Моральная капитуляция

В условиях общей дестабилизации общества этические императивы, действовавшие до неё, постепенно или обвально сдают свои позиции, соблазняя даже самых ортодоксальных адептов нравственности поступиться принципами - разумеется, временно! разумеется, в интересах конечной, высшей цели! И субъект, словно в тумане, не видя и не провидя, что там (а в сущности, рядом, только за туманом!) и как там смотрят на то же самое другие, незримые субъекты, начинает вытворять такое, чего он не позволил бы ни себе, ни другим в иные времена. Женщина, прилично воспитанная, соглашается с тем, что, по сути, норма для проститутки; интеллигент снисходит до грубости и сквернословия; завзятый трезвенник побаловывается, разговляется стопочкой; взрослый не стесняется и приглашает тем самым не стесняться ребёнка, подростка; дипломат и политик ведут себя, как извозчики на профсходке; простолюдин забывает ощущать себя наследником народной, корневой морали, осваивая замашки люмпена, блатняка, босяка; даже блатной, в законе, поступается кодексом законов и традиций своего клана.
В целом же общество существует в этот «переходный период» как масса субъектов неопределённого социального статуса с неопределённой социальной ролью и моралью. Этот факт тем более стимулирован, чем более зыбким интуитивно чувствует субъект своё социальное положение относительно своего социального происхождения и не уважаемого обществом права на традицию достоинства и чести этого происхождения. Болезненное самолюбие потомственного крестьянина, пролетария, интеллигента, аристократа тяжко, мучительно страдает, а страдания, как водится, не только закаляют, но и уродуют... Аристократы.. Не стоит обманываться исторической семантикой этого слова, полагая, что в советской или ещё какой-то иной действительности нет аристократов и плебеев: та правящая часть общества, которую лицемерно и антинаучно смешивают с интеллигенцией вообще,  и есть, по сути, современная аристократия со всеми пороками и достоинствами отдельных её представителей - от самых одиозных до самых уважаемых и достойных; другое дело, что она не традиционно титулована: это не князья, графья, бароны, виконты, не дворяне, помещики, капиталисты, банкиры, министры, не папы, кардиналы, епископы и патриархи церкви, - это новые со времён любой очередной реформации и революции власть предержащие, которые, будучи выбранными, избранными внешне демократическим путём, вольно или невольно, подчиняясь неумолимо объективным законам элитарной поруки и элитарной идеологии любого режима, начинают по чисто человеческой слабости натуры  из самых похвальных этических соображений селекцию человеческого сообщества с себя, со своего ближайшего естественного окружения: с детей, друзей, земляков, то есть с тех наиболее знакомых своих, которых они оценивают и выбирают в наперсники и наследники своей нравственной системы не столько по их объективным качествам, сколько по закону системы: элемент её вписывается и функционирует в ней лишь при условии, что он не противоречит её глобальной функции, не разрушает её совместительством обслуживания, соучастием в качестве элемента иной системы, несовместимой с данной. Грубо и уродливо эта особенность всякой элиты проявляет себя в наиболее бесцеремонных и всеядных своих представителях, которые фактически приноравливают общество к своим интересам, начиная с подкупа и коррупции при внедрении отпрысков в систему образования и воспитания внешнего аристократического лоска, продолжая прямым или косвенным (через авторитет собственного имени и положения) обустройством родного человечка в престижных или перспективных сферах деятельности и кончая прямым давлением на юридические институты социума при необходимости реабилитации дискредитировавшего себя и опекуна нравственного отступника, опростоволосившегося отпрыска-"паршивца". Более тонко и внешне объяснимо выглядит забота о «ближнем» как забота о всех прочих в деликатной ауре безусловных, общепризнанных этических авторитетов: здесь не принято давать зримую и ощутимую пищу для пересудов и кривотолков, здесь действует почти безотказно изощрённая логика необходимости воспрепятствования безоглядному напору корысти и выгоды первых посредством моральной и материальной поддержки наиболее достойных - достойных, конечно же, с точки зрения самого этого авторитета, который обольщён всеобщим признанием его объективности и компетентности в праве на протежирование. С другой стороны, как не понять патрона, прекрасно осведомлённого о неистребимой продажности и некомпетентности чиновничьего аппарата в условиях слепого выбора слепой фортуны-фемиды, которая даже не осязает, что там пало на чашу её весов: ирреальная ли оценка необходимых достоинств соискателя места или реальный конвертик с налом/безналом…
