь со всем остальным.
Таким образом, энергетический лизизм доказывает, что каждая реконструкция - это новое построение. Я сам удивился, когда понял, что энергетический лизизм соединил воедино в одной жизни мои картины, книги  и Всемирную галерею Папы Жана одной связующей нитью - Жаноизмом, как всеобщим мировоззрением. Я пытался жить, превратив свою жизнь в книгу.  Пытался и читать, и рисовать свою жизнь. Пытался рассмотреть себя как картину и отодвинулся от нее подальше, чтобы она стала мыслью. Жаноизм и Энергетический Лизизм  появились на свет и сами себя обозначили.
Тогда я обернулся назад и увидел, что все собрано в  одной Всемирной галерее, в которой сокрыт мир, нарисованный мной, существующий вне меня, присутствующий как дух и непомыслимость, ибо тот, кто хочет изобразить все и  построить Всемирную галерею, сам не должен присутствовать в ней. Как и сам Бог при сотворении мира существовал вне его. Вечный рефрен всех философских религий:
Бог есть природа.
Бог есть душа.
Бог есть язык.
Он неоценим.
Бог есть не мыслимое мыслящее.
Не высказанное высказывание.   
Не почувствованное чувство.
Духовное бытие - быть,
Материальное бытие - иметь.
Если вам еще нужен аргумент, вот он: кто сотворил яблоню, не может появиться во Вселенной как дерево. Не напрасно Витгенштейн подвел итог всем трансцендентальным философским учениям: "Смысл мира должен находиться вне мира". Поэтому сотворивший дерево и сам ставший деревом будет нуждаться, со своей стороны, в своем Творце и Сотворителе.
Чтобы прервать нескончаемый круг умозаключений по поводу Творца и его творения, скажем просто: Творцу запрещено появляться в виде своего творения.
Энергетический лизизм как стиль стилей, воссоздает свет, переносимый энергией Вселенной. Разложение светового спектра разделяет энергию, и она принимает форму цвета. Каждый цвет носит чистоту основного кирпичика Вселенной (Всемирная галерея). Разложение светового спектра -  это естественный анализ всемирной энергии. Мировая энергия, самоанализируясь,  порождает цвет как презентацию. Цвета спектра – экзистенция естественного самоанализа Вселенной. Если Энергетический Лизизм носит имя какого-то стиля или техники рисования, это лишь человеческое Субъективное повторение Художником Всемирного Объективного Самоанализа Вселенной, через который последняя выражает себя как Цвет. Энергетический Лизизм как стиль всеобщей энергетической всерастворимости между цветами и формами  открыт мной и реализован через картины, которые принимают мою Энергию экстрасенсорной активности и продолжают  передавать ее как Арт-Терапи-Коммуникацию с положительным лечебным и эстетическим эффектом.
Мое лицо нарисовано в полуанфас, и вокруг него разбросаны мои давнишние полотна. Их держит своими когтями жестокий паук с лицом человека.  Лицо Черной вдовы. Это лицо Настоящего, которое в следующий миг становится лицом воспоминаний. Оно наслаждается вашими чувствами и убивает вас воспоминаниями. Внизу подо мной возбужденный Дьявол, искушающий меня, обещающий неземные удовольствия и влекущий к чудесам воспоминаний. Разбросанные картины представляют собой  двери,  раскрытые жестоким пауком, чтобы на миг показать настоящее и снова закрыть, но отпущенные им. Я не отобразил на картине опадание пениса Дьявола. Пусть он так и останется на картине эрегированным, чтобы напоминать мне и всем остальным, что искушение всегда рядом с нами, и нет большего соблазна, чем потеряться в “Галерее своих воспоминаний”.
"ЕСЛИ ПОПАДЕШЬ В ПРЕКРАСНУЮ ГАЛЕРЕЮ ВОСПОМИНАНИЙ, НЕ ПОДДАВАЙСЯ ВНУШЕНИЮ КАРТИНЫ, ЧТО НАСТОЯЩЕЕ – ЭТО САМ МИГ, КОТОРЫЙ ПРЕВРАТИТСЯ В ВОСПОМИНАНИЯ. ОТВОРИ ДВЕРЬ В НАСТОЯЩЕЕ, СВОБОДНОЕ ОТ ВСЕХ ВОСПОМИНАНИЙ!"
Восьмая картина: "Последний император". Время, когда рушатся империи. Когда нет крепостных стен между душами. Когда нет войск и философов. Когда нет даже истории, а есть только сказка о прошлом. И тогда остается единственная необходимость в красоте, в красоте и еще раз в красоте. Император без тоги и без трона. Без войск и приближенных. Император империи по имени Свобода. Абсурдно звучит, но это - Художник. Не очень скромно, но мой образ - это обобщенный образ Художника. Я нарисовал себя в образе римского императора, ибо не имеет значения, каким будет внешний облик будущего последнего властителя.
