Свет мира иного

     Узнав сегодня, что один из моих подопечных подружился с зеленым змием, я вспомнила свои встречи с этим неразумным  неземным существом, то бишь  с низшим маразумом.  Но ощущая ваши предвкушения пикантности момента, сразу выведу вас из заблуждения, чтобы вы не тратили время зря, пытаясь тут раздобыть на меня компромат и в пример желтой прессе, интригующей публику такими уловками, скажу, что эти знакомства были мало приятны вышеназванному зверьку. А вчерашнее путешествие по лесенке мытарств того света только укрепило меня в желании этом - желании воспроизвести пленку памяти на печать. И потому я решила ознаменовать сегодняшний день экскурсией в страну моих стариков, которые до последнего вздоха были со мною в бою, помогая мне и словом и делом.

     Первым старичком, очень похожим на доброго гномика, был мой папаша. Родился он, по словам бабушки, слабеньким, болезненным ребенком, что не помешало ему стать любимчиком в семье. Потому, возможно, понимая, что такой в селе не выживет без особых навыков и умелостей, родители и решили приложить максимум усилий, чтобы вывести Ванюшку в люди. И с раннего подросткового возраста совершал уже Филиппок марш-броски, отправляясь за тридевять земель далеко не налегке - со шматком сала в вещмешке грызть гранит ветеринарной науки. Закончив техникум, умненький и подающий большие надежды студент поступил в Институт, а осилив и эту задачу, получил престижную работу в районном центре. Единственным недостающим звеном в этой золотой цепи было отсутствие жены. И тогда как сам Ванюшка хоть и имел ума палату, но нет, не подумайте, что был горбатым как конек горбунок, вовсе не о том хотели поведать Ангелы, он имел просто слабую физическую форму. И потому невеста требовалась, что называется, «кровь с молоком», породистая, одним словом, для совершенствования потомства и улучшения породы – полученные знания требовали реализации на практике, сало было съедено не зря.
      
    Найти принцу золушку помог случайный знакомый по кличке Копченый, подъявившийся Ивану по долгу даже не службы, а скорее дружбы, поскольку наш подопечный помогал тому вести пчелиное хозяйство. Узнав от него, что неподалеку живет «богатый купец», главным богатством которого был именно такой товар, и младшенькая Валюша, была то, что надо, они отправились за добычей. И приехал наш Иван, далеко не дурак, сватать Василису Прекрасную, которая увидев субтильного мужичонку, хоть и не дала ему в печенку, запав и туда и в сердце, но была готова отказать. Да воли ее никто не спрашивал. Мамы у нее не было, она лишилась ее на втором году своей и военной жизни, а перечить отцу, в их семье было не принято. Кнут висел в сенях, что и было основным орудием и средством жесткой дисциплины.
       
     Жизнь текла у них четко и размерено. Детки доставляли радость, хотя и старший Юра, названный в честь Гагарина, совершал внеплановые полеты и носом в пол с дивана и головой в клумбу с балкона второго этажа. Но средняя Лариса была утешением и умилением, особенно в те моменты, когда давала концерты, изображая из себя великую актрису. И только противный кот, прыгающий на ее кружащееся в фуэте платьице, портил благолепия картину диким криком балерины. Так, по волнам океана любви и надежды плыла их семейная ладья. Единственным огорчением было увлечение Ванюшки благотворительностью, результатом чего стали частые застолья со всеми вытекающими отсюда неприятностями.  Но его золотой и покладистый характер делал его незаменимым человеком в нашем хозяйстве.  И когда он пошел на пенсию, то стал и вовсе нарасхват.
    
    Он умел готовить, шить, штопать, балагурить и  еще много чего, разве что не умел вязать. А профессии наш Иван Васильевич менял в зависимости от обстоятельств. И потому я всегда вызывала его как Джина из бутылки, когда нуждалась в поддержке. Так, родив третьего ребенка, я попросила его помогать мне в ведении домашнего и дворового хозяйства. Он будил по утрам пацанов, кормил их завтраком, провожал в школу, мыл посуду, занимался садом. И лучшего помощника было не надо. Соседям и друзьям он помогал по основной специальности, принимая участие в родах козы батюшки, свиньи соседа. Одним словом, был  и тут нарасхват. А когда мы уезжали отдыхать, он выполнял функции охранника, чем и прославился куда больше, чем подвигами врача-акушера, делая кесарево сечение. В одну из таких его служебных ночей, местные «авторитеты» узнав, что «поспели вишни в саду у дяди Вани», решили взять штурмом забор. Но бдительный охранник, едва услышав скрип «потертого седла», без суда и следствия вынес приговор, и был расстрелян тут же вор, практически, в упор, на наше счастье из газового пистолета. Но стрельба эта наделал много шума, что, в принципе, избавило нас от будущих нападений мелких криминальных элементов.
   