Древнюю эту проблему всяк решает на свой салтык. Какой-нибудь Лукашенко-Анпилов-Зюганов почти искренне, почти бескорыстно печётся о беднейших, об униженных и оскорблённых, забывая, правда, о том, что один субъект даже «ленинской гениальности и ленинской чистоты» в принципе слеп и ограничен исключительно личным жизненным опытом и кругом чтения в способности учитывать все «pro» и «contra», а круг соратников и советников он сам же и подбирал и привлекал по принципу непротиворечивости партийной системы. Какой-нибудь Ельцин-Гайдар-Немцов-Чубайс печётся обо всех, но при этом с «болью в сердце» идёт на «неизбежные» жертвы: лес рубят - щепки… А сами "щепки" не обременяют себя столь высокими материями и рассуждениями: они стремительно вымирают по немощности или необходимости уступить место "элите" нации; они безоглядно рвутся в самую эту элиту, не гнушаясь разбоем, подлогом, проституцией и казнокрадством; они вымерзают в подземных переходах в младенческом возрасте и гниют в педикулёзе и холере бархатных и знойных сезонов.  Они режут, рубят, стреляют, травят друг друга (и буквально, и морально) в семье, в конторе, на рынке, в казарме, в лагерном бараке, в тюремной камере, в детсадовской группе и в школьной туалете, даже и в …Госдуме!  - в новой очереди, лицемерно «не замечаемой» теоретиками и организаторами любого уровня и морального качества, - в очереди за властью и сластью, которых ни на каком  Т О М  свете им не обломится: куй железо, пока жив!
Не очень убедительны в этих условиях церковно-библейские сказочки и оптимистические комедии, с таким подозрительным энтузиазмом внушаемые весьма благополучными материально, а значит и «морально» вечными сказочниками. Не все они, подобно горьковскому Луке, ошиваются по ночлежкам: значительнейшая и наиболее лукавая часть их вполне искренне и самозабвенно вершит своё правое дело по умиротворению и обузданию страстей даже не в затворнических кельях какой-нибудь божьей обители, а в весьма терпимых условиях среднего мирского достатка, обеспеченного долгими годами непротивления злу, служения злу верой и правдой - на своём скромном посту чиновника от науки, пропаганды, агитации, образования, воспитания, просвещения. Плетью обуха не перешибёшь, с сильным не судись, не плюй против ветра… Эти-то сказочники и обрели, наконец, законную опору своей морали и идеологии в образе … самого непримиримого бунтаря и возмутителя всех времён и народов: Христа, того самого Христа, которого распяли, дабы потом именем Его и словом Его и клеймить, и убивать, и ноздри рвать, и на кострах жечь, и распинать, и пытать, и обращать в юродивых и нищих, и обирать целые народы и племена - и, наконец, старательно и методично отвращать от света разума и тепла души: когда где-то уже есть грелка, зачем она здесь, рядом? Да и возможна ли, если столько на неё завидущих и алчущих?
Если бы  Е г о  не было… Да  О н   и теперь с нами! Разве столь важно, как  Е г о  звать: Ленин, Гитлер, Сахаров, Лебедь, Лукашенко, Сапармурад, Назарбаев, Пугачёва, Лихачёв, Тальков, Высоцкий, Меркьюри, Пушкин, Эйнштейн, Рузвельт, Кеннеди, Хусейн, Мао, Леннон, Мухаммед Али, Бродский, Солженицын, Сталин, Маша Распутина или сам Гриша? Каждый из них добился того, чего алкал: власти и сласти - не обязательно физически: иному экзальтированному субъекту почти садистское удовлетворение доставляет  сладостное сознание того, что совершил незапамятную прогулку не в одной душе - во множестве, и не на пять минут памяти, а навеки. Если не знает он наверно, то предчувствует, что личность его, не весьма привлекшую внимание слишком независимых и конгениальных ему в самоуверенности современников, припомадит и отретуширует бесконечная чреда апостолов, адептов, а там, глядишь, и пастырей; что невразумительное косноязычие его проповедей будет многократно отредактировано и подтасовано всеми допрежними и последующими судьбоносными мифами и сентенциями разноязычных преданий; что самое косноязычие и невразумительность, усугублённые ещё и непонятностью диалекта, староязычия, будет восприниматься как некое святое таинство и неисповедимость Господня, позволяя самую волю небес толковать по стечению обстоятельств в любую сторону и выгоду... Да о ком я? Ужели о перечисленных и удостоившихся при жизни? Нет, этим повезло более Того Несчастного: со своего «креста» они успели повидать и вкусить ещё  З Д Е С Ь многое, чего алкали. Просто такая натура редко довольствуется имением: наступает пресыщение, становится скучно, если вовремя не кольнуло копьё какого-нибудь сотника-крысобоя под соответствующее ребро. Просто не в курсе даже они, мудрейшие и проницательнейшие, что в начале было и будет слово: что СЛОВО - от СЛЫТЬ, как и СЛАВА, - и никакие твои дела по силе воздействия на больное воображение человечества не идут ни в какое сравнение с красноречивым, велеречивым или даже... косноязычным! - но зычным возглашением этих дел в безусловной связи с твоим именем!

Раб начинается не с деревяшки ярма, а с побрякушки улестного слова. Это ярмо надёжнее и долговечнее: легенда, миф, предание гораздо убедительнее и привлекательнее, чем даже сам факт. Особенно - для падких, податливых на обольщение, на очарование, на манок и - обман...
Вот и гадай, что лучше: романтика или прагматика. Да больно-то не засиживайся... в облаках: гиподинамия губительна.

 
                24.11.97 23:24