"ЕСЛИ ТЫ ТВОРИШЬ, ТО ВЛАСТВУЕШЬ НАД САМОЙ СИЛЬНОЙ И НЕПОБЕДИМОЙ ИМПЕРИЕЙ! ЭТА ИМПЕРИЯ НЕПОБЕДИМА! ЭТА ИМПЕРИЯ НИКОГДА НЕ РУХНЕТ! ЭТО ИМПЕРИЯ КРАСОТЫ! ПРИМИ ПОЧЕСТИ, ИМПЕРАТОР! Я - ЭТО ТЫ, А ТЫ - ЭТО Я!"
Девятая картина  - " Покер со смертью". Игра в карты. До самой смерти. Ставка - жизнь против жизни. За озарение закладывают душу. За красоту - здоровье. За переживание - вдохновение. За мудрость – боль. За утехи - бессонницу. Ставки, ставки, ставки.
В то же время на картине играют в карты. В игре участвуют несколько бандитов, живые персонажи в духе Христо Калчева. Старая история. Я обобрал их до нитки. В эту же ночь  я узнал, что один мой друг покончил с собой, в одиночестве сыграв в русскую рулетку. Может, он был влюблен. Может, сошел с ума. Может, устал от жизни, а может быть, искал настоящей игры, потому что на свете немало тех, кто болен риском. Той же ночью в телефонном разговоре с Братом Стивеном я узнал, что он лишился друга, охмуренного сектантами. Друг повесился. В покере с дьяволом парень искал бога и потерял себя в игре. Я знал его. Хороший был парень. И тогда мы с Братом Стивеном решили написать книгу, посвященную всем жертвам гибельных религиозных культов и внезапных эмоций, подобных рулетке, и, вооружившись вдохновением, почти за месяц написали всенародный триллер “Покер со смертью”…
Через год после написания “Покера” я понял, что сам никогда ничего ценного на кон не ставил, несмотря на врожденный азарт. Книга освободила меня от страсти к острым ощущениям, которые на деле гораздо сильнее спортивного азарта, алчности, любого алкогольного или наркотического кайфа. Но она освободила меня не полностью.
Какой-то игрок поставил на черное. Рулетка завертелась, превращаясь в крутящийся револьверный барабан, где не хватало только золотой пули. Верная смерть. Рулетка в казино остановилась. Кто-то проиграл, в одночасье став нищим. Он вышел из казино, поднес револьвер к своей голове, пуля вылетела из черепа с другой стороны, и часть мозга, смешанная с кровью, попала в сердце случайного прохожего. Мой револьвер не произвел выстрела...
Я вспомнил лица Александра и Роси. Мы любили играть в покер, но по мизерным ставкам: стотинки, копейки, центы или пиво. Вместо того, чтобы нарисовать револьвер и сверкающие безумием  глаза неудачника, я выделил блестящие от игры и спиртного зрачки нескольких игроков, играющих по маленькой, которые получали удовольствие от жизни, не испытывая неимоверную, алчную, ненасытную, хищную страсть наслаждения под названием “покер со смертью”. Покер с дьяволом в поисках бога, русская рулетка в поисках трепещущей от пресыщения души. Ставка - жизнь против быстротекущего забытья одиночества и отсутствия настоящей любви. Кто не умеет получать удовольствие от малого, потеряет больше. Кто не получает удовольствия при кормлении голубя, севшего на балкон, тот будет недоволен, даже если построит Космический Трансгалактический Титаник... Покер со смертью - для тех, кто давно перестал наслаждаться жизнью. Я рисовал не их, а счастливых разумных игроков… 
"ЕСЛИ ПОСТОЯННО ИЩЕШЬ БОГА, ПОМНИ, ЧТО ТЫ ИГРАЕШЬ С ДЬЯВОЛОМ И СТАВКИ В ИГРЕ ВЫСОКИЕ".
Десятая картина - "Виделина". Мои глаза закрыты. Я вижу сон и жду света. Вижу свои фантазии о ней, но саму ее не вижу. Нахожусь в сновидениях. Я творю и хочу открыть глаза, чтобы создать ее. Мне страшно, но лицо мое спокойно.  Я не боюсь, потому что спокойствие черт моего лица проникает в мое сознание. Мрак рассеивается. Через полуприкрытые веки  вижу свет, озаряющий мир. Он выглядит незнакомым, но постепенно открываются его другие черты.  Нежный  свет без сладости и горечи, не несущий следов порочности. Это - сама нежность в чистом ее проявлении. Формы ее странны, но это не гравитационное искривление пространства и оковы, но пальцы, ласкающие мои глаза. Формы света. Радуги. Впивающиеся в глаза поцелуи. Поцелуи без излишней сласти. Поцелуи без желания укуса. Поцелуи, которые не кончаются и не могут ни исчезнуть, украденные каким-нибудь похотливым прелюбодеем, ни выглядеть, как на картине Жюля Паскена в моем офисе.  Свет озаряет бескрайние поляны.  На них пасутся бизоны и жеребцы. Облака подобны солнечным сернам, собравшимся на небесный водопой. Солнечные серны - это причастившиеся души. Свеча тает, оставляя свет блуждать во мраке, и он через тринадцать квадрилионов лет скитаний достигнет планеты, на которой воцарится Виделина, чтобы, наконец, открыть мне глаза… ( " Виделина” - третья часть трилогии "Галерея Папы Жана").