    Когда возникала очередная брешь в судне нашего корабля, то дед Иван был опять главным спасителем, и со скамейки запасных, он вводился в очередную игру. Особенно забавно было наблюдать, как он ухаживал за другим дедушкой, моим свекром, готовя ему супчики и кашки. И тот так уже привык к этому няньке, что жизни своей без него не представлял. Но Иван серчал, будучи оторван от родной семьи на неопределенный срок, и потому ворчал: «Я тебя просил до весны дожить, потому что могилу копать трудно, а ты, похоже, собрался жить вечно». Второй дедушка относительно рано овдовел. И когда попал в воронку печали на этой почве, то это сразу сказалось на его здоровье, о чем я была предупреждена снами. Больничный вердикт подтвердил мои опасения, и мы с батюшкой бросились на спасение. Освятив дом, исповедовав и причастив болящего, священник оставил ему святой воды, рекомендовал молиться и просить у Господа прощение за уныние и игру со смертью. После этого дедуля прожил еще 10 лет. А когда пришла пора умирать, он смиренно приготовился к этому.  И мы все были в тот момент рядом. Позвать священника его сын не хотел до последнего момента, боясь напугать тем самым умирающего, а когда он, наконец, все-таки решился это сделать, болящий уже практически не мог не только разговаривать, но проглотить пищу. Вся ответственность за сложность момента легла на мои плечи. Исповедь в данный момент не получилась, но раскаяние было полным. Через сутки муки дедушки прекратились и он благополучно преставился. Наблюдая за ним в последние дни, я видела, как он, будучи в полном психическом здравии, разговаривает с какими-то духами, закрываясь от них руками и пытаясь избавиться от нападок. Мне было понятно, что ему указывают на грехи, которых было не так уж много, но  видимо, достаточно для того, чтобы ощутить ужас. Вспоминая его жизнь, я вижу только отсутствии христианской любви к ближнему, он на дух не выносил алкоголиков и тунеядцев и, конечно, не был достаточно набожным, чтобы умереть светло и спокойно.
      
   Первое тесное общение с покойником было плодотворным. Когда мы приехали в третьем часу ночи, Иван уже, разговаривая с другом по старости, как с живым, нарядил и уложил его на приготовленную для этого дверь. А перед нами возникла задача найти документы, сам свекор не помнил при жизни, куда их спрятал. И тут случилось чудо. Меня буквально за руку духи повели в ту комнату, где лежал покойник и показали, где находится то, что мы уже не надеялись найти. Вскрикнув от радости и удивления, я вызвала переполох у домочадцев, решивших, что меня покойник схватил за ногу, но вскоре все успокоились, видя меня в здравии, и пошли отдыхать, а я осталась рядом с телом, потому что оно так хотело и стала читать молитвослов. Покойник переживал по поводу «копачей», злился, когда я начинала пылить и убираться в комнате, просил оплакивать его хотя бы мысленно. Это был мой первый опыт общения с душой новопреставленного, но ужаса это не вызывало, а, скорее, любопытство. Утомлять вас этими путешествиями в мир иной я более не буду, остановлюсь только на уходе Ивана.

    Несмотря на все мои старания воцерквлять его, результат всегда был плачевным. «Покажи мне Его», - твердил дедуля-атеист. А я знала, что говорит эти фразы в нем зеленый змий, доводящий сосуд до состояния синевы. И этот Джин уже не был добрым. И когда мы узнали о скорой смерти нашего домочадца, то всеми усилиями старались продлить его земные дни, так как он просил дожить до дня Победы, хотя врачи списали его в мир иной еще до Нового Года. И сны показывали мне картины предстоящих похорон. Но его воля к победе помогла ему добиться желаемого. А предварило это все-таки его раскаяние и причащение Христовых тайн. Неоднократно я была «побита» там бесами, пытаясь убедить дедулю принять священника. «Иди отсюда, богомольная», - ворчал он на меня, явно не своими словами. И  даже привлечение к этому процессу нашего главного радетеля за генеалогическое дерево, нашего стража порядка, в лице моего старшего сына не помогло в решении этого вопроса. И когда я в очередной раз приехала на «вычитку», и только уходя зашла в его комнату, мне удалось нанести точечный слово- ракетный удар по гнезду того самого змия.