"ЕСЛИ ТЫ ЗАКРЫЛ ГЛАЗА И ВО МРАКЕ СОТВОРИЛ СВЕТ, ОТКРОЙ ГЛАЗА И ПОДАРИ ЕГО ЗЕМЛЕ!"
Одиннадцатая картина: "Птица - феникс. Прошлое. Настоящее. Будущее”.
Я был статуей древнего скульптора. Древний скульптор - я сам, изваявший свое прошлое. На мне сияют рыцарские доспехи, и крылья раскрыты для полета из  прошлого в настоящее, к  распахнутым алым вратам утра, символизирующее мое неясное будущее… Крылатый, в рыцарских доспехах, я лечу  над пепелищем и шедеврами старых скульпторов, позади меня ангелы и бесы, огонь и бесконечные незнакомые пространства.
Воскресаю из огненной стихии. Воскресаю из огня и окровавленных стен, из отравленной растаявшей пагоды. Воскресая, я возрождаю свою сущность из своего пепла. Из пепла жатвы, которую никто не дождался, из обугленных  в огненном круге тел, из деревьев, испепеленных молнией.
"ЕСЛИ ТЫ ПРЕВРАТИЛСЯ В ПЕПЕЛ, ПУСТЬ ТВОЕ СЕРДЦЕ СТАНЕТ ПТИЦЕЙ-ФЕНИКСОМ!"
Двенадцатая картина. Я не оставлю ее миру, не включив в наследие. Я попытаюсь взять ее с собой на тот свет, хотя до меня это еще никому не удавалось.  "Палитра в моем гробу". Палитра в форме картины, которую я подарю самому себе после смерти, она накормит собой  могильных червей, ибо и они - часть вечного круговорота в природе, и я увижу это своим единственным оком, когда навсегда потухнут  органы моих чувств. Я чувствую их как свет.  Черви опередили Адама и Еву, первыми попробовав плод познания, отчего и поспешили скрыться под землей, где легче всего опустить веки чувственности и открыть единственный глаз, осязающий всю Вселенную. С “Палитрой в моем гробу” я надеюсь подкупить червя и вселиться в него, чтобы продолжить плотское существование, осязая Вселенную и ее вечный круг, как дух. Я попросил своих друзей, своих детей, друзей своих детей учесть, как часть моего завещания требование захоронить картину вместе со мной.
Сама же картина представляет собой радуги тринадцати планет, каждая из которых протянулась вблизи тринадцати солнц. В радуге я запечатлел тень моего образа…
“ЕСЛИ ТЫ СМЕРТЕН, УМРИ КАК СМЕРТНЫЙ, ДАЖЕ ЕСЛИ ТЫ ВЕРИШЬ В СВОЕ БЕССМЕРТИЕ!”
Тринадцатая картина: само совершенство. Пророчица Ванга. Ее третий глаз. Ее череп, раскрытый как спираль, а я и Ирина как духи держим часть черепа-спирали. Выглядывают готические мифические существа. Девушка выглядывает из-за дерева. В эту картину я вложил всю свою энергию, и с этой картиной воскрес… Мы с Ириной подобно каменным статуям встроены в голову пророчицы. Туземная девушка под лицом пророчицы. Страшные существа выглядывают из-за деревьев призрачного леса, расстилающегося позади портрета… Девочка играет на пианино... Можно четко видеть, как движутся ее пальцы. Двигается и рука Франца, моего друга, играющего на скрипке. Один портрет, а картин целый миллион. Художественные приемы всех знакомых и незнакомых стилей и школ использованы для написания этой картины. Я грустил. Недавно мы посетили пророчицу, и она предсказала славное будущее как нам обоим, так и нашим отношениям, отчего нашему счастью не было предела. Мне стало грустно, но я рисовал картину..
Когда картина закончилась, импрессионистичная и экспрессионистская, сюрреалистическая и реалистичная, готическая и футуристическая, со сказочными и виртуальными, романтическими и натуралистическими эффектами, я очистился… Эта картина была написана в стиле “Энергетичный лизизм” - стиль всеобщей всерастворимости между цветами и формами. Открытие - мое и Ирины… Стиль всех стилей. Мое гениальное открытие. Свежий и живой. Уцелевший. Простивший. Улыбающийся без злости из-за того, что сотворил, и что пытался совершить всего несколько дней назад...
“ЕСЛИ УЦЕЛЕЕШЬ, УЦЕЛЕЙ ПОЛНОСТЬЮ! ЗАБУДЬ, ЧТО ТРЕБОВАЛОСЬ УЦЕЛЕТЬ И ПОМНИ, ЧТО НАДО УЦЕЛЕТЬ!”