    «Если Бога нет, то кого ты тогда боишься? – вопрошала я. «О себе не хочешь подумать, о нас позаботься! Ты уйдешь, а черти твои тут останутся и будут нас душить. Как с этим жить, если тебя даже помянуть нельзя будет?» А ему к тому времени стали сниться вещие сны, являлись уже и мама и папа и звали его с собой, потому существование мира иного не вызывало уже сомнений. Но был тот, кто не хотел его душу отдавать, и цеплялся за нее своими цепкими лапами. И я увидела его трусливого и забившегося в угол, когда я забила решающий гол в его ворота. «Я сейчас уеду, а ты согласишься привести в дом священника, и покаешься ему в грехах, если мы тебе дороги», - вынесла вердикт я. И когда я приехала туда через месяц, то он уже повеселевший показал мне появившуюся на стене свою родовую икону, ту самую которой я посвятила стихотворенье «Вот моя деревня». Прожил он после этого еще 4 месяца, питаясь практически Святым Духом, так как его пищевод съел рак. И умер на 77 году жизни 7 мая, сказав «Все, я пошел, не хочу вам портить праздники». Он знал, что для нас это горячие дни. На похоронах было светло и безмятежно. Нашлось очень много тех, кто знал Иван Васильевича, и даже директор похоронного бюро был рад оказать ему услуги по высшему классу и низшим ценам, что меня еще раз убедило в бесценности наших духовных сокровищ. И когда гроб вынесли из дома, на голубом небе появилось белое облачко, из которого на нас упало несколько слезинок. И когда Валя, наконец понявшая, какого сокровища лишилась, хотела заплакать навзрыд, я словами мудрого Ивана показала на капельки, пояснив, что сильнее плакать не велено. Он видит свет мира иного.

А пишу я все это для тех, кто еще не видит своих путей, и как слепой идет дорогой, ведущей к пропасти и некому его спасти. И только он сам через покаяние и осознание своей вины перед Создателем, давшим Ему  возможность проявить себя на земле человеком, созданным по образу и подобию Божьему, может открыть дверь в мир вечного света, где скорби и страха нету, а есть осознание величия и бесконечности вселенной.

ВОТ МОЯ ДЕРЕВНЯ

Я вхожу в старинный дом.
Запах прели, пыль кругом.
К горлу подступает ком -
Сколько жизни было в нем,
 А теперь заброшен он.

В этой призрачной стране
Все гласит о старине:
Занавески на окне,
Дом кукушкин на стене
И салфетки с ришелье.

Всюду неземной покой.
Лишь иконы лик святой,
В рамке яркой золотой
Здесь по- прежнему живой,
Новой встрече рад со мной.

Он расскажет о былом -
Что таит угрюмый дом,
Что видал в быту мирском –
Правил тут какой закон?
Вот что ведает о том.

Век назад дом заселен
И крестом был осенен,
Лик с молитвой был внесен,
В светлый угол водворен
И людьми боготворен.

Дети, внуки, старики
Славу Господу рекли.
Годы благостно текли.
Все кормились от земли,
Хлеб растили, скот пасли.

Лихолетье как пришло,
Обрекли уклад на слом.
Повидали горе, зло.
Лика хмурилось чело,
В подпол прятали его.

Были трудные года
Непосильного труда.
Ох, досталось им тогда…
В дом нахлынула беда –
Страх, болезни, нищета.

Как репрессии прошли,
Просветлел немного лик.
Образ снова в дом внесли,
О вандалов берегли,
И украдкой ладан жгли.

Был тогда такой бедлам:
Соберутся люди в храм
По великим торжествам -
Власти гонят по домам.
Вот молились по углам.

Божий Дух не истребить.
Не одним же хлебом жить?!
Та связующая нить
Позволяет сохранить
Свет очей, огонь ланит.

Теплилась в народе жизнь,
И старались не тужить,
А друг с дружкою дружить,
Не выстраивать межи,
Дружбой этой дорожить.

Были добрыми сердца.
Все трудились без конца
От прадеда до юнца.
И без ведома творца
Не спускались и с крыльца.

Вот такой здесь был закон –
Чтили Господа канон.
Но потом забылся он.
Не ходили на поклон –
Стал мой угол запылен.

Стариков погреб погост.
Жизнь помчалась под откос.
Молодежь здесь редкий гость.
И теперь стоит вопрос:
Не отдать ли дом под снос?

Раньше тут сады цвели.
Все трудились, как могли.
Не бежали от земли.
Дети в радости росли.
Были все окрест свои.

Что случилось с миром вдруг?
Брат не брат и друг не друг,
Пашню не вздымает плуг,
Никому не нужен луг,
И дичает все вокруг…


 Примечание: фото сделано в Онкологии.